Люся Лютикова - Наш маленький грязный секрет Страница 44

Еще недавно Бронислава Ивановна считала, что претворить в жизнь ее мечту о домике не составит проблем. Дело в том, что эта двухкомнатная квартира на Садовой-Спасской была приватизирована на двух человек: старушку и ее младшего сына, сорокатрехлетнего Владимира, который фактически проживал у своей жены. А еще у Брониславы Ивановны имелась сорокапятилетняя дочь Алена. Алена с дочерью Сашей жила в однокомнатной квартире в Чертанове. План Брониславы Ивановны был прост: надо поменять квартиру на Садовой-Спасской на однокомнатную квартиру, комнату и доплату. Это вполне реально: «двушка» расположена в центре, в элитном доме. После размена однокомнатная квартира отойдет сыну, в комнате Бронислава Ивановна пропишется, чтобы сохранить большую московскую пенсию, а на доплату она купит домик в деревне. Пусть даже не в Московской области, а в Тверской или Рязанской. Главное, чтобы в доме была вода и отопление, — остальное не важно.

Воодушевленная этой идеей, пенсионерка тут же рассказала о своих планах детям. И неожиданно встретила у них обоих яростное сопротивление. И Алена, и Владимир проконсультировались у юристов и риелторов и выяснили, что после смерти Брониславы Ивановны они получат намного больше, чем в результате этого обмена. Владимиру по праву должна была отойти его доля плюс половина доли матери, две трети квартиры. Алена надеялась получить комнату, куда рассчитывала отселить дочь. Если же Бронислава Ивановна разменяет «двушку», Алене светит лишь половина от ее будущего имущества — половина комнаты, то есть шиш с маслом. Домик за двести километров от Москвы Алена в расчет не брала, он был ей совершенно не нужен.

И дети стали ждать смерти матери. Им было все равно, что свои последние годы она промучается с животными в шумной Москве, вместо того чтобы наслаждаться жизнью на природе. Сколько ни уговаривала их Бронислава Ивановна, все было бесполезно.

— Но есть прекрасный выход! — тут же встряла я. Я не только любопытна, но и еще люблю давать советы. Кстати, весьма ценные в своей основной массе. — Попробуйте разменять квартиру через суд, ведь вы же дееспособная гражданка! Или возьмите себе в союзники одного из детей, например сына. Посулите ему и «однушку», и комнату, а на доплату купите дом. Вам ведь комната нужна только для прописки? Но можно просто прописаться к сыну! Или, наоборот, войдите в сговор с Аленой, посулите ей отдать комнату сразу же после размена. А сами, опять же, пропишитесь у нее и спокойно езжайте на природу.

— Да чего я им только не предлагала! Были и такие варианты. Но дети боятся, что я у них буду жить! Они мне не верят, ни одна, ни другой! — с дрожью в голосе воскликнула Бронислава Ивановна.

Алена так прямо и заявила матери: «А вдруг в один прекрасный день ты передумаешь жить на природе и переедешь ко мне, со всей своей лающей и мяукающей кодлой? Ты думаешь, оно мне надо?»

Владимир вторил сестре: «Да, а вдруг ты продашь свой домик в деревне, денежки профукаешь, а потом окажешься на пороге моей квартиры? Конечно, я, как сын, буду вынужден тебя пустить. Но ведь мы и так на головах друг у друга живем, тебя нам только не хватало! Нет, мать, и не проси. Давай оставим все как есть».

Но Бронислава Ивановна не сдавалась. Она дала объявление в газеты по недвижимости: «Меняю „двушку“ в центре на „однушку“, две комнаты и доплату». При таком обмене дети смогут уже при ее жизни урвать свой кусок, а она купит домик. Пусть даже с потерей московской прописки. «Все-таки исторический центр города, вдруг кто польстится на такой размен…» — думала несчастная старушка.

Но дураков не нашлось. Объявление повторялось уже несколько месяцев, а первая насчет обмена пришла я. Да и то, как выяснилось, совсем по другому вопросу.

— Странная штука жизнь, — задумчиво глядя перед собой в пустоту, произнесла Бронислава Ивановна. — Такое ощущение, что это не мои дети. И дочь, и сын мне чужие. Даже собаки с кошками — и те ближе. А знаете, что самое смешное? Ведь двадцать четыре года назад я боролась за эту квартиру как тигрица. А теперь получается, что эти самые метры держат меня за горло. Наверное, мне действительно следовало тогда согласиться переехать в Жулебино, хоть было бы не так обидно.

