Миллион оттенков желтого - Елена Ивановна Логунова Страница 50

— Мне это не особо важно, а для вас, как я понимаю, вопрос принципиальный. Если компромат теперь у вашего компаньона, вы в проигрышном положении.

Молчун Пичугин-Бенуа покраснел.

Я снова посмотрела на Амбарцумова, который уже пробовал чай и сладко жмурился, изображая безмятежное удовольствие.

— А вы в курсе, что коробка с секретом у Федоскина была не одна?

Звякнула упавшая ложечка. Лев Артемович открыл глаза и нарочито удивился:

— Да какая коробка?

— Вот эта. — Я кивнула на бесшумно вошедшую Ирку: поверх нарядного платья — белый фартук Шахнозы, в руках — серебряный поднос, на нем — серая металлическая коробка. Та самая, тетина.

— Тихо, тихо! — Ирка ловко увела поднос с коробкой от потянувшихся к ней рук. — Глазами смотрим, пальцами не трогаем!

Она красиво встала на виду у всех присутствующих, солнечно улыбаясь и слегка поворачиваясь с подносом вправо-влево, как помощница аукциониста, демонстрирующая сенсационный лот.

— Коробка все эти годы лежала у моей тетушки, она в свое время руководила секретным конструкторским бюро, которое генерал Федоскин курировал по линии госбезопасности, — объяснила я. — Штатное содержимое давно превратилось в пепел, и тетя хранила в ней хрупкие елочные игрушки. Как-то сосед-художник одолжил их, чтобы написать картину — новогодний портрет прекрасной дамы, которая как раз сейчас стоит перед вами.

Ирка улыбнулась шире и сделала легкий книксен.

— Фрагмент коробки — часть боковой поверхности с монограммой Федора Федоскина — отразился в зеркальном шаре и попал на картину, — продолжила я. — Вы, Анатолий Петрович, увидели его в Худмузе и узнали. Полагаю, и вам, и Льву Артемовичу о специальной коробке с компроматом рассказали ваши батюшки, а им ее показывал сам Федор Наумович. Наверное, объяснил, что никто, кроме него самого, коробку не откроет, а ее взлом приведет к уничтожению содержимого, да?

Мне никто не ответил.

— Как говорится, молчание — знак согласия. — Я снова глотнула чаю, чтобы промочить горло. — По логике, можно было не опасаться, что после смерти Федоскина компромат попадет в чужие руки, ведь никто, кроме генерала, не сумел бы открыть коробку. Но Федор Наумович был непрост, мог оставить кому-то ключик, поэтому вы забеспокоились и приняли меры. Попытались завладеть коробкой! Вот только один из вас, — я покосилась на хмурого Пичугина-Бенуа, — пошел по ложному следу.

— Пахлава превосходна, мои комплименты кондитеру, — подал голос Амбарцумов.

Джентльмены с интересом слушали меня, при этом делая вид, будто эта история их не касается.

— А вы, Лев Артемович, недооценили изобретательности вашего исполнителя. — Я повернулась к гурману, смакующему выпечку. — Как человек в целом и общем законопослушный, вы велели ему взять только приметную коробку. Но он увидел в сейфе ценности и затеял свою собственную комбинацию, чтобы кое-чем разжиться.

Амбарцумов поморщился. Может, ему кусочек скорлупы в ореховой массе попался.

— Ваш исполнитель украл у Галины Андреевны самое дорогое — ее любимого котика. Понадобились объединенные усилия целой группы неравнодушных людей, чтобы его вернуть. Между прочим, похититель требовал в качестве выкупа килограмм золота!

Крякнул молчаливый Пичугин-Бенуа.

— А вы, Петр Анатольевич, ничего не хотите вернуть? — спросила я его.

— Например?

— Например, картину кисти художника Кружкина — тот самый «Портрет прекрасной дамы с котом и игрушками»? Он бесследно пропал из Худмузы.

