Дарья Донцова - Клетчатая зебра Страница 41

– А где живет внук Бусыгина?

– Понятия не имею, – ответила бабушка.

– Он Анкибу Николаевич? – уточнила я. – А фамилию можете назвать?

Ляля сдвинула брови, забормотала:

– Нина стала после брака… э… Сергеевой. Нет, Ковалевой! Или Андреевой? Память подводит. Такая простая, русская незатейливая фамилия… Николаева? Нет, увы!

– Может, Родионова? – подсказала я.

Старушка потерла виски ладонями.

– Вероятно, но не уверена. Я-то их всех по-прежнему Бусыгиными считаю. Ким Ефимович, когда на Анне Марковне женился, Нину удочерил и дал ей свою фамилию. Помнится, он очень переживал, что род Бусыгиных на нем закончится, все говорил: «Выскочит Нина замуж и станет какой-нибудь Попрядухиной».

– Аник внешне на кого похож? – перебила я Лялю.

– На мать, – категорично заявила соседка. – Да, ее масть.

– Рыжий, глаза светлые, а на лице борода? Хрупкого телосложения, невысокого роста?

– Вовсе нет, – засмеялась Ляля. – Глаза карие, волосы темные, симпатичный парень.

– Но не рыжий с веснушками? – пробормотала я, понимая, что выпестованная мною версия с треском разлетается в пыль.

– Такой человек за Кимом Ефимовичем из пансиона приезжал, – внезапно вспомнила Ляля. – Точно, волосы морковные, глаза, как у нашего кота, зелень с голубыми вкраплениями, бородка, конопушки, росточка невысокого, худенький. Я еще подумала: на клоуна похож. Ему бы большой красный нос и на арену.

Глава 26

Сев в машину, я схватилась за мобильный и очень удивилась, увидев безжизненный дисплей. Сначала я подумала, что забыла зарядить аппарат, но потом вспомнила про мужчину, требовавшего некоего Фирсова, и оживила трубку. Не успел экран замерцать, как понеслись короткие сигналы, сообщающие о полученных эсэмэсках, один, второй… пятый… десятый… двадцатый. Я в полнейшем изумлении изучала почту. Все сообщения выглядели почти близнецами.

«Этот абонент звонил в 15 ч.», «Этот абонент звонил в 15.05»… Номер телефона был мне незнаком, кто-то с удивительным, можно сказать, с ослиным упрямством пытался достучаться до меня после того, как я отключила мобильный. Вероятно, нужно соединиться с настырной личностью и выяснить, что ей надо.

Но я не успела даже прикоснуться к кнопкам, как трубка начала звенеть, на экране возникли уже почти выученные мною наизусть цифры чужого номера.

– Фирсов! – гаркнул мужской голос.

Ну надо же… Мужик просто сумасшедший! Опять он!

– Фирсов, – надрывался незнакомец, – Фирсов.

Понимаю, что вы сейчас меня не одобрите, но другого способа избавиться от психа не нашла.

– Извините, Фирсов уехал.

В трубке помолчали, потом чуть тише спросили:

– Кто уехал?

– Фирсов, – соврала я. – Телефон оставил и тю-тю. Не звоните сюда больше.

– Кто укатил? – повторил незнакомец.

– Фирсов!

– Это кто?

– Фирсов! – решив ни за что не выходить из себя, сообщила я. – Фирсов он и есть Фирсов. Милый, хороший, умный, талантливый Фирсов. Но растеряха! Забыл сотовый!

Мужчина повторил:

– Кто?

Я, надеясь все же избавиться от идиота, терпеливо растолковала:

– Лапочка Фирсов. Он улетел, свой телефон бросил в офисе, я по нему отвечаю, но скоро перестану. Пожалуйста, больше сюда не звоните. Зайчик Фирсов покинул Москву.

– Куда он отправился? – странно напряженным тоном спросил собеседник.

– В Париж, – отрапортовала я. – Правда, летом там душновато, но есть замечательные местечки. На набережной Сены, например, там, где выходы со станций поездов «Эроэр». Вы бывали во Франции?

– Нет, – с усилием выдавил мужик.

– Жаль, а вот Фирсов туда умчался.

– Как умчался?

– На самолете, – предположила я. – Быстро и удобно, хотя сейчас благодаря Дусе, жене известного актера Игоря Костолевского, сделали прямое сообщение по железной дороге. Дуся француженка. Ее, конечно, зовут по-другому, но в Москве она Дуся.

– Иван Николаевич Фирсов? – почти с ужасом уточнил собеседник.

– Именно он, – успокоила я назойливого типа. – Абсолютно верно, Иван Николаевич Фирсов.

– Тысяча девятьсот сорок девятого года рождения, проживающий в Куркине, работающий преподавателем правильного экстремального поведения в центре «Князь», не женатый и бездетный?

Я устала, поэтому предпочла ответить коротко:

– Да.

– Уехал в Париж?

– Улетел.

– А телефон забыл?

