Иоанна Хмелевская - Кровавая месть Страница 44

— Да вроде нет. — Боженка задумалась и немного повеселела. — Я же говорила, они с Эльжбетой последними подошли, всё свой фундамент обсчитывали в самом дальнем углу. А потом уехали вместе со Стефаном и Павлом. Мне показалось, Доминик злился, а Вертижопку Зютек из рук не выпускал. По службе. Ох, она и дулась же…

— Ну ты посмотри, даже на это у меня времени нет. Разве что ты займёшься… Как от Анюты что узнаешь, сразу сигнализируй…

— Вот всегда ты так!

Доминик и в самом деле злился, Боженке правильно показалось. Злился, это слабо сказано, в личном плане был в бешенстве, и только трудовые достижения не давали окончательно скиснуть.

Достижения были выдающиеся, но пришлось временно нарушить неприкосновенность того мерзкого замороженного фонда, где хранился аванс, поскольку Майка в своё время, невзирая на морозы, не позаботилась ни о зимней куртке, ни о новом свитере (а ведь старый совсем порвался!), ни о приличных перчатках, вообще ни о чём… Правда, появилась надежда, что не придётся продавать обожаемое транспортное средство. Хоть это утешало. С другой стороны, в сложившейся ситуации он и так ничего бы от Майки не принял, а ведь всё это должен был иметь, и непонятно, почему не имел. Вертижопка тоже считала, что должен, а раз не имеет, то в наказание не получал и Вертижопки. Иск о разводе, и в самом деле, был какой-то дебильный, господин адвокат создавал новый вариант, постоянно его дорабатывал и жутко при этом мучился, а предполагаемый срок первого рассмотрения в суде пока даже носа не высовывал из-за горизонта. Чтоб было ещё веселее, этот придурок — хозяин квартиры — радостно сообщил из Канады, что вернётся раньше времени, самое позднее через три недели, и очень надеется, что смена места жительства не помешает Доминику в работе. Ну разве не урод?

Доминик изо всех сил цеплялся за самые дурацкие черты своего характера. Очень чего-то хотел. Страстно желал и не получал. И это было невыносимо. Наличие преград на пути к желаемому он просто игнорировал, они не имели права на существование, а в придачу были столь отвратительными, что даже думать о них не хотелось. Не принимал он их во внимание, и точка. Снова та же морока: ему это не надо, а оно нахально лезет и лезет. Ну кто такое выдержит!?

А хотел он Вертижопку. Легально, законно, открыто, под фанфары. Чтоб все видели: он её обладатель! Хотел гордиться, что владеет таким сокровищем — большим, чем Нобелевская премия, чем все золотые олимпийские медали, чем небесное созвездие, правда, пока не определился, какое именно, но лучше все сразу. Как небосвод переживёт столь позорный проигрыш Вертижопке, его заботило мало. Это проблема небосвода.

А тут ещё одна гадость свалилась: детям в последнее их пребывание в гостях у бабушки с отцовской стороны был одолжен — в целях проведения эксперимента и ненадолго — дедушкин прибор ночного видения, и бабушка незамедлительно требовала от сына принести прибор назад и как можно скорее. Дедушка хаживал на охоту, доводилось и припоздниться, а на обратном пути по буеракам он предпочитал видеть, куда ступает. Охотничий сезон уже подходил к концу. А с учётом того, что характер Доминик во многом унаследовал от отца, вопрос обсуждению не подлежал.

Ломая голову, как бы заставить чёртов прибор самостоятельно выйти из Майкиной квартиры, преодолеть нужное расстояние и послушно улечься на коврик под дверью придурка из Канады, а уж к отцу он как-нибудь сам отнесёт, Доминик так ничего и не придумал. Пришлось ему внепланово посетить дом и жену, от которых он отказался. А то, что сам затеял всю эпопею с ноктовизором, ему удалось благополучно из памяти выкинуть.

Приняв мужественное решение отделаться от прибора одним махом, Доминик ближе к вечеру направился к бывшему дому, чтобы потом быстренько заскочить к родителям, а оттуда сразу в своё временное убежище, где, возможно, уже ждёт обожаемое божество. С яичницей. Единственным блюдом, которое она умела готовить.

Дверь бывшего дома он машинально и не задумываясь, открыл своим ключом, который оставался в его распоряжении по причине контактов с детьми. Тихо вошёл и опять же машинально разулся, попытался нашарить тапки, в процессе поисков опомнился, быстро натянул ботинки и двинулся в глубь квартиры. Везде было тихо и темно, только из гостиной доносились голоса.

Доминик остановился и прислушался, встречаться с гостями в его планы никак не входило.

Нет, это не были гости. Голоса принадлежали Майке и детям.

