Дарья Донцова - Мачо чужой мечты Страница 44

– Не надо.

– Давайте попрошу прислугу отвести вас в спальню.

– Не надо.

– Чем же я могу вам помочь?

– Уходите, – ляпнула Гиллер, но потом, собрав в кулак остатки самообладания, забормотала: – Давление поднялось из-за дуры Машки. Не способна блюдо принести. Прощайте, Ванечка, право, больше мне нечего рассказать о несчастной Сонечке. Рада была увидеться!

Мне пришлось подчиниться, я вышел в коридор, двинулся к двери, взялся за ручку и услышал шепоток:

– Эй, чаво ты про Лизку спрашивал?

Из маленького тамбурчика, где, очевидно, находился санузел, выглядывала совершенно незаплаканная Маша.

– Хотел узнать про Раскину, – тихо ответил я.

– Зачем?

– Надо.

– Она померла.

– Знаю.

– И чаво еще?

– Машка, – полетело из гостиной, – немедленно принеси мне валерьяновый отвар, живо, раздолбайка, жопу в горсть! Шевелись, дура!

– Ты ступай во двор, – заговорщицки подмигнула Маша, – только стой не у подъезда, а на улице. Жди. Ща прибегу.

Глава 26

Маячить на тротуаре пришлось около часа, наконец передо мной очутилась домработница, замотанная в чудовищную вязаную кофту.

– Еле заснула, – усмехнулась она, – пока краску с морды смыла, парик расчесала да коньяком нагрузилась! Руфька зашибает, особенно в последние дни.

– Похоже, вы не расстроились из-за потери места, – отметил я.

– Меня кажную неделю увольняют! Привыкла.

– Да ну? – изобразил я живое удивление.

– Ага, – махнула рукой Маша, – повизжит, полается, а потом снова ласковая, понимает, никто ее, кроме меня, терпеть не станет. А еще она думает: куда Машке податься, кому она нужна? Только здесь просчиталася! Я замуж выхожу!

– Примите мои поздравления.

– Руфь не знает, – хихикнула Маша, – то-то ей сюрприз будет! Уйду молчком.

– Ваше право, – я решил понравиться бабе, – в конце концов, не всякая готова столько вытерпеть от хамки-хозяйки.

– Я святая, – закивала Маша, – а еще мне деньги нужны, скока дадите?

– За что?

– Расскажу, че хотите, – прищурилась Маша, – про Лизу, не застала ее, но слышала много от Руфьки, она ее сильно любила, прям до слез, как-никак племянница.

Я подскочил.

– Кто?

– Елизавета, – спокойно ответила Маша.

– Вы ничего не путаете? Раскина близкая родня Гиллер?

– Нет, а сколько дадите?

Я слегка пришел в себя и начал торг.

– Какую сумму хотите?

– Лучше первым цену называйте, – ловко ответила не желавшая продешевить Маша.

Некоторое время мы, словно игроки в пинг – понг шариком, перебрасывались фразами, потом в конце концов пришли к консенсусу, сели в мою машину, и Маша завела рассказ.

У Руфи Соломоновны имелась сестра Франя. Отец их в свое время проклял младшую дочь за то, что та вышла замуж не за иудея, а за православного, и порвал с Франей все отношения. Того же он потребовал от жены и Руфи, но последняя категорически ответила ему:

– Мне без разницы, с кем Франя в загс сходила, и вообще, бог один, только называется по-разному.

От такого заявления Соломон взбесился и выгнал из отчего дома непокорную старшую дочь, но не зря говорят, что все плохое оборачивается в конце концов к лучшему. Соломон уже успел подыскать Руфи жениха, а та не очень сопротивлялась предстоящему замужеству. Ей казалось, что она выбрала правильную дорогу: хороший супруг, дети, достаток в доме, счастливая, обеспеченная старость. Во всяком случае, о таком жизненном пути говорил дочерям Соломон, но ничего не получилось. Франя нашла себе невесть кого, а Руфь, оказавшись на улице, стала искать пристанище и пошла к подруге, которая жила в коммуналке, в огромной квартире с неисчислимым количеством очень дружных, помогавших друг другу соседей. Среди разных людей, толкавшихся на общей кухне, была и преподавательница танца из театрального училища, именно она и посоветовала Руфи стать студенткой вуза, ковавшего кадры для сцены. Она сказала:

– У нас есть общежитие, тебе будет где устроиться, а еще дают талоны на питание в столовой, с голоду не умрешь.

Руфь поступила в театральное училище из более чем утилитарных соображений. Соломон не собирался прощать дочерей, старшей он в спину проорал:

– Приползешь на карачках, вот тогда я подумаю, стоит ли тебе разрешить лечь спать в коридоре.

А Руфь не желала стоять на коленях ни перед кем, даже перед отцом.

В результате все получилось лучше некуда. Франя обрела статус счастливой замужней дамы, ее супруг быстро делал карьеру, изо всех сил стараясь, чтобы любимая ни в чем не нуждалась. Одна беда – у них не было детей.

