Наталья Александрова - Блондин на коротком поводке Страница 44

Наталья Ивановна всегда чувствовала ответственность за сестру.

Как только двенадцатилетняя Наташа увидела крохотную девочку, которую мать распеленала на кухонном столе, принеся из роддома, она испытала странное, взрослое, щемящее чувство. Она поняла, что без нее эта девочка, этот маленький беспомощный красный человечек со сморщенным личиком, пропадет, не выживет в страшном окружающем мире. Мать уже тогда сильно пила, даже по дороге из роддома успела где-то разжиться водкой, и теперь лицо ее было неестественно оживленным, а движения — неуверенными и странно размашистыми. Наташа решительно отодвинула ее в сторону и поставила согреваться воду для купания.

Отец появлялся в доме все реже и реже, а когда он приходил — возникали только дополнительные проблемы. Он бродил по дому, плакал пьяными слезами, размазывая их по грязным щекам, повторял, стуча себя кулаком в грудь, что он скотина и мерзавец, потом начинал шепотом выведывать у дочери, где она (то есть мать) прячет деньги. Мать нигде не прятала деньги, потому что их просто не было. Если они появлялись, она их пропивала. Копейки, которые Наташе удавалось у нее забрать, она прятала сама и ни за что не сказала бы отцу куда — ей нужно было на эти жалкие гроши кормить маленькую сестренку… Ну, и самой есть хоть что-то…

Когда отец по пьянке свалился в карьер и сломал шею, Наташа обрадовалась — в ее жизни стало одной проблемой меньше.

Она с большим трудом нашла работу. По малолетству ее никуда не хотели брать, но соседка, зубной врач, принимавшая пациентов на дому, присмотревшись к упорной некрасивой девочке, взяла ее к себе домработницей — мыть полы, гладить белье. Наташа волновалась за сестру — ее приходилось оставлять одну, но нужны были деньги. От матери перепадало все меньше и меньше.

Сестра росла, чтобы ее одеть и обуть, Наташа устроилась мыть полы еще в одном доме.

Город Моржов, где они жили, был придатком к горнообогатительной фабрике. Огромные грузовики везли породу из карьера — того самого, где погиб их отец, — на фабрику, где эту породу измельчали и перерабатывали.

Точно так же фабрика и сам город Моржов измельчали и перерабатывали людей, только, если руда после переработки становилась ценнее, богаче, с людьми все происходило в точности наоборот — прошедшие через эти жернова, они уже ни на что не годились и очень рано уходили из жизни в глинистую кладбищенскую землю.

Вечером улицы Моржова заполнялись стайками шпаны — мелких злобных подростков, еще недостаточно взрослых для того, чтобы работать на фабрике или водить карьерные грузовики, но вполне созревших для особо тяжких преступлений — грабежей, изнасилований и убийств. Многие из этих подростков попадали на зону раньше, чем на фабрику, — и может быть, это было для них лучшим исходом.

Наташа очень боялась за сестру, тем более что Женечка росла на удивление хорошенькой.

Мать все время приводила к себе новых мужчин — если можно назвать мужчинами этих вечно пьяных подонков с блудливыми красными глазами и потными волосатыми лапами, которые норовили залезть под юбку к какой-нибудь из сестер. Наташа отлично умела утихомиривать этих подонков ловким ударом в наиболее чувствительное место и научила этому сестру, однако, когда их мать однажды выпила с очередным своим ухажером паленую водку и наутро не проснулась, она испытала тайное удовлетворение.

Наташа без особого труда оформила опекунство над тринадцатилетней сестрой. Они зажили так хорошо, как никогда прежде. В доме больше не пахло застарелым перегаром, не шлялись пьяные подонки в рваных майках и длинных сатиновых трусах. Наташа нашла еще одну работу, выгребла из комнаты матери старый хлам, оклеила стены веселыми обоями в мелкий цветочек и купила подержанный холодильник.

Правда, у нее оставалось совсем мало времени на воспитание сестры, и часто, возвращаясь с работы, она заставала у нее мальчиков. Иногда на столе стояла бутылка портвейна.

Она пыталась разговаривать с Женей, убеждать ее, что нужно учиться и работать, показывая на примере матери, к чему приводит жизнь без цели и смысла, но сестра с усмешкой отвечала, что не хочет, как она, мыть до старости чужие полы и гладить чужое белье.

Наташа не переставала чувствовать свою вину — ей казалось, что она мало занимается сестрой и потому упускает ее, теряет контакт.

