Елена Логунова - Конкурс киллеров Страница 57

— Блин! Пожалуй, действительно труп, и даже не один! У нас же там рыба! — звонко шлепнув себя по лбу, вспомнила Ирка.

Действительно, рыба, запоздало сообразила и я. Свежемороженная килька, пролежавшая в плотно закупоренном кулечке в запертом багажнике жарким летним вечером несколько часов!

— Какая, к черту, рыба?! — продолжал яриться Серый, жестами продолжая требовать немедленной эксгумации.

— Тухломороженая! — гаркнула Ирка, одним движением поднимая крышку гроба — то есть, я хотела сказать, багажника.

Я сделала только один вдох, уловила непередаваемое амбре, и меня повело в сторону. Обморочно распластываясь в плешивом клевере, я еще успела услышать, как мои кишки торжественно и печально взревели реквием, оценила черный юмор ситуации и… погрузилась в небытие.

— Ну, и с каким же диагнозом нас выпишут? — поинтересовалась Ирка, скромно сидящая на кушеточке в больничном холле.

— Отравление, — угрюмо буркнула я, не собираясь развивать тему во избежание насмешек.

Однако сохранить лицо мне не удалось: специально приглашенный противной Иркой Иван Филиппович, лечащий врач, поспешил развернуть мой ответ.

— Пищевое отравление, — сказал доктор, окончательно уничтожая самонадеянно присвоенный мной статус жертвы преступников-отравителей. — Самое обычное дело в такую жару! Вызывается недоброкачественной пищей, зараженной вредными бактериями. Вкус пищи может быть необычным, но бывает и нормальным…

— Вкус был отменный, — подтвердила я.

— Чаще всего причиной отравлений бывают начинки из дичи и пирожные с кремом, поскольку бактерии быстро размножаются в продуктах, которые хранятся долго и неправильно, — продолжал доктор.

— Говорила тебе, не выпендривайся, ешь пирожки! — вскричала торжествующая Ирка.

Я не стала на нее обижаться. Это сейчас она так оскорбительно ликует, а позавчера, когда меня прямо от ментовки на «Скорой» привезли в больницу, подруга металась по лечебному заведению, требуя немедленно предоставить самых опытных докторов и самые лучшие лекарства. Впрочем, никакой консилиум не понадобился, дежурный врач с лету диагностировал мою хворь по классическому, как он выразился, набору симптомов: рвота, понос и боли в животе, озноб и высокая температура.

В общем, красиво уйти в мир иной у меня не получилось. Ну и ладно, не больно-то хотелось, как-нибудь в другой раз!

— Как вы себя чувствуете? — заботливо спросил меня Серый, обряженный в белый халат. Его-то я вовсе не ожидала здесь увидеть.

— Вполне нормально, — я несколько нервно пожала плечами. — Но буду чувствовать себя еще лучше, когда покину это гостеприимное заведение! Кстати, мне очень хотелось бы сделать это прямо сейчас!

— Голубушка, ну куда вы спешите? — мягко воспротивился Иван Филиппович. — Полежите у нас еще немного, отдохните, наберитесь сил!

— Сколько ты ему заплатила, что он не хочет меня отпускать? — злым шепотом спросила я у Ирки.

— А не положено выписывать отравленных на третий день после поступления! — невозмутимо отбрила подруга.

Ну предательница! Отвернувшись от Ирки, я схватила за руку сыщика, оттащила его в ближайший угол и в ультимативной форме заявила:

— Слушайте, я вам помогла или нет? Так вот, хотя бы из простой человеческой благодарности помогите мне отсюда выбраться! А иначе я отныне и впредь раз и навсегда прекращаю оказывать посильную помощь нашей доблестной милиции!

— Ах, если бы! — сощурив глаза, мечтательно обронил сыщик.

Я насупилась.

— Впрочем, кое в чем вы нам действительно помогли, — заметив мою обиду, сказал Серый. — И поэтому вопрос с выпиской я беру на себя.

Не теряя времени даром, он оставил меня, подошел к деликатно отдалившемуся от нас Ивану Филипповичу, взял его под локоток и увлек прочь по коридору.

— Думаешь, у него получится? — с надеждой посмотрев вослед им, через плечо спросила я у Ирки.

