Михаил Маковецкий - Девушки для диктатуры сионизма Страница 51

— Вы не поверите, но здесь не нашлось для нее кроссовок. Но я пошлю кого-нибудь купить для нее все, что нужно.

— Я сам ей все куплю, не нищий.

— Да при чем тут… — хотел, было, сказать Саранча, но безнадежно махнул рукой и переменил тему, — Здесь вообще еще бардак. Вы сами видите. Между прочим, я вам обещал показать мою тюрьму, мы к ней почти подошли, но предупреждаю, там еще ничего не готово и никого нет.

— Ментам в недостроенную тюрьму заходить нельзя, это плохой признак.

— Расскажите о себе, — предложил Саранча, чтобы заполнить паузу, — обо мне вы сведения собрали, а сами не представились. У вас есть семья? Если не секрет, конечно.

— Особых секретов нет. Все банально. Вырос я в деревне на этом острове. Служил в армии во внутренних войсках под Ростовом. Возвращаться домой я не хотел. Рыболовецкий колхоз на острове фактически изолирован от внешнего мира, особенно зимой. А там солнце, люди живут богато, да и девушка у меня появилась из местных. После демобилизации мы поженились, меня взяли работать в милицию, у нас одна за другой родились две дочки. А потом мы разошлись, даже трудно сказать из-за чего. Они, казаки, какие-то другие. В станице, где мы жили, и я служил в милиции, я не стал своим не только потому, что был приезжий. Они меня отделяли от себя, потому что я не был казаком. Иногда меня даже называли русским, как будто это было чем для них чужим. У них было свое, казацкое самосознание, чувство собственной казацкой особенности. И преступность там была какая-то необычная, часто сопряженная с проявлением особой дерзости. Я чувствовал, что в беседе с преступниками я чего недопонимал. Не то, чтобы они чего-то не договаривали, но было что-то такое в их культуре, что было мне глубоко чуждо. Мы, псковские, совсем не такие. И с моей женой, хотя она мне очень нравилась, и я хотел, чтобы у нас было все хорошо, у меня так и не возникло душевной близости. Когда нужно было послать кого-то в Высшую Школу Милиции в Москву, были претенденты более заслуженные чем я. Но никто из них не захотел ехать. Для них отъезд с Дона означал почти эмиграцию. Я же за эту возможность ухватился ногами и руками. Отношения с женой окончательно испортились, и в Москву я уехал один. По окончании Высшей школы МВД я попросился домой. Вот и вся история моей семейной жизни.

— А где ваши дети сейчас?

— Зачем вам это, милейший Саранча? Знания о моих детях придадут совершенно ненужный нюанс нашим отношениям.

— Оставим эту тему, — согласился Саранча, — тогда расскажите, как возник путь из Пскова в евреи?

Глава 12

С негром в поле когда-то замечена

— Вы затронули мою любимую тему, Саранча. Создание этой транспортной артерии является предметом моей законной гордости. У меня, как впрочем, у каждого настоящего мента, всегда остро стояла проблема защиты свидетелей и засвеченных агентов. Я, как и все мои коллеги, решал эту проблему кустарным способом, но всегда хотелось придумать что радикальное. В этом случае и эффективность агентурной сети внутри преступного мира должна была качественно возрасти.

И вот как — то сижу я, бьюсь над этой неразрешимой проблемой, а ко мне граждане обращаются. За помощью. Хотят, чтобы оградил я их от преступных посягательств одной группировки. Причем в городе Москве. Потому, что если не посадить их всех в Москве, они ее и Пскове достанут. А дальше беседа теряет предметный характер и слезы полились рекой. При плачущих гражданочках состоит мужчина. Внешности скорее кавказской, но по-русски говорил интеллигентно. А главное, не плакал, а излагал суть. Из его слов следовало следующее. Две довольно миловидные сестрички, заливающиеся сейчас слезами, родом из Пскова, но продавались в Москве. Иностранным студентам советских ВУЗов. А дело было где-то в конце восьмидесятых годов прошлого века. Как сейчас помню, в период борьбы с пьянством. Ну вот, продавались барышни, продавались, а потом одна из них вышла замуж за гражданина кавказской наружности, который на поверку оказался израильским арабом, посланный компартией этого агрессивного государства учиться в институте Дружбы Народов имени Патриса Лумумбы. Признаюсь честно, кто такой Лумумба не знаю, но фамилия у него мне понравилась. Чем-то слово «барабан» напоминает. Но это я отвлекся. И говорит мне выпускник института имени Патриса Барабана, что замочить хотят сестричку его супруги. За дело, в общем-то, замочить хотели, но все равно обидно. Он, сучий потрох, хоть и женился на одной сестричке, но душой и телом прикипел к обеим. Просил выручить и предлагал интернациональную помощь.