В одном только сестры были единодушны: в том, что город Моржов — это чудовище, которое пьет их кровь, пожирает их жизнь, что отсюда нужно бежать, пока еще есть силы…

Но бежать было некуда.

С учебой у Жени тоже было не слишком хорошо, в восьмом классе она даже осталась на второй год, зато в старших классах стала посещать театральный кружок, и Наташа, придя как-то на репетицию, с удивлением поняла, что у сестры действительно есть талант — если не драматический, то по крайней мере талант к перевоплощению. Она легко превращалась то в сгорбленную старуху, то в зрелого мужчину, то в мальчика.

На учебу времени оставалось все меньше, и Женя получила аттестат только потому, что учителям надоело с ней возиться.

Наташа очень хотела, чтобы сестра училась дальше, но при ее успехах в школе это было невозможно. Устраиваться на работу Женя не хотела и предпочла выйти замуж за своего товарища по театральному кружку.

Товарища звали Валерой. Его мать, худая злобная женщина с вечно поджатыми губами, сказала, что раз ее не спросили, когда женились, то нечего рассчитывать теперь на ее помощь.

Женя заявила, что у нее есть своя комната — та самая, оклеенная уже поскучневшими за прошедшие годы обоями в мелкий цветочек, — и привела Валеру в их с Наташей дом.

Подержанный холодильник стал полем битвы. Наташа мыла полы и приносила продукты, Валера съедал их, не считаясь с тем, что остальным тоже надо есть. Когда Наташа говорила, что пора бы ему устроиться на работу, он делал вид, что не слышит, а когда она заявляла то же самое Жене — сестра отвечала, что у нее есть муж.

Если Валере удавалось раздобыть немного денег — в доме появлялся портвейн.

— Это же не водка! — искренне удивлялся зять ее недовольству.

Впрочем, водка тоже зачастую появлялась.

Но, несмотря ни на что, Наташа продолжала чувствовать ответственность за сестру, она не могла забыть беспомощное красное тельце, выложенное матерью на кухонный стол, и думала, что Женя пропадет без ее заботы.

Однажды она встретила свою давнюю, школьную еще, подругу Надю Колобкову. Та приехала в Моржов продать квартиру умершей матери. Она посмотрела на Наталью и покачала головой:

— Сдохнешь ты здесь, в этой дыре! Помяни мое слово, сдохнешь!

Наталья и сама это понимала, но не видела выхода. Моржов вцепился в нее своими когтями, клешнями, щупальцами и не хотел отпускать.

— Я в Питере очень хорошо устроилась, в прислугах. Платят столько, что тебе здесь за всю жизнь не заработать. Приезжай ко мне, ты девка работящая, я тебе хозяев подберу. Поживешь пока у меня, я квартиру снимаю, на двоих еще и дешевле получится.

Наташа подумала свое привычное: «А как же Женька? Она без меня пропадет!» Но она понимала, что это ее единственный, неповторимый шанс, что иначе она скоро станет такой же, как мать, и тут же решила, что, устроившись в Петербурге, со временем перетащит к себе сестру и спасет и ее, и себя от страшного, смертоносного, кровососущего Моржова.

Она уехала ночью, ничего не сказав Жене, предварительно плотно набив холодильник продуктами.

В Петербурге аккуратная, работящая Наталья оказалась действительно нарасхват. Особенно хозяйки, жены «новых русских», ценили ее невзрачную внешность, мрачноватый, но исполнительный характер, аккуратность и обязательность. Платили ей хорошо, и через несколько лет Наталья Ивановна купила скромную квартирку в Купчине, а когда ей удалось устроиться в дом к самому Руденко, она почувствовала даже некоторую, нехарактерную для нее, гордость.

Она несколько раз писала сестре, по-прежнему не избавившись от подспудного чувства вины за свой побег из Моржова и от своей ответственности за судьбу младшенькой.

Женя не отвечала — Наталья Ивановна относила это на счет ее обидчивого характера и собиралась в ближайший отпуск поехать в Моржов и проверить на месте, все ли в порядке с сестрой, не выпил ли страшный город ее молодую жизнь, но отпуск приходилось откладывать, потому что оставались невыплаченные долги за квартиру…

Поэтому когда однажды рано утром Наталью Ивановну разбудил звонок и она увидела на пороге своей квартирки Женю, то еще больше, чем прежде, преисполнилась чувством вины и ответственности.

Женя похудела, но по-прежнему была красива. В глазах ее мелькал какой-то странный лихорадочный блеск, как будто она хотела что-то важное рассказать сестре, но никак не могла решиться. В руке у нее был небольшой потертый чемодан.