Михаил Маковецкий - Девушки для диктатуры сионизма Страница 44

В создаваемом кооперативе «Три припадка» из четырех работников трое были членами КПСС. Беспартийным был только председатель, против которого и плелись интриги в ночи.

Рано утром ко мне явились Валя и Елена Вахтанговна и, вместе с примкнувшей к ним моей женой Людой, которая за полчаса до этого честно выполнила свой супружеский долг, показали мне соответствующую статью в законе и заявили, что название «Три припадка» может носить публичный дом, но не солидное лечебное заведение. Мне пришлось согласиться на сухое и безрадостное «Эпилептолог». Я пошёл оформлять кооператив, а Валя была отправлена давать объявление в газету о появлении на политической сцене нашего лечебного учреждения. Валентина была человеком очень пунктуальным и добросовестным, но слово «эпилепсия» не встречалось в тех книгах, которые она читала долгими зимними вечерами. В результате вышеизложенного в слово «эпилептолог» вкрались две орфографические ошибки. Не могу сказать, что это способствовало созданию атмосферы доверия к нашему учреждению среди широких масс страдающих эпилепсией жителей Москвы и Московской области. Тем не менее, клиентов у нас было довольно много. Но как говорил мой участковый: «Один за всех и все на одного».

Следующий раз я пошел давать рекламу на московское телевидение в тайне от родной партийной организации.

Сюжет рекламного ролика придумал я сам: «Красивый юноша и прекрасная девушка при свечах нежно обнимают друг друга, держа в обеих руках бокалы с вином. (К чести телестудии следует отметить, что эта сцена была исполнена в точном соответствии с написанным мною сценарием, хотя для этого пришлось пригласить гимнастов из цирка на Цветном бульваре). Далее красивая, но склонная к алкоголю пара ставит все четыре недопитых бокала на пол, и юноша робко, но настойчиво начинает снимать с девушки платье. Вдруг его лицо искажает гримаса, он нападает на пол и бьется в эпилептическом припадке на фоне бокалов с вином. Перепуганная девушка хватает только что снятое с нее платье и выбегает из комнаты. После чего на экране появляется надпись: «Этого бы не произошло, если бы он обратился в кооператив «Эпилептолог».

В этой рекламе воплотились мои представления о романтической любви. По случайному совпадению этот ролик был впервые показан по телевизору, когда мы мирно делили укрытые от налогообложения доходы, и его психологическое воздействие на членов коммунистической партии, работающих в кооперативе «Эпилептолог», оказалось сокрушительным.

Елена Вахтанговна, которая сразу всё поняла и отшатнулась от меня, как будто я был в тигровой шкуре.

— Ни ху-у-уя себе, — протянула интеллигентная бухгалтер Валентина, не сводя глаз с экрана.

— Когда нас придут брать, я им скажу, что я тебе изменяла, — с дрожью в голосе заявила мне супруга. Твердой уверенности, что брать нас не придут, у меня тоже не было, и потому, как только разрешили, в девяностом году, я бросил «Эпилептолог» на произвол судьбы и уехал в Израиль.

— Кстати, к Рабинович, к тебе вопрос — оживился Шпрехшталмейстер, — какая криминальная профессия у тебя была в СССР? То, что ты преступал уголовный кодекс, и приступал часто, это я уже понял. Но как называлась твоя деятельность на блатном языке? Форточником ты не был — мешает живот. Брачным аферистом ты тоже не был по той же причине. Но принадлежность к уголовному миру не скроешь начитанностью. Как говорят в новой мусульманской России: «Гульчатай, открой личико!»

— Я тебе, Шпрехшьалмейстер, не Гульчатай. Еще когда ты держал на себе трех гимнастов и одну гимнастку, у меня уже была одна из самых уважаемых уголовных профессий. Я был пацифистом.

— Мирили враждующие банды, что ли? — с сомнением спросил Шпрехшталмейстер.

— Что-то в этом роде. Я освобождал призывников от службы в армии путём постановки им диагноза психического заболевания. В СССР, как, впрочем, и во всём цивилизованном мире, половина освобожденных от армии по состоянию здоровья — это заслуга психиатров. Критерии психических расстройств довольно субъективны. По состоянию здоровья освобождаются 20 процентов призывников. Таким образом, каждый десятый призывник, вместо того чтобы идти в армию, получает заслуженно или с помощью пацифистов высокое звание психа ненормального. Почти в каждом военкомате нашей бывшей родины существовали организации пацифистов. В то время это были единственные организации борцов за мир на земном шаре, которые получали деньги не из бюджета Советского Союза, а непосредственно от советских граждан.

