Там, где растает мой след - Ольга Геннадьевна Володарская Страница 47

— А непросто, это как?

— Множественные раны. Беспорядочные или точечные. С автографами или посланиями под ними.

— Последним только маньяки грешат, мне кажется.

— Необязательно. Но если Джину убил тот, кто, по вашему уверению, был у нее плену, он оставил бы что-то. Не факт, что на коже. На волосах, одежде…

— К сожалению, я не знаю подробностей.

Фил пытался выяснить их. Для этого взломал полицейскую базу пизанской провинции, но там ничего. Даже номера дела. Его, конечно, завели, но пока еще не внесли данные в компьютер. В этом не было ничего удивительного: не только Италия, вся Европа, за исключением, пожалуй, Германии, застряла если не в каменном веке, то в прошлом точно.

— Давайте я расскажу вам, как мы познакомились с Джиной? Это может быть важным.

Фил кивнул и стал искать глазами хохлатого. Хотелось пить и оливок. Оливок в специях, пузатых, сочных, провяленных. В Турции они хороши. А тут, интересно? Почему-то Фил не пробовал их в Италии, только маслины.

— Джина появилась в нашем городе пять лет назад, — начала Амалия. — Это выглядело эпично. Она сидела в голубом ретрокабриолете в белом платье, облегающем ее фигуру, как вторая кожа. На голове шелковый шарф. Сине-золотой. Он развевался на ветру и был в длину метра четыре. Мундштук, алая помада, очки в пол-лица — образ настоящей дивы шестидесятых. Она проехалась по всему городу, с музыкой, приветственными криками, разбрасыванием воздушных поцелуев, но остановилась тут. Вышла из машины, закурила новую папироску и повелела принести ей бутылку шампанского. Люцио побежал исполнять.

— Вы видели все это из окна своего кабинета?

— На месте него тогда был покерный клуб. Я работала в нем администратором. А как начинающий психиатр вела в социальном центре группу помощи людям, страдающим от зависимостей. Получала гроши и бесценный опыт.

— Люцио тут же сделал стойку на такую даму, да? Он тот еще Казанова.

— Тогда он был глубоко женат и даже на работе не флиртовал. Но Джина его заинтересовала. Они болтали, смеялись, однако в кафе она не задержалась. Выпила полтора фужера и ушла. Сев в машину, лихо отъехала, завернула за угол и… начала задыхаться. Шарф, что был намотан на шею, будто душил ее. Она срывала его с себя, раздирая шею. Я выбежала, чтобы ей помочь. Вдвоем мы справились.

— Она тогда только-только покинула стены психиатрической клиники?

— Нет, вышла в люди. Джина долго находилась в добровольном заточении, но решила, что хватит. В образе выйти из зоны комфорта было легче, вот она и вырядилась. Я сказала ей, что готова помогать. Она согласилась, но поставила условие: обсуждать мы будем определенный этап ее жизни. Я согласилась, предполагая, что она сама захочет расширить границы, но нет.

— Вы говорили, в последнее время срывов у Джины не было, а до этого?

— На первых парах много. Но с каждым годом она все реже срывалась. Перестала использовать защитный образ дивы, позволила себе стать собой.

К столику наконец подошел бармен-официант с заказом. Перед Амалией он поставил латте, а Фил получил наконец воду и оливки.

— Розе не хотите? — обратился он к даме. — У них есть отличное пино-гриджо.

— Я не пью.

— Что вы говорите? А как же рижский бальзам?

— Вино не пью. А крепкое — да, но не больше стопки.

Пришлось и Филу отказаться от розе. Хотелось хорошего, выдержанного, того самого, из Венеции, а не разливного.

— Вернемся к группе, которую я вела, — вновь заговорила Амалия. — В ней были в основном игроманы, завсегдатаи покерного клуба, два алкаша и один озабоченный. Но однажды в ней появился новенький. Синьор Коломбо. Он назвал себя джинниголиком.

— Это что еще за зависимость?

— От Джинни. Здесь ее знали как Джинни Россини.

— А не жил ли он по соседству с ней? — Фил попробовал оливку. Так себе: недостаточно острая.

— Вы отлично осведомлены, — подивилась Амалия. — Да, старичок обитал в квартире через стенку и был по уши влюблен в Джинни.

— Разве это причина для беспокойства? Втрескаться в таком возрасте — это же прекрасно. Тем более она с ним мило общалась, пила шампанское и выходила в свет.

— Да, но Коломбо стал желать большего. Находиться с Джинни постоянно, вот о чем он мечтал. Он предлагал ей и замужество, и сожительство, готов был все отдать за это, но получал отказ. Раз за разом.

— Это еще больше распаляло деда?

— Любовь превратилась в манию. Коломбо стал не просто навязчивым — невыносимым. Он перелезал через балкон (в его-то преклонном возрасте!), чтобы смотреть, как Джинни спит. Она узнала об этом, когда он свалился. — Фил, представив эту картину, не удержался от смешка. Просто сценка из итальянской комедии. — Тут нет ничего веселого, — одернула его Амалия. — Человек сломал шейку бедра.

— Но это его хотя бы отрезвило?

— Нет. Поэтому Джинни пришлось написать на соседа жалобу в полицию. Его обязали заплатить штраф и пройти курс психологической помощи.

— Помог он ему?

— Коломбо — да. Он продал квартиру и уехал из города. Но психоз оказался заразным. Джинниманией заболели еще двое, один из которых владеет этим заведением.

Фил присвистнул. Не ожидал он такого от усатого пижона.

— Люцио не был так навязчив, — продолжила Амалия. — Вел себя с Джинни более чем достойно. Но ни от кого не скрывал своих чувств. В том числе от жены. И она ушла.

— А кто третий бедолага?

— Береговой матрос, который ходил на групповую терапию, когда пытался бросить пить.

— Не смог?

— Увы.

— Матроса, случайно, зовут не Марио?

— Всех-то вы знаете! Поразительно.

— И как проявлялась мания у матроса?

— Оригинально. Он все судна, стоящие на приколе, назвал в ее честь. На бортах яхт и катеров намалевал «Джинни».

— Вот это я понимаю, креативный подход! И как, оценила фам фаталь сей поступок?

— Он стал последней каплей. У Джинни произошел очередной срыв, и она уехала на месяц на термы Монтекатини. Вернулась перезагруженной. И внутренне, и внешне: она навсегда отказалась от образа, как вы выразились, фам фаталь. Сменила гардероб, постриглась, кабриолет продала. И образ жизни поменяла, стала домоседкой, сладкоежкой, впоследствии толстушкой. Марио разочаровался в ней и снова запил.

— А Люцио?

— Насчет него не уверена. Говорил, что наваждение само прошло (он перестал ходить на группу, и я спросила почему). Но он по-прежнему носит эти дурацкие усы.

— Что с ними не так? — полюбопытствовал Фил, отодвинув пустую тарелку из-под оливок. Вроде и не особо вкусно, а не оторваться, как от семечек. — Сейчас модно.

— Дело в том, что это Джина ему их кверху закрутила. Сказала, с детства обожаю мушкетеров, а с