— Так в чем проблема, — говорю, — бери обеих и вперед, на оккупированные территории. Подальше от борьбы с пьянством и алкоголизмом.

— Какие оккупированные территории. Я израильский гражданин, — говорит он мне с нескрываемой гордостью, — а туда законную жену пустят, а постороннюю гражданочку нет. Тем более что она такая аппетитная.

— А куда пустят, — спрашиваю. Так просто, что беседу поддержать.

— В Египет можно, — вздохнул выпускник института имени Дружбы Народов, — а толку что?

— Как что? — говорю, — Любишь — через границу переправишь.

Глупости эти я говорил, чтобы беседу закончить. Не хотелось мне в эту историю влезать. С этим они и ушли. И забыл я о них.

А через месяц ко мне этот израильский араб пришел и говорит: «Все в порядке. Через границу переправил, причем довольно легко». Правда одна из сестричек от него в Израиле убежала, но это не страшно. Он готов перевести через египетско-израильскую границу неограниченное количество белокожих женщин, готовых отдать свою любовь за умеренную плату.

Меня как обухом по голове стукнуло. Мне как раз одна проститутка пару рэкетиров сдала. Да из милиции информации утекла. И их подельщики должны были замочить ее со дня на день. Она прятаться к своей матери в деревню уехала, но это был детский сад. А такая девка веселая, хозяйственная такая. Я как вспоминал, что ее замочить со дня на ночь должны — у меня сердце болеть начинало.

— Поехали, — говорю я арабу, — девка подходящая, но финансовый вопрос мы на месте решить должны.

Короче говоря, девчонку резать приехали на второй день после того, как она отбыла в Египет. Причем резать собирались на глазах у матери. Чтоб другим неповадно было. Там у них за главного учитель был. В характеристике на него написали «одаренный педагог». Так есть, наверное. Я его через полгода под расстрельную статью подвел. Как дело в суд передали, так я своим мужикам армянский коньяк выставил. Соврал, что это дело юбилейное, или еще что-то, сейчас не помню. А девулька эта, уже из Израиля, мне такую информацию дала, что мы два уголовных дела в суд передали. Да еще и стрелку на одного гаденыша перевели, который мне много крови попортил. Его свои же и грохнули. Девулька то исчезла. Все решили, что ее убили и труп спрятали. Никто на нее и не подумал.

С тех пор все и закрутилось. Постепенно все на солидную ногу встало. Выпускник института Дружбы Народов деловым парнем оказался. Да и я кручусь как белка в колесе.

— А у меня с иностранными студентами связаны тяжелые воспоминания. Меня из-за одного из них чуть из института не выперли.

— А какой институт вы закончили?

— Саранча институтов не кончал. Сарана самородок. Но учиться учился. В медицинском, между прочим. Пока такие как вы первый раз не посадили. А дело было так. Поступил я на первый курс. Дали общежитие. А на второй день я туда под утро возвращался. Мы тогда отбомбили одну хату. Взвинченный был, молодой. В коридоре свет, как обычно не горел. Открыл дверь своей комнаты, которая почему-то не была заперта и включаю свет. Из комнаты куда-то исчезла мебель, но это было не самое удивительное. В прихожей на огромном матрасе совершали половой акт полный негр с маленькой, но обладающей огромной задницей молодой негритянкой.

Мое появление не только не помешало влюбленной паре, но даже обрадовало их. Немедленно прервав свое занятие, они вскочили на ноги, радостно сказали «здравствуйте», после чего прикрылись белыми одеждами. Но все равно было ясно, что свое занятие негры, хотя временно и прервали, но собирались закончить вне зависимости от моего там присутствия. Мне чуть дурно не стало. Я пацан, 17 лет. Хоть и блатной, но в сексе робкий. У меня и девушки еще тогда не было. А тут трахаются прямо на полу, да еще и негры.

Затем началась какая-то фантасмагория. Рано утром появился прилично одетый молодой негр и, дрожащим от возмущения голосом, заявил, что общество суданских студентов не потерпит расистских выпадов неизвестно кого, приехавших неизвестно откуда (намек на мой узбекский внешний вид). Мои объяснения с деканом иностранных студентов, что я случайно ошибся этажом, не пытался представиться комендантом общежития, который привез мебель, и что вообще в моих действиях не было злого умысла, приняты не были. Почему меня тогда не выгнали из института, я так до сих пор и не понял. Потом на кабинете декана иностранных студентов я написал: «Осторожно! В кабинете злая на негров собака». Совсем пацаном был.