Майка слово держала, но рационально. Сидеть при лежащих в кроватках детишках и рассказывать им сказочки она категорически отказывалась. На всякую муру времени у неё не было, дети в кроватках должны спать, а не морочить голову. По вечерам ей обычно хорошо работалось, а сейчас шведская экспозиция её особенно вдохновляла, как всегда, заняты были глаза и руки, остальная анатомия свободна.

Ну, и Харальд Синезубый способствовал работе, как никто другой.

— …Харальд Синезубый вообще-то был ужасный, — объясняла она, — Тиран и деспот, скорее всего, встретился он со Свентославой, когда та была ещё женой Эрика Победоносного и королевой Швеции. А была она очень красива…

— Клеил её! — живо встрял Томек.

— Ясное дело. Не зря его собственный сын выгнал, Свен Вилобородый, король Дании, и сам на ней женился, но это гораздо позже было. А Харальд ей совсем не нравился, старый пень и противный…

— А наш совсем не противный, — с обидой запротестовала Кристинка. — Он нам нравится!

— И синих зубов у него нет, — напомнил Томек.

— Нет, — согласилась Майка. — А у того были… Подвиньтесь, надо распечатать две витрины. Много места займёт.

Шум принтера не заглушил Кристинкиного вопроса:

— А наш Харальд ещё приедет?

— Разумеется. Нам придётся проверять, всё ли сходится. А потом я туда съезжу.

— И больше он не приедет?

— Почему? Приедет на пир, но уже не по работе. Если, конечно, у нас всё получится… Ну, ладно, отправляйтесь теперь ужинать, а если хотите больше подробностей, придётся самим почитать, я всего не помню.

— Покажешь, какие книжки?

— Конечно, покажу.

Доминик только теперь пошевелился. Стоя в дверях гостиной, он с интересом слушал историю средневековых польско-скандинавских отношений, что в Майкиной интерпретации выглядело весьма оригинально. Ему всегда нравились её рассказы об истории, куда более интересные, чем то, что он учил в школе. Разделял он и мнение жены, что история состоит из людей, а не организаций или вещей. Собери хоть миллион пушек в одном месте, без человека они не выстрелят…

Всё это хорошо, но сейчас у него другая забота.

Дети очень обрадовались приходу папы. Они настолько были увлечены Харальдом Синезубым со товарищи — даже внимания не обратили, что за ужином нет мамы, впрочем, в этом не было ничего странного, она же работала, обычное дело. Папа с ними поужинал, тоже неплохо, ведь не ссорились же, и то ладно.

— Интересно, с чего у него зубы посинели? — ломал голову Томек.

— Может, от злости? — высказала предположение сестрёнка. — Раз был такой ужасный, значит, злился.

Оба вопросительно взглянули на отца. А тот пребывал в прострации. Доминик чувствовал, что должен что-то сделать, но не знал, что именно. Рационально думать он не мог (как и вообще думать), да, честно говоря, и не хотел. Одержимость Вертижопкой сковала его мозг, а его самого словно завернула в кокон. И только где-то на самом дне полузатоптанное и придушенное чуть шевелилось сознание, что начни он думать, кончится это для него плохо: встрянет в конфликт с хотением и последнее пострадает. Да ещё на краешке мозговых извилин оставался махонький свободный клочок, что включался по мере производственной необходимости. Всё остальное тонуло в непролазном мутном болоте.

Из болота, правда, упорно высовывайся Харальд Синезубый. Дети, можно сказать, подсказали тему, за которую Доминик ухватился, как тонущий за соломинку. Он смутно сознавал, что здесь был некий Харальд — понятно, не тот средневековый, а современный и, похоже, живой, раз дети так им восхищались. А, собственно, почему?

— Он здесь был? — вырвалось у Доминика.

— Кто?

— Тот Харальд.

— Какой?

— Вот именно, какой… Тот, с зубами.

Общая дезориентация ненадолго взяла верх, но скоро скукожилась.

— Ну ты что, пап, — почти обиделся Томек. — У него зубы, как в рекламе. Они туда-сюда носились, то мама, то он…

— И танцевали вместе с мамой, — с восторгом добавила Кристинка. — Но мало. И в уголке.

— И не разбили ничего, — печально констатировал Томек. — Но он к нам ещё приедет, может, даже несколько раз, а я по-шведски научусь, ведь он мне понравился. И интересно, что они ещё вместе сделают.

Ну нет, этим Доминик интересоваться не желал. Что-то в нём где-то ёкнуло, но он даже знать не хотел, что и где, и немедленно это «что-то» удушил. Не волнует оно его. Зато стало любопытно — как-никак профессионал, — чем занимается этот Харальд, коли выделывает такие телодвижения.