В нашем разговоре явно наметился прогресс. Согласитесь, это радует.

– Абсолютно верно!

– Хочется проверить, правильно ли я усвоил информацию, – занудил мужчина, – Фирсов Иван Николаевич тысяча девятьсот сорок девятого года рождения, проживающий в Куркине, работающий преподавателем правильного экстремального поведения в центре «Князь», не женатый и бездетный, улетел в столицу Франции, оставив мобильный в офисе. А вы реагируете на звонки. Верно?

– Испытываю всепоглощающее счастье от того, что недоразумение выяснилось, – оживилась я. – Так что, повторяю, звонить сюда более не надо. И хотя сочетание «правильное экстремальное поведение» кажется мне слегка странным, вы великолепно разобрались в ситуации. Фирсов улетел.

– А надолго он отбыл?

– Навсегда! – гаркнула я. – Эмигрировал из страны.

– Позвольте еще спросить, – тоном умирающего лебедя попросил сумасшедший.

– Вся внимание.

– Вы очень любезны. Не потрудитесь взглянуть на сотовый, который держите в руке? Он черный?

– Точно!

– Модель «раскладушка»?

– Верно, – беззастенчиво лгала я.

– Правый нижний край поцарапан?

– В точку.

– А цифра семь почти стерлась.

– Похоже, вы знаете трубку, как родную, – польстила я мужику, – безошибочно назвали ее приметы.

– Ну да, это же мой сотовый! – ответил собеседник. – Я Фирсов Иван Николаевич, тысяча девятьсот сорок девятого года рождения!

– Проживающий в Куркине? – обалдела я. – Работающий в центре «Князь»? Не женатый и бездетный?

– Маленькое уточнение: я недавно развелся, – засопел Фирсов. – Но никак не могу понять, как я умудрился оставить трубу в офисе и сейчас беседую с ее помощью? Почему лечу в Париж? Я сижу на работе, и здесь нет никого, кроме меня! Может, в Москве есть еще один Фирсов Иван Николаевич, тысяча девятьсот сорок девятого года рождения, проживающий…

– Какого черта тогда вы звоните мне и требуете Фирсова? – заорала я. – Если сами Фирсов Иван Николаевич, то зачем вам еще один Фирсов?

– Мне не нужен Фирсов, – начал отнекиваться преподаватель правильного экстремального поведения.

– Но вы его просили! – обозлилась я.

– Ни разу! Мне и в голову не пришло звать Фирсова, когда я сам Фирсов! Вернее, будь в нашей семье отец Фирсов или брат Фирсов, такая ситуация легко могла возникнуть. Я Фирсов и хочу поговорить с Фирсовым, но я один Фирсов, поэтому не хочу говорить с Фирсовым. Понятно объясняю?

У меня по спине пробежал озноб.

– Нет. Ничего не понятно!

– Ах бедняжечка, – пожалел меня идиот. – Как вас величать?

– Даша Васильева, – почти впав в кому, представилась я. – Незамужняя, имею двоих детей, проживаю в Ложкине Московской области, по образованию преподаватель французского языка, год рождения сообщать не желаю. Миленький Иван Николаевич! Уж не знаю, кто из Фирсовых вам нужен, но не звоните мне больше!

– Даша Васильева? Замечательно! – выказал детскую радость мужчина. – Я пробовал связаться с вами многократно, но терпел неудачу!

– Вам хочется поговорить со мной? – пытаясь справиться с внезапно возникшей тошнотой, уточнила я.

– Конечно! – подтвердил Иван Николаевич.

– Но почему вы упорно требовали Фирсова?

– Никаких требований! – испугался преподаватель. – Существуют определенные правила разговора по телефону. Плохо воспитанные люди их не соблюдают, орут в трубку: «Алло, позовите Таньку!» Но я не могу вести себя неподобающим образом, поэтому действовал по этикету, представлялся вам: «Фирсов», произносил свою фамилию громко, четко, не чавкая, не фыркая. Вам следовало ответить: «Васильева, слушаю», и наш разговор потек бы в нужном направлении. Но вы отреагировали не по протоколу. Я же пытался…

– Короче, что вам надо? – перебила я зануду.

– Утка, она…

– Черт побери! – взвизгнула я. – Труп мерзкой птицы находится у вас?

– В некотором роде да. А к вам попала дорогая моему сердцу вещь, – заворковал преподаватель. – Коллекционный экземпляр, жду его с нетерпением.

– Вы собираете утки? – перебила я Фирсова.

– Уток, – поправил Иван Николаевич.

Ну да, что еще может коллекционировать преподаватель правильного экстремального поведения, как не ночные горшки, раскрашенные под произведения народного кустарного промысла. Вполне обычное явление! Вероятно, Иван Николаевич большой оригинал. Или его достали студенты. Весь день на службе улыбаешься, сеешь разумное, доброе, вечное, учишь любить людей, а вечером вернешься домой, оглядишь коллекцию переносных писсуаров, и на душе делается легче.