– Наверное, Соломон нас крепко проклял, – воскликнула один раз Франя, вернувшись с очередного лечения.

– Какие твои годы! – попыталась утешить любимую сестру Руфь. – Все впереди.

– Мне тридцать восемь, – мрачно напомнила Франя.

Руфь вздохнула, старшая Гиллер не была чадолюбива, но словно в насмешку Господь наградил ее замечательными репродуктивными способностями. Руфь несколько раз бегала на аборт, что в те далекие годы было совсем непросто. Процедуру проводили лишь по медицинским показаниям, и очень часто ее делали без наркоза. Но Руфь не собиралась рисковать карьерой ради младенца. Фране она о своих регулярных походах к врачу не рассказывала, не хотела расстраивать сестру, которая кучу времени и денег тратила на лечение, мечтая в конце концов забеременеть.

Когда Фране исполнилось сорок лет, умер ее муж, а спустя месяц после похорон она вдруг ощутила некий дискомфорт, тошноту, головную боль, ломоту в костях и, заподозрив у себя инфекцию, отправилась к доктору. Врач обрадованно сказал:

– Да вы беременны, милочка!

Франя помчалась к Руфи, а та, слушая сестру, в очередной раз подивилась на гримасы судьбы и сказала:

– У меня есть хороший гинеколог, завтра же поедем к нему.

– Еще рано, – засмеялась Франя, – чего зря деньги тратить. Месяце на седьмом надо договариваться, лучше поскорей на учет в консультации стать.

– Ты собралась рожать?! – ахнула Руфь.

– Конечно! – закивала Франя.

– В сорок лет!

– Да!

– С ума сошла! – подскочила Руфь. – Это опасно!

– Вовсе нет, – закричала Франя, – в медицинской литературе описаны случаи родов в шестьдесят лет.

– Твой муж умер, – бестактно напомнила Руфь, – ты никогда не работала, как жить станешь?

– Есть пока запас, – бойко ответила Франя, – сама знаешь, супруг много цацек подарил, а когда они закончатся, служить пойду.

– Кем? Ты ничего не умеешь! – Руфь безжалостно попыталась спустить сестру с небес на землю.

– Чтобы мыть полы, много ума не надо! – отрезала Франя, посмотрела на обомлевшую Руфь и добавила: – Я столько лет выпрашивала себе мальчика!

Руфь махнула рукой:

– Ладно, вместе справимся.

Через определенный природой срок на свет появилась девочка. Франя, живо перестав мечтать о сыне, назвала дочку Елизаветой и с головой ушла в материнские заботы.

Лиза была слабенькой, плохо ела, нервно спала, безостановочно хныкала и не отпускала мать ни на минуту. Руфь помогала горячо любимой сестре как могла, фактически она содержала и ее и младенца. Когда Лизочке исполнилось пять лет, стало понятно, что девочка не может жить в Москве, она постоянно кашляла, покрывалась сыпью, несмотря на отличное питание, худела, бледнела и была похожа на заморыша. Франя таскала дочку по врачам, доставала ей дорогостоящие витамины, закаливала золотушного отпрыска, но не в коня корм, от всех предпринятых усилий не было никакого толка. В конце концов один профессор сказал Фране:

– Девочка не способна жить в огромном городе, найдите маленький зеленый городок и уезжайте туда поскорее.

Франя поверила доктору, Руфь рассталась с мечтой о даче, отдала собранные рубли сестре, и та купила хорошую, комфортабельную квартиру в местечке Морск. Руфь со слезами на глазах проводила сестру и Лизочку. С этого года Гиллер все отпуска проводила в Морске, ей не надо было ни теплого моря, ни заграницы, очень хотелось побыть с родными людьми. С годами Руфь стала сентиментальна и жалела о сделанных абортах, Лизу актриса считала своей дочкой и поддерживала как могла. Кстати, Франя не работала, деньги на еду, оплату коммунальных услуг и всякие мелкие расходы давала Руфь, она одевала сестру и племянницу. Три раза в год, на зимние, весенние и осенние каникулы, Лиза прибывала в Москву, и тетка начинала усиленно заниматься приобщением Лизы к искусству. Руфь водила любимицу на спектакли, в консерваторию, в Большой театр на балет. Один день обязательно посвящался шмоткам. Актриса ехала к знакомой спекулянтке и одевала обожаемую Лизоньку с головы до ног. В Морск девочка отбывала в состоянии невероятного счастья, мало того, что она увидела все самые интересные спектакли, побывала за кулисами и пообщалась с великими актерами, так еще и привезла кофры, набитые замечательными тряпками. В Морске Лиза сияла звездой, ни у одной из местных девочек не было таких шикарных вещей, и никто не мог похвастаться фотографиями со знаменитостями. Жизнь в Морске текла совсем по-иному, чем в Москве, и Лизе очень хотелось уехать в столицу навсегда. Девочка регулярно заводила с мамой разговор с припевом: «Давай переберемся в Москву», но Франя отвечала категорично: