Михаил Серегин - Не пугай ежа голым задом Страница 4

Он ожег меня очень неприятным взглядом и вынужден был ответить:

– Не очень! А вот чего хотите вы?

– Сделанного не воротишь, но чтобы впредь... – начал я, и он торопливо, наверное, боялся, что я потребую денег в виде отступного, перебил меня.

– Больше этого не повторится! – заверил он.

– Повторяться уже нечему! И так экологический баланс нарушен и восстановится очень нескоро! – невесело усмехнулся я.

– Что-то еще? – без особого энтузиазма спросил Кряков.

– Да! Ваши рабочие ругаются матом так, что просто уши вянут и сами собой в трубочки сворачиваются. А тут ведь женщины... Дети... Объясните им...

– Легко! – охотно согласился он, перебив меня. – Это мы сейчас исправим!

Кряков ушел в лес к строителям, где приказал бригадирам собрать всех работяг, а я остался из любопытства, чтобы узнать, какими методами он собирается убеждать этот интернационал быть вежливым. Через некоторое время, когда, наверное, все собрались, Кряков, а голос у него был зычный, так мне все было отлично слышно, сказал:

– Слушайте внимательно, чтобы потом никто не говорил, что ничего не знает. Итак...

И тут он начал прямо в алфавитном порядке, словно читая по списку, выразительно произносить все матерные выражение, какие только знал, а знал он их, как я понял, немало. Закончил же он словами:

– Так вот! Чтоб ни я, ни кто-нибудь из жителей этого поселка больше от вас этих слов не слышал! Того, кто хоть раз матюкнется, тут же выгоню к чертовой бабушке, и пусть едет к себе назад с кукишем в кармане. Я ясно выразился? Вы все поняли?

Ответом ему был нестройный, но дружный хор голосов, заверявших его, что они все поняли. Как ни странно, но его метод оказался весьма действенным и рабочие больше не ругались, да вот только разговаривать они начали очень своеобразно: повышенный тон-то остался прежним, но вот теперь в их репликах и монологах преобладали паузы – это работяги явно про себя произносили те слова, которые им было категорически запрещено говорить вслух, но от употребления которых они не в силах были отказаться. Так что диалоги получались весьма забавными.

– Фархад! ... мать! Где лежат эти ... кусачки?

– Где-где! В... – следовал ответ.

– Фархад! Я тебя убью к ... матери! Куда ты их на ... дел?

– Их этот ... молдаванин взял!

– Ну, я его сейчас ... Он у меня узнает, как чужие кусачки ...

Немного повеселившись, слушая эти перепалки, я пошел домой, а в голове у меня все продолжал звучать грохот стройки. Он не стих даже тогда, когда я удалился уже на приличное расстояние, и я понял, что он еще долго будет преследовать меня.

– Маруся! Рабочие отныне будут вести себя как институтки Смольного, так что матерные тирады нам больше не грозят, – вернувшись, сообщил я жене.

Мои слова были восприняты умеренно благосклонно, и я понял, что сегодня не буду отлучен от супружеского ложа. Весь остальной день прошел под аккомпанемент грохота, который становился все громче и громче, потому что рабочие трудились уже в непосредственной близости от ограждавшего наш поселок забора, и это начисто исключало какое-либо общение, а то мы бы себе голос сорвали, так что я сидел в беседке, любуясь плодами рук своих, а жена била поклоны над грядками – это для нее святое. Наконец, с закатом все затихло, и эта тишина нас просто оглушила.

– Не знаю, как ты, Маруся, а у меня такое ощущение, что на мне весь день воду возили, – признался я жене. – Устал так, что сил нет!

– А у меня голова просто раскалывается, а в ушах по-прежнему стоит этот грохот, – ответила она. – И, как назло, у нас здесь нет никаких обезболивающих таблеток.

– Ничего! Вот посидим в беседке на свежем воздухе, она и пройдет, – обнадежил я ее.

Но спокойный семейный вечер даже в новой беседке не получился. А ведь раньше мы подолгу сидели за столом и специально растягивали ужин, чтобы послушать, как затихает природа, отходя ко сну, и полюбоваться ночным небом. Сегодня же мы наскоро поели и даже грязную посуду не стали заносить в дом, а свалили ее в мойке во дворе, которой продолжали пользоваться, причем не только для того, чтобы вымыть грязные тарелки, несмотря на то что в даче у нас были все удобства, но и для других нужд, потому что одно дело бриться внутри, а совсем другое – в саду, под пение птиц. Да и Маруся тоже любила иногда умыться на свежем воздухе. Не знаю, как жена, а у меня сил хватило только на то, чтобы добрести до кровати, стаскивая на ходу одежду, и упасть на нее.

