Дарья Донцова - Любовь-морковь и третий лишний Страница 5

Время до обеда я потратила на поиски Саши Коваленко. Телефон раскалился от напряжения, блокнот покрылся записями, в конце концов мне стало ясно: сериала «Загробные тайны» не существует. Никто даже не слыхивал о подобном проекте. Может, он и должен запускаться, но только сегодня на «Мосфильме» никто не проводил для него кастинг. Не успокоившись, я позвонила своей приятельнице, журналистке Свете Сафоновой, пишущей о телесериалах, и велела ей:

– Немедленно узнай, кто задумал стодвадцатисерийный фильм «Загробные тайны».

– Ничегошеньки не слышала о столь масштабном проекте, – мигом сказала Светка, – а ко мне стекается вся информация.

– Это точно?

– Сейчас проверю, – деловито пообещала Сафонова.

В пятнадцать ноль-ноль она сообщила:

– Такого сериала нет.

– Вообще?

– Ага.

– Ты уверена?

– Послушай, Лампа, – возмутилась Светка, – это мой хлеб. Стодвадцатисерийный фильм – огромная затея, о ней бы давным-давно языками мололи.

А тут полнейшая тишина. И все мои информаторы о «Загробных тайнах» не слыхивали. Ты вообще откуда сведения нарыла?

– Значит, я напутала!

– Похоже, что да, – согласилась Светка.

Я выпила чаю, дала непрерывно чешущейся Ириске молока, потом пошла будить Жанну.

– Что такое? – с трудом простонала она.

Я осторожно изложила ей отчет о своих поисках.

Жанна потерла глаза кулаками.

– Твоя Света не врет?

– Нет, конечно.

– Она компетентный человек?

– Не первый год в журналистике и специализируется именно на телесериалах, знает обо всех проектах будущего года, но «Загробных тайн» среди них нет.

– Ловко, – протянула Жанна, потом она села и с криком «Ой!» обвалилась на подушку.

– Что такое? – испугалась я.

– Голова кружится и болит дико! Плохо мне очень.

Я пощупала лоб Жанны.

– Да у тебя температура.

– Нет, просто все кружится, кровать куда-то уплывает!

Я сбегала за градусником и через пять минут, взглянув на ртутный столбик, сообщила:

– Тридцать девять и пять.

– Не может быть!

– Лежи спокойно, сейчас принесу что-нибудь жаропонижающее.

– Мне надо встать.

– Ни в коем случае.

– У меня спектакль вечером.

– С ума сошла, да?

Внезапно Жанна разрыдалась:

– Ты не понимаешь, я не имею права пропустить работу.

– С гриппом на сцену?

– Да.

– Это невероятно!

– Арнольский меня ненавидит, – хлюпая носом, сказала Жанна, – только и ждет, чтобы прочь выставить: не явилась на работу, пошла вон!

– Бюллетень возьмешь.

– У нас не принято.

– А если, к примеру, человек ногу сломал?

– На костыле приковыляет. И вообще, даже если умер, изволь явиться, выступи, а потом ползи на кладбище.

– Ну и дикость!

– Кулисы – это джунгли сознания, – выпалила Жанна и схватила меня за руку, – помоги!

– С радостью бы, но что я могу?

– Сыграй спектакль!

Я подскочила:

– Ни фига себе! Каким образом?

Жанна молитвенно сложила ладони у груди:

– Меня выгонят вон, на улицу, устроиться я никуда не смогу, пока числюсь актрисой театра «Лео», имею хоть какой-то статус, а оказавшись на улице, мигом потеряю все, даже ту маленькую надежду на съемки, которая есть сейчас. Арнольский не должен знать, что я пропустила спектакль, следующий лишь через неделю, я успею поправиться. Мне, ей-богу, дико плохо, не встать, все ходуном ходит, помоги, умоляю, больше надеяться не на кого.

Я попыталась воззвать к голосу рассудка.

– Жанночка, я не знаю текста!

– Его нет, – закричала девушка, – все элементарно! Второй акт начинается с того, что я выхожу на сцену с подносом, на котором стоит чашка с водой.

Медленно пересекаю пространство, подхожу к креслу, в котором сидит баронесса, и, сделав реверанс, подаю ей чашку. Баронесса недовольно морщится, тычет пальцем в столик и велит: «Туда, Амалия, туда».

Я снова делаю реверанс, ставлю принесенное на указанное место и удаляюсь. Ерунда, любой с этим справится.

– Ладно, на такое я и впрямь способна, но лицо?

Мы с тобой совершенно не похожи!

– Ошибаешься! – воскликнула Жанна. – Фигуры у нас одинаковые, платье горничной на тебя легко налезет.

– Верно, – протянула я, – а волосы? У тебя роскошные кудри, а у меня жалкие перья.

Жанна улыбнулась.

– Это парик, – сказала она и в ту же секунду сдернула буйные локоны с головы, – видишь, с прической у меня совсем беда, измучилась просто! Чего только ни делала – концы подстригала, касторкой мазала, всякие процедуры применяла, толку ноль, не растут совсем, вот я и перешла на парики. Зимой, кстати, это удобно, вместо шапки, тепло и красиво. Да ты примерь.

