Дарья Донцова - Камин для Снегурочки Страница 5

– Гляди, чтобы сюда кто из журналюг не пролез с фотоаппаратом.

– Зачем ты так ее отругала, – не вытерпела я, – она же на работе! Некрасиво получилось.

Глаша хихикнула:

– Мне положено звездить. У меня имидж такой – девочка-крик. А еще я много пью, видишь?

Наманикюренный пальчик ткнул в бутылку «Хеннесси».

– Сейчас я ее наполовину оприходую, – развеселилась Глафира и, схватив коньяк, стала отвинчивать пробку.

– Ой, не надо, – испугалась я, – тебе же еще работать!

– Имей в виду, – заявила Глафира, – я дебоширка, пьяница, развратница, меняю мужиков каждый день, устраиваю погромы в клубах, хамлю газетчикам…

С этими словами она отхлебнула из горлышка, пополоскала рот, выплюнула коньяк в висевшую на стене раковину, потом вылила туда же примерно полбутылки и вздохнула:

– Пожалуй, хватит. Ну, похожа я на пьяницу?

– Зачем тебе ею прикидываться? – удивилась я, вынимая сценическую одежду.

– Имидж такой.

– Не очень-то приятный.

– Дурочка ты, – вздохнула Глафира, – я – бренд, а всякий бренд делается более ценным от частого упоминания. Надо, чтобы о тебе постоянно писали газеты, вот я и даю им повод.

– Но можно же привлечь к себе внимание творчеством! Постоянно петь новые песни!

Глаша замерла с разинутым ртом, собралась что-то сказать, но тут в комнату влетела тонкая вертлявая девица.

– Сюда нельзя! – замахала я руками.

– Это моя бэк-вокалистка, – остановила меня Глаша. – Нина, привет.

В гримерную стали без конца вваливаться люди, я кидалась к каждому, но потом перестала, потому что все они оказались свои. Мальчики-танцовщики, музыканты, девчонки из подпевки… Никто никого не стеснялся. Балетные бегали голыми и, матерясь, рылись в сумках, разыскивая белье. Подпевки, не смущаясь, разгуливали топлесс. Натягивая на себя расшитые блестками шортики, они со смаком обсуждали какую-то Лариску, спешно и весьма удачно вышедшую замуж. Никаких разговоров о высоком искусстве и предстоящем выступлении никто не вел.

Потом народ понесся на сцену, а я, устав от бесконечного застегивания крючков и завязывания тесемок, пошла в туалет, заперлась в кабинке, села на унитаз и пригорюнилась. Таня Рыкова. Отчего это имя и фамилия не вызывают у меня никаких эмоций? Кто я такая? Где жила? Кто мои родители? В памяти сплошной прочерк. И что странно – всякие бытовые привычки остались при мне. Я умею чистить ботинки, гладить юбки. Во всяком случае, только что я справилась с работой. Может, не слишком ловко, но при виде утюга я особо не удивилась. Правда, один из мальчишек обругал меня за то, что я не расправила складки на рубашке. Наверное, там, в другой жизни, я все же была не слишком умелой работницей, но ведь имела какие-то навыки и не забыла про них. Еще я совершенно адекватно веду себя в быту – чищу зубы, натягиваю колготки на ноги, а не на руки. Более того, я узнала Алену Лапину, помню, многократно видела ее раньше, только не вживую, конечно, а на экране телевизора. Но почему тогда я не могу вспомнить свое имя?

Слезы подступили к глазам. Быстро отмотав кусок туалетной бумаги, я поднесла его к лицу и услышала голос Кати:

– Алло, Леночка, слышишь меня, это мамочка. Как ты там? Ну не плачь, не надо! Детонька, не разрывай мне сердце. Тебе страшно? Хорошо, включи кассету, ну ту, про веселого поросенка. Нет, я не могу сейчас приехать, ты же знаешь, мамочка на работе. Ну кто же нам с тобой денежек даст? Мы же одни, куколка. Думаешь, мне тут хорошо? Ужасно, зайчик. Я тебе принесу что-то вкусное. Салат «Цезарь» и пирожные, куплю и положу в коробочки. Как всегда, в восемь утра… Я успею отвезти тебя в школу. У нас сегодня Алена Лапина. Да, она очень милая, подписала тебе свой диск. Алена любит детей, ее доченька тоже дома сидит и не плачет, знает, что мама с работы придет. Не хнычь, моя ласточка. Многие девочки ждут мам со службы. А еще Глафира. Нет, она противная, ужасно! Согласна с тобой: глупая, безголосая коза! Конечно, полный отстой, но народ-то на концерты ломится. Ну все, я побежала, не плачь, не рви мне сердце.

Голос смолк. Решив, что Катя ушла, я вышла из кабинки и тут же увидела администраторшу, нервно курившую у окошка. Взгляд Кати наткнулся на меня.

– Э… Танечка, – в изнеможении воскликнула она, – вы тут сидели, в кабинке?

– Ну да, – пробормотала я, ощущая себя глупее некуда.

– Вы слышали мой разговор с Леночкой?

– …а … да … то есть нет!

Катя схватила меня за руку.