Глава 3. МАША. БЕДА ХОДИТ НЕ ОДНА, А С ДЕТКАМИ

Ласковое утреннее солнышко заглянуло к нам в окно и разбудило меня. Я сладко-сладко и длинно-длинно потянулась, стараясь не задеть Сашку, который очень чутко спит, и решила немного понежиться, наслаждаясь тишиной, пока она не сменилась шумом стройки. Взглянув на часы, я увидела, что уже довольно поздно, но, поскольку ни Сашке, ни мне нет необходимости каждое утро вскакивать и мчаться на работу к определенному времени, мы никогда рано и не просыпались. И вдруг сквозь полудрему я услышала у нас во дворе чьи-то негромкие голоса. Поудивлявшись, кто бы это мог быть – соседи бы обязательно постучали в дверь, а не таились, как воры, я осторожно встала и выглянула в окно, но ничего не увидела – значит, незваные гости были с другой стороны дома. Я потрогала мужа за плечо – обычно этого достаточно, чтобы разбудить его, но на этот раз он только пробормотал что-то неразборчивое и повернулся на другой бок. «Ладно! – решила я. – Пойду посмотрю сама!» Накинув халат, я вышла на веранду, а оттуда на крыльцо и, оглядев двор, просто остолбенела.

Еще бы мне было не остолбенеть, увидев на своем участке, в собственной беседке парочку уютно устроившихся бомжей, которые тоже явно недавно проснулись. Еще один преспокойно стирал свои носки прямо над раковиной, причем грязная, как сажа, мыльная вода текла на оставшуюся там со вчерашнего дня посуду, а за его спиной стоял его дружбан и брился Сашкиным станком, который всегда лежал там на полочке под зеркалом. Тут до меня дошло, чем этот мерзавец стирает свои носки, и я заорала как резаная. Да и какая бы другая женщина смогла остаться спокойной, глядя на то, что этот негодяй, этот подлец, этот подонок использует в своих низменных целях мое мыло «Ив Роше», которым я и Сашке-то разрешаю пользоваться только по большим праздникам. И как же это меня угораздило оставить его там? Но кто же мог предположить такое нашествие бомжей на наш участок? Раньше-то они так не наглели!

Взъерошенный Сашка выскочил из дома как был, то есть в трусах, но вот топор, который постоянно стоит у нас на веранде, прихватить не забыл. При виде этого великана, да еще и вооруженного, бомжи испуганно сжались и застыли на месте. Как ни заспан был мой муж, но он тут же оценил обстановку и, покачивая топором, пошел на этих подлецов.

– А мы чё? А мы ничё! – лепетали они, пятясь от него.

– Вы какого черта тут делаете? – грозно спросил Сашка.

– Так мы же не знали, что тут хозяева ночуют, – объяснил один из бомжей. – Мы думали, что дома никого нет, вот и устроились в беседке.

– А вам что, жалко, что ли? – обиженно спросил второй. – Мы просто переночевали и все! Ничего не сломали, не сожгли!

– Если не считать того, что брились моим станком, – язвительно заметил Сашка.

– И стирали свои поганые носки моим французским мылом, – почти со слезами выкрикнула я.

– Это тем, которое ты бережешь как зеницу ока? – уточнил муж, оборачиваясь на меня.

– Вот именно! – выразительно сказала я.

– Значит, так, господа бомжи! – с угрозой сказал Сашка. – Сделайте так, чтобы я вас долго-долго искал и никогда больше не нашел. Иначе говоря, вон отсюда, и чтобы духу вашего здесь больше не было! А если еще раз увижу, то пеняйте на себя! Позвоню участковому и как минимум обещаю вам ночь в обезьяннике!

– А мы больше не бомжи! – гордо заявил один из тех, кто был в беседке. – Мы люди социальные! Пролетариат!

– Ишь ты! Пролетарий! – хмыкнула я.

– Да! Пролетариат! Мы сейчас на Крякова работаем. Он нас нанял вашу же территорию от мусора очистить! Ну и вообще, вокруг прибраться.

– Где же он вас, таких трудолюбивых, нашел? – насмешливо спросил Сашка.

– А в Боровске! – ответил второй из тех, кто были в беседке. – У нас там его все знают! Подошел к нам, когда мы бутылки сдавали, и предложил поработать на свежем воздухе. И даже сам сюда нас привез!

– Ну, мы и согласились! – продолжил тот, что недавно пытался побриться. – Летом-то в городе разве жизнь? Пыль одна да асфальт! А здесь красота! Воздух чистый! Озеро есть, где вымыться можно! Душа радуется!

– Он нам и денег немного дал, – похвалился бомж, выкручивая свои носки опять-таки на посуду, от чего я даже застонала, но тут этот мерзавец их еще и понюхал, а потом восхищенно сказал: – А пахнут-то как! Словно одеколон!

– Оставь мыло в покое, эстет чертов! – заорала я, хотя он его уже давно положил на место, просто я все еще никак не могла отойти от шока – это же надо! Стирать носки французским мылом!