В семидесятых годах некоторых коренных жителей центра столицы начали выселять на окраины города. Естественно, депортация проходила под человеколюбивым лозунгом «Москвичи переезжают из каморок в современные благоустроенные квартиры». Новое жилье находилось у черта на куличках, в получасе езды от метро. Некоторым старожилам, изнывающим от соседей в коммуналке, такой переезд был выгоден. Они получали хоть какое-то отдельное жилье. Однако большинство семей против воли сгонялись с насиженных мест. Их «каморки» тут же занимали государственные чиновники или военные, которые не могли нарадоваться собственному счастью: квартира в центре города, с высокими лепными потолками, огромными холлами и комнатами.

Вот и дом, где жила Бронислава Ивановна, приглянулся тогда какому-то министерству. Женщину вызвали в домоуправление и поставили перед фактом: пакуйте вещички, гражданка, государство от щедрот своих выделяет вам и вашему сыну однокомнатную квартиру в новом микрорайоне Жулебино. Алена тогда уже вышла замуж и была прописана у мужа, а по жилым нормативам — 9 метров на человека — Бронислава Ивановна вдвоем с девятнадцатилетним сыном тянули лишь на «однушку».

Бронислава Ивановна вежливо отказалась от переезда. Но в покое ее не оставили. На следующий день пришел участковый уже с приказом: «Выселяйся, мамаша, пока по-хорошему просят». Женщина выставила милиционера вон, а сама заняла круговую оборону. Неоднократно к ней приходили с угрозами разные личности из жилищной комиссии исполкома и из прокуратуры, взламывали дверь. Было ясно, что бюрократам от «развитого социализма» не составит никакого труда завести на женщину уголовное дело и сгноить ее в тюрьме. Брониславе Ивановне не к кому было обратиться за помощью: сама она простая медсестра, без блата и связей. Сын, который мог бы оказать матери моральную поддержку, был в армии. Соседи в один голос твердили ей: «Да брось ты это дело, ты — одна, а против тебя система», — и безропотно паковали чемоданы, отправляясь в Орехово-Борисово, Печатники и прочие отдаленные районы Москвы. Даже Алена не понимала, ради чего мать бьется смертным боем и уже заработала себе гипертонию.

Зимой в доме отключили отопление и воду, и все жильцы, которые пытались противостоять выселению, сдались. Но не Бронислава Ивановна! Она спала в пальто, а за водой ходила в соседний дом, где ее знали и поддерживали: этих жильцов выселение ждало на следующий год. В общем, на этой женщине чиновники обломали себе зубы. Произошло чудо: перед упорством «маленького человека» система отступила, и Бронислава Ивановна осталась жить на старом месте.

Сын вернулся из армии в ту квартиру, где прошли его детство и юность. Но он не оценил подвига матери: рассказав обо всех злоключениях, которые ей удалось пережить, Бронислава Ивановна наткнулась на равнодушный взгляд сына. «Да ладно, переехали бы в Жулебино», — отстраненно откликнулся Владимир. Армия вообще убила в нем радость жизни. Там ему пришлось несладко: физически более крепкие однополчане из провинции издевались над москвичом по полной программе.

— Зачем я тогда билась? — вздохнула Бронислава Ивановна. — Но кто же знал, что все так получится? Я-то думала: борюсь ради семьи, ради детей…

Скрипнула дверь: это в гостиную попыталась зайти черненькая кудрявая собачка.

— Найда, нельзя! — крикнула хозяйка, однако животное и ухом не повело, продолжая пролезать в щель.

Бронислава Ивановна схватила с серванта газету и хлопнула ею по собачьей морде. Найда мгновенно скрылась в коридоре.

— Я их не пускаю в комнаты — тут же нагадят. Они ведь никогда не жили у хозяина и привыкли ходить в туалет там, где приспичит, — объяснила старушка.

Она бросила газету на стол, и я заметила, что это газета о недвижимости и раскрыта она как раз на объявлениях о продаже домов. Некоторые предложения были обведены ручкой, около других стояло аж несколько восклицательных знаков. Я скосила глаза, и мне удалось прочитать одно из таких объявлений: «Дом в Тульской области, Хомяково, 150 км от МКАД, брев., общ. пл. 50 кв. м, все коммун., ПМЖ, уч. 12 сот., сад, река, лес, $3400».

— Это как раз тот дом, который вы хотите? — радостно обратилась я к старушке.

Бронислава Ивановна тут же смутилась:

— Не подумайте, будто старуха совсем из ума выжила. Просто единственное, что меня сегодня спасает, — это воображение. Уж если не суждено мне с моими животными в реальности переехать в домик, то хотя бы в мечтах я могу себе это позволить. Стыдно сказать: заделалась на старости лет Маниловым. Накуплю газет, прочитаю объявления, выберу подходящий дом и представляю, как я в нем живу. А еще, бывает, открою карту и смотрю: далеко ли «моя» деревня от станции, какие рядом находятся населенные пункты… Пофантазирую так полчаса — и вроде легче жить становится. Вы меня понимаете?