Психиатры-пацифисты пользовались заслуженным авторитетом во всём уголовном мире и получали сроки огромные, если их деятельность трагически пресекалась правоохранительными органами. Лозунг «Миру — мир, войне — война!» жег их души и был вытатуирован на их теле.

— Но когда мы ходили в сауну, я видел на тебе только «Миру — мир», а где же «Война — войне»? — поинтересовался Пятоев.

— Надпись «Война — войне» могут увидеть только те женщины, которые меня возбуждают, — с достоинством ответил Рабинович.

Ну а кроме криминальной деятельности, ты, вероятно, занимались и наукой? — не без ехидства спросил Шпрехшталмейстер, который почему-то избегал разговоров о недавно закончившемся конкурсе декоративно-прикладного искусства.

— Естественно, — подтвердил Рабинович, — я занимался исследованиями в области эпилепсии, в частности, мне удалось установить, что лекарства, которыми пользуются для лечения абсансов — это кратковременное отключение сознания, не сопровождающееся падением больного, помогают также при лечении заикания. И дети, которые приходили к нам в «Эпилептолог», а абсансы появляются обычно в возрасте 5–6 лет (отключение сознания, наступающее в более раннем возрасте, имеет другую природу), уходили от нас и без отключения сознания и с плавной речью.

— Ученным может ты и был. Спорить не буду, но в историю с цирковым номером я не верю. В искусстве ты явно ничего не понимаешь.

— Я действительно часто воспринимаю художественные произведения совсем не так, как рассчитывали их авторы, — согласился Рабинович. — Рассмотрим этот феномен на таком ярком примере, как безвременная кончина верного ленинца, видного деятеля международного броуновского движения, генерального секретаря коммунистической партии Советского Союза Леонида Ильича Брежнева.

— Кончина Леонида Ильича, как, впрочем, и кончина любого верного ленинца, по понятным причинам не только не могла вызвать в советском народе чувство глубокой скорби, но и вообще не могла снизить настроение хотя бы у отдельных его представителей. С целью вызывания у всего советского народа если не скорби, то, по крайней мере, тоски и ощущения безысходности, все передачи по радио и телевидению были заменены выступлениями симфонических оркестров. У истинных ценителей прекрасного наступали славные деньки. Поклонники симфонической музыки, к коим я отношу и себя, наконец, смогли гордо поднять голову и насладиться бессмертными творениями Бетховена, Малера, Брамса и Мендельсона. Это был истинный праздник со слезами на глазах.

— Кончина Брежнева также совпала по времени с большим событием и в моей личной жизни. Дело в том, что моя свадьба была назначена на день, когда объявили о смерти видного деятеля коммунистического и рабочего движения, кавалера пяти орденов Ленина, официального автора таких выдающихся произведений российской словесности, как вышедшая огромным тиражом «Малая земля» и ещё какой-то книги, название которой я забыл, а содержания не могу вспомнить. Моя невеста Люда предложила отложить бракосочетание, но телохранитель Кузьменко настоял.

Кузьменко в своё время служил в части, которая усмиряла бунты в тюрьмах. Однажды, после того как он напился до одурения, с ним случился эпилептический припадок. Он это называл «ударила судорога». Потом судорога ударяла его ещё пару раз при сходных обстоятельствах. Его выбросили со службы с диагнозом «эпилепсия», с которым никуда не брали на работу. Я приобрел на его имя «Волгу» и через него получал деньги за свою пацифистскую деятельность, но он в среде своих знакомых гордо называл себя моим телохранителем. После стакана водки Кузьменко становился таким непосредственным, что его напору было невозможно противостоять. Сегодня он уже принял два стакана, один за мое с Людой счастье, другой за упокой души генерального секретаря.

Сопротивляться было бесполезно, и я отправил счастливую невесту вместе с Кузьменковой женой Светланой одеваться и прихорашиваться, а сам занялся организационными вопросами. В ЗАГСе ответили, что его сотрудники скорбят, но работают. В ресторане «Узбекистан» сообщили, что работают и про скорбь не упомянули.

Служащая ЗАГСа хотела, как лучше, но вышло следующим образом: «В этот скорбный для всех нас день вы соединяете себя узами брака».