Иоанна Хмелевская - Лесь (вариант перевода Аванта+) Страница 38

— Ничего, он когда-нибудь привыкнет, — утешал Лесь.

— Говорят, дрессированные обезьяны даже на машинке печатать умеют.

Януш отер лоб и закурил.

— Ничего не поделаешь. Раз козе смерть, берем быка за рога.

Сия эффектная пословица немало озадачила присутствующих. Сосредоточенный Януш отмахнулся от объяснений и ринулся в лобовую атаку на иностранца. Посадил за стол и разложил перед ним несколько старательно выбранных чертежей. И, похоже, стена непонимания все-таки треснула.

В голубых иностранных глазах впервые блеснуло любопытство. Новичок внимательно осмотрел разрез строений и сделал рукой жест сечения.

— Snit, cup.

— Правильно, разрез, — согласился Януш. — Разреза еще нет. Not jet. Ты сделаешь, понял? Это эскизы. You. Machen. Arbeiten.

В горле чужестранца забулькало, словно он чем-то давился, заикал, заскрежетал — словом, выражал полное одобрение.

— Ему нравится, — обрадовался Каролек. — Я всегда говорил: это административное здание у нас неплохо получается.

— Человек дикий, а вкус есть, — согласился Лесь.

Первые трудности были преодолены, и новый сотрудник начал понемногу приспосабливаться, вполне благожелательно выслушивая весьма вольные трактовки своего имени. Служебная жизнь коллектива снова обрела разнообразие и свободу маневра.

Интенсивное обучение польскому языку давало слабые результаты. За отсутствием единого способа взаимопонимания использовались нужные в данный момент слова из каких-нибудь других языков, причем никто из заинтересованных лиц не отличался излишним педантизмом насчет грамматических правил. Чужеземец вообще плевать хотел на грамматику.

— Дает мне калька, ты. Please, — обращался он с приветливой улыбкой в голубых глазах к пани Матильде. Улыбка, вероятно, была и на губах, но из-за густой бороды это лишь угадывалось. Пани Матильда в ответ всякий раз нервно вздрагивала.

— Не имеется план фундаментен, — деловито сообщал Януш, стараясь говорить предельно понятно. — Ты gehen к инженер.

Однако два выражения, с непонятным упорством употребляемые иностранцем, вызывали особое недоумение. Одно особо подчеркивало, что речь идет о его персоне, а второе звучало как «висель».

— И чего он все про свой индивидуализм талдычит? — ворчал Каролек. — Он так, да он так. А кто не так, к черту?

— Отъединиться желает, — объяснил Лесь. — Слышал насчет коммунизма, вот и психанул. Думает, у нас все общее, а он хочет быть индивидуальностью.

— А вдруг это, наоборот, согласие? — сказал Януш. — Он, мол, на все согласен, а другие пусть как хотят. Ведь приехал же он в Польшу и сидит тут…

— Возможна Почему-то ведь он явился сюда. Кто знает, вдруг да хочет дать понять, что ему наш строй нравится?

«Висель» беспокоил больше, чем возможное отношение чужеземца к строю. Звучало это слово ежедневно и постоянно и заинтриговало всю группу донельзя.

— И чего он лезет, черт побери, с этим виселем? — нервничал Януш. — И чего он имеет в виду.

— Верно, это сокращение от висельника, — твердил Лесь. — Его кто-то научил, а он привык.

— Допустим. Ну а что у него при этом на уме? — размышлял Каролек. — Чаще всего кроет этим словцом при обсуждении проектов. Может, он Януша так поносит?

Тайна висельника в конце концов измучила всех. Потребовали объяснений от зава. Зав мастерской, ежедневно подвергающийся атакам оголтелых от любопытства сослуживцев, после долгих и бесплодных поисков знатока датского, обратился в последнюю инстанцию — к государственному мужу, который протежировал новому сотруднику. Усилия несколько ошеломленного сановника увенчались успехом, и ответ пришел по той же лесенке, что и вопрос, только в обратном направлении.

— Он вовсе не говорит «висель», — сообщил зав, счастливый, что ему удалось выяснить столь животрепещущую проблему. — Он говорит «we shall». Будущее время ко всему. А «я так» по-датски значит «да, спасибо». Купите датский словарь и не делайте из меня идиота.

По сему случаю купили единственную доступную книгу

— «Польско-датский разговорник». Сей труд целиком почти заполняли рассуждения о вкусной и здоровой пище. Судя по данному произведению, оба народа ничем на свете не интересовались, кроме потребления пищи и закупки продуктов. Про одежду там упоминалось от случая к случаю. Посему чтение разговорника привело к естественному результату.

Прекрасным весенним днем улыбчивый чужестранец вошел в служебную комнату, несколько запоздав, положил на стол завернутую в небольшой листик бумаги колбасу и триумфально изрек:

— Кал… баса!

