Чайник Рассела и бритва Оккама - Максим Карлович Кантор Страница 5

— Юпитер — опытный агент, — задумчиво произнесла дама Камилла. — Мне трудно представить, что шпион стал бы так рисковать.

— Риск представляется еще более вопиющим, если взглянуть на то, сколько бед убийца натворил. Юпитер, если это был он, проявил излишнее усердие: перерезал жертве горло, облил кипятком, втиснул тело в дымоход, что могло привести к удушению. Помимо того, вскрытие показало наличие яда индийской кобры и обширный инфаркт. Поистине, дьявольское усердие!

— Дело рук ревнивой женщины, — воскликнула дама Камилла, — да, именно так!

— У Анны Малокарис нет алиби, — заметил Лестрейд. — Заходила в кабинет к покойному незадолго до предполагаемого времени смерти. Была, как понимаю, последней, кто видел сэра Уильяма. Убийство из ревности еще никто не отменял. Записка может быть своего рода романтическим прощанием, данью былым чувствам. Знаете этих греков. Всякие там дзадзики, сувляки, стишки разные.

— Особенно у прусских греков это принято, — ввернул Холмс. — Но Анна Малокарис не похожа на германского агента.

— Холмс, иностранцы все заодно. Время такое, что они объединились против Британской империи. Кстати, неплохо бы нам обозначить мотивы преступления, уважаемые коллеги по группе.

— Лестрейд недалек от истины, — сказал майор Кингстон. — Проблема именно в иностранцах. Философ сэр Уильям Рассел был нашим информатором. Писал докладные о настроениях в колледже. Мог вычислить и Юпитера. Агент абвера нанес упреждающий удар.

Мегре, также набивший трубку, раскурил ее и принялся делать пометки в блокноте.

— Сэр Уильям был принципиален, — сказал Хьюго Берримор, — многие соискатели поста в колледже испытывали трудности. Я видел нашего общего друга Эндрю Вытоптова на черной лестнице тем вечером. Отправился на поиски электрика: перегорел свет в кабинете; в помещении для прислуги встретил Эндрю. Помню свое удивление — что может делать наш ненавистник пролетариата в комнатах рабочих? Мы еще посмеялись по этому поводу. Замечу, что до кабинета убитого оттуда два шага через заднюю дверь коридора.

— Любопытно, — спросил французский комиссар, — отчего полковник НКВД, выпускник колледжа, подозрений не вызывает? Или включим в круг подозреваемых и его? Я слышал, что русский приехал в день убийства, утром. Время у него было.

— Сэр Уильям, — дама Камилла настаивала на своей версии, — удерживал вокруг себя множество дам. Аспирантки, коллеги, студентки. В этом сказывался его азарт охотника.

— Боюсь, ни НКВД, ни абвер, ни кафедра философии не могут натворить столько бед, сколько совершит оскорбленная женщина. По характеру своей должности замечаю многое. Что вы думаете, Кингстон, о супруге Сильвио Маркони? Итальянская красавица, — и снисходительная улыбка тронула губы дамы Камиллы.

Майор Кингстон ахнул и схватился за голову.

— Я же видел Лауру во дворе колледжа тем вечером! Заметила меня и спряталась за угол. Почему спряталась?

— Она сама или ее ревнивый супруг; вполне вероятный вариант. Эти смазливые женщины, вообразив себя неотразимыми… Кстати, Сильвио — философ, которому сэр Уильям мешал продвинуться в карьере.

— Итак, — подытожил Холмс, — имеются пять поводов для преступления и пять способов убийства. Вопрос к каждому, — Холмс выдержал паузу, — какой именно способ выбрал бы тот, кого вы наметили в подозреваемые?

Вместо ответа философ-позитивист обратился к рабочей группе с громким заявлением:

— Зачем множить сущности?

Реплику не понял никто, и философ уточнил:

— Поскольку погиб философ, считаю своим долгом предложить философское толкование случившегося. Покойный сэр Уильям меня бы поддержал: логика прежде всего. Наш великий учитель, отец номинализма Уильям Оккам, предложил великий принцип, его называют «принцип бережливости», или lex parsimoniae. Понимаете?

Мегре пыхнул трубкой:

— Выскажитесь яснее, профессор, имейте снисхождение к полицейскому.

Профессор Бэрримор, привыкший беседовать со студентами, охотно объяснил:

— Этот принцип называют еще «Бритва Оккама», потому что Оккам отсекал лишнее от рассуждения. Видите ли, во всяком тезисе надо вычленить главное. И избавиться от второстепенного. Оккам говорил так: «Что может быть сделано на основе меньшего числа предположений, не следует делать, исходя из большего». Надеюсь, теперь понятно? У нас слишком много причин смерти! Его либо зарезали, либо обварили, либо задушили в дымоходе. Но не все одновременно! Причина смерти может быть только одна. А тут еще и новая версия отравления. И еще инфаркт. Как это все сочетается? Не умножайте сущности! Верно что-либо одно. Это и следует искать. Помните слова Оккама: «Многообразие не следует предполагать без необходимости».

Речь философа произвела впечатление. Даже майор Кингстон, мужчина суровый, был впечатлен. Что касается Лестрейда, человека склонного к простым решениям, то он был просто в восторге.

— Я чувствовал, что здесь что-то не так! Перебор! Именно — перебор! Браво, Бэрримор! Все же образование — иногда стоящая штука. Молодчина философ!

И в знак одобрения инспектор Лестрейд хлопнул философа по плечу.

Мегре же, пуская клубы дыма, сказал так:

— Я еще в Париже простудился: сидел у окна на набережной Орфевр. Насморк. А здесь, в Оксфорде, попал под дождь. Разболелась нога. Всегда болит нога, если устал или простыл. А еще английская кухня. Никак к ней не привыкну. Есть проблемы с желудком. Сказать по правде, еще и левый башмак жмет. Одно к одному.

Хьюго Бэрримор воззрился на парижского комиссара — и открыл было рот для возражения.

— Но мои проблемы это еще пустяки, — примирительно сказал Мегре, остановив реплику философа примирительным жестом. — Что взять со старика. Но ведь и молодой когда-то был. Вспоминаю Париж двадцать лет назад. Тяжелое было время. Война. В России революция, во Франции полно беженцев. Преступность растет. А тут еще эпидемия испанки. Помню, сижу у Марселя, пью белое вино и думаю: это грипп виноват в том, что война, или революция в том, что начался грипп? А может, из-за эпидемии началась революция, потому и грабежей стало больше, а беженцы устроили Мировую войну? Так и не додумался. И знаете, сейчас пожалел, что не знал вашего Оккама.

— Правильно ли я вас понял, коллега? — поинтересовался Холмс. — Вы считаете, что все происходит в нашем мире одновременно? Любопытная мысль.

— Я считаю, — мягко сказал Мегре, — что мне есть чему у вас поучиться, Холмс. А вы еще не высказали своего мнения.

И тут Холмс, в свойственной ему безапелляционной манере, которую так ненавидел Лестрейд и которая всегда производила впечатление на людей неподготовленных, сказал, обращаясь к представителям колледжа:

— Мое предположение состоит в том, что имел место заговор сотрудников колледжа. В колледже Святого Христофора, несомненно, действует преступная группа. Не поручусь, что вы в нем все участвуете. Однако иностранные разведки здесь, я полагаю, ни при чем.

Дама Камилла сжала губы, майор Кингстон