– Я вовсе не считаю Глафиру безголосой козой. Я очень люблю ее, она супер, классная, дико талантливая, настоящая стар! Это дочка моя так говорит. Девочке двенадцать лет, подростковый возраст, сидит все время одна, вот я и согласилась с ней, хотела сделать ребенку приятное… Танечка, милая, не рассказывайте Глаше. Она скандал поднимет, меня выгонят. Я совсем не люблю Лапину, я обожаю Глафиру. Понимаете, я поднимаю девочку одна, без мужа, отвечаю в клубе за эстрадную программу, а певцы такие… ну… в общем…

Губы у Кати задрожали, в глазах заблестели слезы.

– Я работаю у Глаши первый день, – быстро сказала я, – и вовсе не являюсь ее подругой. О чем вы говорили, я не слышала. Поняла вроде, что Алена Лапина вашей девочке диск подписала, разве это запрещено?

Катя швырнула окурок в форточку.

– Спасибо, – тихо сказала она, – имей в виду, понадобится моя помощь, приходи. У меня записные книжки толщиной с пятиэтажный дом. Почти все телефоны звезд имею. Ты никого отыскать не хочешь?

Я вздохнула. Очень хочу, себя. Но как сказать подобное Кате?

– Да нет, спасибо.

Катя кивнула и убежала, а я пошла в гримерку.

Из «Мячика» Глафира переехала в «Сто кило», а оттуда в «Синюю свинку». Везде повторялось одно и то же: крик на администраторов, нежные поцелуи с другими певицами, суета закулисья, вылитый из бутылок коньяк, мат балетных, глупое чириканье подпевок.

Около шести утра Глафира, еле-еле передвигая ноги, ввалилась в свою квартиру, рухнула в кресло, вытянула ноги, втиснутые в сапоги на километровой шпильке, и простонала:

– Чаю! С лимоном!

Я приволокла требуемое и спросила:

– Зачем же так убивать себя! Три концерта подряд! С ума сойти.

– Да уж, – вздрогнула Глаша, – на Западе певицы дисками зарабатывают, имеют отчисления от продаж, а у нас горлом, концертами да чесом по провинции.

– Но вроде и в России дисками торгуют.

– Ага, – кивнула певица, – пиратскими. Никаких денег с них не слупить. Вот я и стебаюсь по сценам.

– Можно же один концерт дать!

– А деньги?

– Всех не заработаешь.

Глаша фыркнула:

– Верно. Век певицы короткий, в полтинник ты уже никому не нужна. Следовательно, надо себя сейчас обеспечить до смерти. Квартиру я купила, дом достраиваю. Потом собирать бабло начну, чтобы на пенсии не геркулес жрать и не на метро ездить, и…

Не договорив фразы, Глафира внезапно уснула, прямо в одежде, сапожках и с макияжем на лице.

Я осторожно раздела звезду, прикрыла пледом, потом притащила из ванной косметические сливки и стала стирать вызывающий макияж с ее лица. Огромные губы Глаши стали меньше, под румянцем обнаружилась бледная кожа, под глазами проступили синие круги.

– Отвяжись, – прошептала Глафира.

– Давай в постель тебя отведу.

Глаша встала, словно зомби, дошагала до спальни и, рухнув лицом в подушку, сообщила:

– Подъем в два часа дня.

Я вернулась в гостиную, собрала одежду, аккуратно развесила ее в гардеробной и глянула в большое зеркало. Кто вы, Таня Рыкова? Убийца Сергея Лавсанова, мерзкая воровка или несчастная женщина, спасавшаяся от насильника? Где мои родители? Была ли у меня любовь? О чем я мечтала? Над чем плакала?

Внезапно зазвенел звонок, я бросилась к двери.

– Хай, – рявкнул Свин, вваливаясь в квартиру, – где звездулина?

– Спит, а вы почему в такую рань на ногах?

– Ездил тут по делам, – загадочно ответил Свин, – значит, так, я пойду душ приму. А ты, котя, мне кофею сваргань да бутербродиков настрогай. Усекла?

Я кивнула, продюсер исчез в ванной, оттуда послышался шум воды и бодрое уханье. Я хотела открыть холодильник, но тут взгляд упал на пиджак из льна, который Свин швырнул прямо на стол. Не понимая, что делаю, я схватила его и вытащила из внутреннего кармана роскошную книжечку с золотыми застежками. Перелистала странички, нашла нужную. «Рыкова Татьяна» – было написано в самом низу, дальше шел адрес и телефон.

Я быстро захлопнула книжку, сунула ее на место и кинулась к шкафчику, в котором стояла банка с кофе. Не верю Свину, хочу сама узнать, кто же я такая.

ГЛАВА 4

Свин уехал около девяти утра. Заперев за ним дверь, я бросилась к телефону и набрала номер.

– Але, – прокашляли из трубки.

– Мне Рыкову.

– Кого?

– Рыковы тут живут?

– Кто?

– Рыковы!

– Лыковы?

– Рыковы.

– Быковы?

– Рыковы! – заорала я. – Рыковы!

– Сначала сообрази, кто нужон, а потом людям мешай, – последовал ответ.