Наступило тревожное, сосредоточенное молчание. Потом Каролек вполголоса выдал:

— Моча тенора.

— Что?! — спросил изумленный Януш.

Каролек слегка засмущался.

— О Боже, по ассоциации. Есть такое дурацкое перекручивание слов. Кол баса и зуб тенора и так далее. Что, не слышал?

— А, — Януш как-то растерялся. — Сначала висель, теперь кал тенора, ой, пардон, кол… баса…

— Перестань, из-за тебя колбасу перестану есть! — возмутилась Барбара.

Чужеземец рассматривал их с любопытством.

— Калбаса! — повторил он с радостной гордостью.

— Кол! — поправил Януш. — Кол! Кол! Колбаса! Боже мой, он нас всех доведет до идиотизма. Меня доконает этот словесный кавардак! Только хочу сказать «я так», тут же хватаю себя за язык, может, я не так, может, вообще все наоборот! Польский уже забываю!

— Вот он полегоньку научится, и ты вспомнишь, — утешил Лесь. — У него уже неплохо получается!

Изучение польской речи и в самом деле продвигалось, хоть и не быстро, зато постоянно. Почему-то Бьерн-Бобик для оживленных конверсаций выбрал Каролека и частенько на нем оттачивал свое мастерство.

— Сколько имеешь сантиметры, ты? — спросил он неожиданно, прерывая сосредоточенную тишину в комнате и разглядывая Каролека с любопытством.

Каролек поднял голову от чертежа и удивленно захлопал глазами.

— Какие сантиметры?

Чужестранец, нахмурив брови, продолжал его разглядывать.

— Сколько имеешь сантиметры? — повторил он с усилием: — Долгости…

— Иисус Христос! — простонал Каролек. — Это он про что?!

— Какие-то интимные подробности выясняет, — осторожно и наудачу предположил Лесь.

— Да уж, сказанул, — фыркнул шокированный Януш.

— Наоборот, я слышал, они очень тактичный народ.

— Идиоты, — спокойно вступила Барбара. — Он говорит «долгости», длины, значит.

— Дльюны! — обрадовался датчанин. — Сколько сантиметры ты имеешь?

Замешательство в комнате продолжалось. Настырный иностранец не на шутку ошеломил Каролека.

— Не знаю, — пробормотал он. — Чего, Господи?!

Бьерн встал с места и показал рукой от башмаков до макушки.

— Здесь, там. Сколько сантиметры ты имеешь?

— А, какой рост? Высота? — обрадовался Каролек.

После долгих и многочисленных вопросов, наконец, уразумели: у любознательного Бьерна был брат, очень похожий фигурой на Каролека. После других, еще более жутких словесных мытарств, выяснили: оного брата Бьерн решил осчастливить подарком в виде закопанского кожуха, размеры же задумал выпытать у Каролека. После передачи необходимых сведений Каролек разошелся и предложил самолично примерить кожух перед покупкой. Узы дружбы постепенно крепли.

— Я те любит, — сообщил Бьерн вскорости, глядя на Каролека с доброжелательной улыбкой.

— Господи милостивый, ну чего он ко мне липнет, как репей к собачьему хвосту?! — возопил Каролек.

Януш, радуясь, что избежал агрессии иностранных чувств, не отказал себе в удовольствии поиронизировать:

— Любит тебя, не слышишь что ли? А к кому ему еще липнуть? Любимое существо, ох как, притягивает.

— Но почему ко мне? — протестовал Каролек. — Почему именно ко мне?

— Дам те рыла, — благостно улыбнулся Бьерн.

— Не хочу! — застонал Каролек, отнюдь не соблазненный подобным обещанием.

— И напрасно, — съязвил Лесь. — Пусть даст, посмотрим, что это такое.

— Что такое рыло? — наивно удивился Януш.

— Я те любит, — повторил Бьерн, упорно обращаясь к Каролеку. — Отважься.

— Надо же! Любопытно, — Барбара с интересом прислушивалась к беседе. — Он, верно, имеет в виду что-нибудь другое.

Путем изощренного дознания и последующего анализа других столь же поразительных высказываний были установлены два источника пикантных польских словечек. Оказывается, датчанин бросил отечество и временно перебрался в чужую страну из-за некой молодой, соблазнительной дамы: их отношения, вероятно, отличались столь бурной эмоциональностью, что обучение языку в ее обществе ограничивалось лишь одной областью. Остальные уроки чужестранец усвоил в совершенно иных местах, а точнее, в пивных. Он просто не мог жить без пива и почему-то с самого момента приезда считал, что уличные киоски — единственный источник этого нектара. Там-то, прохлаждая и услаждая гортань несколько раз на дню, он заодно услаждал память народной лексикой, что в сочетании с уроками дамы сердца принесло плоды неординарные и поэтичные.