Я натянула на голову «шевелюру» и глянула в зеркало. Надо же, мне, оказывается, идут мелким бесом вьющиеся волосы.

– Ладно, с «оперением» понятно, но само лицо-то! Неужели никто из твоих коллег не заметит подмены?

– Нет! – воскликнула Жанна, пытаясь сесть и претерпев очередную неудачу. – Нет!

– Они идиоты?

Актриса натянула плед до подбородка.

– Нет, – устало ответила она, – кретин Валерий Арнольский. Он поставил спектакль совершенно диким образом, все актрисы одеты одинаково: баронесса, горничная, молодая любовница и престарелая матрона. У нас темно-синие атласные платья с серебряной вышивкой, а лица закрыты масками, невозможно узнать кто есть кто, понимаешь?

– Но зачем он так поступил? – изумилась я.

Жанна полежала некоторое время молча, потом с большим трудом прошептала:

– Говорю же, кретин. Нам объяснил свою гениальную задумку так: «Хочу показать, что все люди одинаковы, несмотря на их происхождение, образование и богатство, вы играете не человека, а эмоцию. Баронесса – гордыню, горничная – смирение, любовница – страсть, лицо тут ни при чем, изображать чувства следует словом и жестом». Там и текста-то практически ни у кого нет. Театр мимики и жеста получился, бред, концептуальная фигня, но все просто тащатся от Арнольского, а мне особо выбирать не приходится, спасибо, что такая ролька досталась. Кстати, получила я ее лишь потому, что режиссер хотел, чтобы актрисы были одной фактуры, роста. В общем, дело простое.

Приедешь в театр, пойдешь в комнату номер тринадцать, она не заперта, и в шкафу найдешь вешалки с платьями, маски лежат на полке, внизу обувь, внутри моих туфель написано: «Кулакова». У тебя какой размер?

– Тридцать девятый.

– Отлично, как у меня, – обрадовалась Жанна, – видишь, мы с тобой практически одинаковые. Нацепишь одеяние, маску и стой спокойно в кулисе, только приходи ровно в семь пятнадцать, как раз первое действие начнется, все на сцене будут. Быстренько переоблачишься – и вперед, сейчас научу тебя, что делать предстоит.

– А вдруг со мной кто-нибудь заговорит?

– Некому. Явишься к началу первого акта, во втором выйдешь на сцену, и до свидания. Пока переоденешься, все еще перед зрителем будут. Я порой ни с кем не сталкиваюсь, когда этот спектакль идет.

– А совместный поклон?

– Горничная не выходит.

– Ага, понятно. Впрочем, нет, как же меня охрана пропустит?

– Господи, – скривилась Жанна, – на вахте Елена Маркеловна сидит, носом в газету, пойдешь мимо и буркнешь: «Привет, баба Лена, это я, Жанна». Она даже головы не поднимет, скажет в ответ: «Жануся, детка, не заболела ли? Голосок скрипит». Бабка слышит плохо и всем одно и то же талдычит. Спокойно отвечай:

«Мороженое мясо на улице ела», и топай себе прямо по коридору, никуда не сворачивая, тринадцатая гримерка последняя.

– Может, не надо про мороженое мясо? – насторожилась я.

– Это шутка местная, – пояснила Жанна, – все ей так отвечают. Значит, согласна?

– Ну.., вдруг не получится.

– Элементарно.

– Э.., э…

– Послушай, – горько воскликнула Жанна, – больше мне попросить некого. Не приду на спектакль, Арнольский озлобится и выпрет меня. Что тогда делать, а?

– Может, кто-нибудь из твоих подруг…

– У меня их нет.

– Совсем? – изумилась я.

– Таких, чтобы за меня в огонь прыгнули, нет.

– А коллеги? Позвони кому-нибудь, вдруг выручат.

– Актрисы – это клубок целующихся змей, – устало ответила Жанна, – если видишь за кулисами двух нежно обнимающихся женщин, то не подходи близко, заразишься ненавистью, которая исходит от милашек. У нас все с виду очень пристойно, поцелуи, улыбочки, возгласы: «Дорогая, ты шикарно выглядишь».

А потом вдруг перед выходом на сцену водички захочешь, выпьешь из бутылки, нам в гримерках их бесплатно ставят.., мама родная, понос прошиб! Помреж по громкой связи орет: «Спектакль пошел! Где Офелия, пусть готовится!» А невеста принца датского в сортире к унитазу приклеилась, встать не может, понимаешь почему?

– Сильное слабительное в воде?

– Верно. И на кого подумать? Или в туфли лезвие всунут, парик изнутри клеем намажут… В основном бабы стараются, но и мужики не отстают. Впрочем, среди наших ни мужчин, ни женщин нет, средний пол, особый зверь – актер, они на все способны. Никто мне помогать не станет, не на кого рассчитывать, если и ты откажешь – мне кирдык! Прощай, моя мечта…