— А я при чем? — похоже, искренне удивился Пичугин-Бенуа. И наконец-то разговорился — видно, тема была затронута интересная. — Я картины покупаю, а не краду. Тот портрет приобретать даже не собирался, он не в моем вкусе.

Громко фыркнула Ирка.

— Я из местных художников выделяю Романюка, — сообщил коллекционер. — Вот это мощь, объем, колорит!

— Да, взять хотя бы зад носорога крупным планом, — поддакнула я и, глянув на Ирку, покачала головой: не дискутируем, мол, ни к чему это. — Что ж, если местонахождение пропавшей картины вам неизвестно, у меня все.

— Очень интересная история, — похвалил Амбарцумов. — Надо полагать, она ляжет в основу нового детектива?

Я услышала в его голосе плохо скрытое беспокойство и не отказала себе в удовольствии понервировать господина:

— Не исключено.

— Спасибо большое, Елена, дальше я сама, — сказала Федоскина, увидев, что я встаю из-за стола, и обратилась к гостям: — Что ж, перейдем к делу. Я готова выслушать ваше предложение, но в свете открывшихся обстоятельств оно должно быть действительно выгодным, если мы не хотим предать все случившееся широкой огласке.

— Знаете, в чем особая прелесть детективного романа? — приостановившись на пороге, как бы риторически вопросила я. — Можно оговориться, что персонажи и события выдуманные. Но описать историю так, что все поймут — она реальна.

— И кто-то окажется в… заднице носорога! — припечатала Ирка, и мы вышли из гостиной.

В коридоре подруга вернула Шахнозе поднос и фартук, сунула в сумку тетушкину коробку, и мы ушли.

Уже стемнело, на улице было темно и тихо. Такси пришлось подождать.

— Знаешь, когда мы мчались сюда, я боялась, что эти ушлые деятели-совладельцы навяжут нашей Федоскиной невыгодное соглашение, — призналась Ирка, поглядывая на светящиеся окна генеральской квартиры. — А теперь всерьез опасаюсь, что компаньоны сами останутся без штанов.

Я отметила, что подруга назвала Галину Андреевну «нашей», и согласилась:

— Стальные питерские бабки — это сила. Особенно когда их больше одной.

— Ну что? Все выяснили? — оглянулся на нас разрумянившийся Архипов.

Тетушка тоже поила гостей чаем, правда, не с пахлавой, а со вчерашним тортиком имени Г. А. Федоскиной и несущественными остатками вишневого пирога.

— Остался только один вопрос: где мой портрет? — меткими пинками сбрасывая лоферы под обувницу, доложила Ирка.

— Вообще-то это единственный вопрос, который и нужно было прояснить, — желчно молвил Кружкин. — Я просил, вы обещали…

Наш друг Василий тоже сидел за столом, но, в отличие от нашего друга Вадика, вид имел нерадостный.

— Отрицательный результат — тоже результат. — Я скинула туфли, повесила курточку и прошла в комнату.

Хваленой пахлавы в гостях у генеральши мне не досталось — я была слишком занята собственным монологом и реакцией на него публики, чтобы отвлекаться на дегустацию выпечки.

— Руки! — строго сказала тетя Ида, и я на полпути вильнула к раковине.

Заодно вспомнила, что у нас есть еще один непроясненный вопрос:

— Вася, откуда у тебя царапины на руке?

— Это я банку из-под засахарившегося варенья пытался помыть, — вздохнул художник. — Сначала проволочную мочалку в нее закинул, потом руку сунул, а она и застряла. Пока вытащил — расцарапал. Сплошное невезенье! — Он хрустнул пальцами и продолжил тему по-своему, доверительно спросив у сидящего на соседнем стуле кота:

— Руки, что ли, на себя наложить?

Волька высокомерно отвернулся, а тетушка ужаснулась:

— Василий! Это что за разговоры?!

— Узнаю Питер — столицу тоски и депрессии! — по-прежнему радостно молвил Архипов и потянул к себе блюдце соседа. — Ты ж, Вась,