Четыре угла коварства - Лариса Павловна Соболева Страница 39

– Не знаю, где она. Но если объявится, что передать?

– Если увидите Марию Артюхину, скажите, чтобы сама явилась к нам и призналась.

– В чем? – И чуть не подавилась буквами, которые произнесла.

– Понимаете, Клара…

– Макаровна.

– Ваша приятельница дала ложные показания, указала на нашего сотрудника, будто он совершил преступление, а это честный человек. Марию явно уговорили дать ложные показания, может быть, даже запугали, но это надо исправить. Ей исправить, понимаете? Иначе она пойдет как соучастница тяжкого преступления, понимаете?

Поскольку хозяйка смотрела на него тупо и открыв рот, Павлу приходилось добавлять слово «понимаете», на второй раз она кивнула, тогда он продолжил:

– Мы даем ей шанс не сесть вместе с убийцами надолго. И вторая причина, похуже первой: ее обязательно найдет тот, кто попросил оказать услугу, найдет не для того, чтобы поблагодарить, а убить. Вот, возьмите, по этим телефонам вы или она можете позвонить. До свидания, Клара Макаровна.

Павел протянул ей визитку, вытерев руки о фартук, она взяла, кивнула несколько раз, дескать, обязательно передам. Клара не только проводила следователя до двери, но потом еще и в окно смотрела из-за занавески, чтобы убедиться: ушел, не вернется. После побежала в дальнюю комнату, но там никого не оказалось.

– Тю! Манька! Ты куда пропала? Маня…

Дверца антикварного шкафа со скрипом отворилась и оттуда показалась лохматая голова с синяком под глазом, шепотом спросившая:

– Ушел следак?

Клара закатилась от хохота. Плюхнувшись на диван, она упала на спинку, запрокинула голову и тряслась всем своим грузным телом от безудержного хохота, пока подружка вылезала из шкафа.

– И что смешного? – надулась Маня.

– Ой, не могу… ха-ха-ха… В шкаф… ха-ха-ха… ты как от жены любовника… ха-ха-ха… залезла… как в анекдоте… ха-ха-ха… А я, дура, думала, так не бывает… ха-ха-ха-ха… Ой, на кого ты похожа! Чучело прям…

– Хватит! – огрызнулась Маня, но не сильно, все же Клара сейчас ее спасительница, приютила. – Смешно ей! А я чуть дуба не дала в шкафу.

– А надо было послушать следователя…

– Да слышала я, слышала! Когда он вошел, я в шкаф залезла, потом вылезла, чтобы послушать, а когда собрался уходить, я снова залезла, а то вдруг найдет.

– Идем, страдалица, выпьем по рюмке моего коньяка, а то у меня от брехни сердце заходится.

Пришли на кухню, выпили и задумались обе. Вдруг как-то невесело стало после посещения следователя, нехорошо на душе, впрочем, вчера тоже было невесело и нехорошо…

Клара чай пила после ужина, а тут прибегает Маня вся всклокоченная, раздетая, с дырками на коленках и с чемоданами. Взглянув на нее, Клара поняла: приключение на свою тощую задницу она нашла, но другого исхода и не ждала, жалеть ее не стала, ведь голова не только для красоты дана, ею еще и думают:

– Вижу, живой ты осталась, а денег не получила. Пальто где?

– Нету пальта, – выговорила Маня, едва переводя дух.

– Неужто в ресторан тебя пригласил и ты там оставила пальто?

Вот чего не ожидала Клара, так это слез, Маня, привыкшая жить в лишениях и одиночестве, ко всем неприятностям относилась так: ну и хрен с ними. А тут слезы как хлынули из глаз, она завыла на все лады, плюхнувшись на стул:

– Гад напал на меня, я отбилась… вывернулась из пальта… И-и-и… а потом мы упали… он… он за ногу меня схватил… а я его другой ногой по башке… по башке… еле вырвалась.

– Ладно, хватит концерта. Фингал он поставил?

– Какой фингал? – перестала выть Маня.

Вдруг сообразила, что с лицом что-то не так, подхватилась и кинулась в комнату с зеркалом. Вернулась тотчас с выражением плаксивости, к тому же злющая, что выразила ругательствами, уж что-что, а словарь ругательств у нее весьма богат:

– Вот скотиняка долбаная… Чтобы ты сдох, козлина безрогая! Завтра глаза не видно будет из-за этого борова недорезанного. И бровь рассекла! Вот гад ползучий! Вот подлюка! Это я, когда выбегала из парка, споткнулась и упала, о камень стукнулась как раз бровью… думала, просто ударилась, а оно вон как, на весь глаз фонарь. Засранец!

– А засранец при чем? Не он же поставил фингал.

– Если б эта скотина не напала, я бы не бежала и не упала. Клара! Мне бы водички попить…

Отчего же не дать водички, дала. И собственного производства коньяка налила, и закуску поставила, спать уложила в соседней комнате на настоящей перине. А утром Маня, взглянув на себя в зеркало, наотрез отказалась высунуть нос и просилась пожить в ее доме:

– Куда мне с таким синяком? В автобус не пустят. И вообще… боюсь я выходить, боюсь. Вдруг он меня поджидает?

Так и осталось это ходячее несчастье на тонких ножках в доме Клары, прячась от соседей тоже, чтобы не выдали ее гаду ползучему. Что ж, народ разный, иной из добрых побуждений выдаст, мол, живет Маня там-то и там, как старуха-соседка, что привела следователя. Поглядывая на Маню уже с сочувствием, ведь жалко дуру безмозглую, Клара полюбопытствовала:

– Делать-то что собираешься?

– Только не уговаривай сдаться ментам, ты же сама говорила, что меня посадят. Не хочу в тюрьму.

– Тогда гроб заказывай, двойной! Потому что вместе с тобой и я там окажусь, потому что знаю все, что знаешь ты! Маня, этот следователь заверил, что ты в опасности, тебе надо исправить то, что натворила. Тебя уже пытался грохнуть мужик с печаткой. Это ж какую надо иметь пробитую башку, чтобы пойти в контору следователей и оговорить порядочного человека! Думай и решай. Ну, хочешь, я с тобой поеду?

– Нет-нет… не хочу в тюрьму-у-у-у… – завыла Маня.

– Да кто сказал, что за признание тебя посадят?

– А что, наградят? Я бедная и беззащитная женщина, сирота с детства, некому меня пожалеть, некому заступиться за меня, горемычную… А ты, самая закадычная подруга, гонишь к легавым, они же мне отомстя-а-ат…

Маня ревела, да так жалобно, так горько, слез хватило бы наполнить ведро, но жестокосердная Клара без реакции выпила рюмку и поедала закуски. Конечно, не выгонит Маньку, но нехорошо она поступила, должна это понять.

Павел заехал к Феликсу, рассказал о…

…новых фактах, тот стукнул себя по лбу ладонью, выговорив:

– Я все точки перебрал в уме, где мог поесть и выпить хотя бы глоток воды, но ни разу, ни разу не подумал, что в нашей конторе завелась гнилая крыса. Сейчас уже бесполезно вспоминать,