— Иди, собирай вещи! — ответила она.

Спустя всего полчаса все тот же Серый отнес в машину пакет с моими вещами, положил его в багажник и молча забрался на заднее сиденье.

— Вы с нами? — удивилась я.

— Вам ведь наверняка невтерпеж узнать, чем кончилась ваша детективная история? — вместо ответа сказал Серый.

Я энергично кивнула.

— Так вот, думаю, будет лучше, если я провожу вас домой и по дороге все расскажу. Иначе, боюсь, не пройдет и часу, как вы появитесь в моем кабинете, словно черт из табакерки!

— Я не согласна! — заявила вдруг Ирка, до сего момента мирно крутившая баранку.

— Да нет же, Сергей прав, я действительно побежала бы к нему, едва выйдя из больницы, — призналась я.

— Ну, в этом я тоже не сомневаюсь, — покосилась на меня подруга. — С чем решительно не могу согласиться, так это с тем, что молодой человек будет рассказывать свою увлекательную историю по дороге! Я не желаю слушать ее вполуха! В конце-то концов, за свое участие в твоих безумных приключениях я заслуживаю того, чтобы хоть кто-то толком объяснил мне — что это было?!

— Тогда придави газ, — слегка раздраженно посоветовала я. — Быстрее приедем — быстрее все узнаем!

— Готовы? Ну, слушайте, — начал свое повествование Серый, с явной неохотой отставив в сторону тарелку с бутербродами.

Парень всего-то и успел съесть пару ломтей хлеба с ветчиной — мы с Иркой смотрели ему в рот с таким жадным нетерпением, что этого не заметил бы только слепой. Правда, бутерброды, приготовленные Иркой в безумной спешке, отличались гигантскими размерами. По-моему, она просто порубила хлеб и ветчину топором, торопясь поскорее все узнать.

— Начать придется издалека, — заранее извинился рассказчик. — Итак, давным-давно в студенческом общежитии Кубанского университета в одной комнате жили четверо парней: Володя Усов, Антон Данилов, Аркадий Косорылко и Гжегош Сташевский.

— Точно, как я забыла, Сташевский была его фамилия! — хлопнула я себя по лбу.

— Тише ты! — шикнула на меня Ирка, слушающая Серого с разинутым ртом.

— Итак, их было четверо, — укоризненно покосившись на меня, продолжил рассказчик.

— Стоп! — заорала я. — Я вспомнила! Врешь ты, Серега, не было там никакого Усова! Четвертым у них в комнате был парнишка по фамилии Царь! Редкая фамилия, потому я и запомнила. Гжегош то и дело говорил — Царь то, Царь се…

Ирка зашипела и швырнула в меня диванную подушку, но промахнулась, и метательный снаряд со свистом полетел в сторону кота, за секунду до этого неспешно нарисовавшегося в дверном проеме. Тоха испуганно подпрыгнул, приземлился точно на подушку и умчался на ней в коридор, как Мюнхгаузен на пушечном ядре. Со свистом.

— Летят перелетные кошки! — напела я.

— Ты молот метать не пробовала? — поинтересовался Серый у насупленной Ирки, забыв о предмете разговора.

— Нет, она только икру мечет! — язвительно сказала я, мимоходом отметив, что мы перешли на «ты». — Не отвлекайся, пожалуйста! Объясни, почему у нас с тобой в летописях нестыковочка? Куда делся Царь, откуда взялся Усов?

— Удивляюсь я тупости некоторых частных детективов! — неискренне посетовал Серый. — Разве ты не знаешь, что Царь — это не фамилия? Это студенческая кличка Владимира Усова: Царь-колокол! Однокашники прозвали его так за манеру растрезвонить на всю округу секреты и тайны, как свои, так и чужие!

— Я идиотка! — прошептала я. — Венечка же говорил мне…

— Ну заткнись же ты, пожалуйста! Дай послушать Серегу! — взмолилась Ирка.

Я надулась и замолчала. Серый убедился в том, что я плотно закрыла рот, и после паузы продолжил свой рассказ.

Усов и Данилов учились на первом курсе биологического факультета, Косорылко — на втором. Поляк Сташевский изучал русский язык на филологическом отделении, а филфак, именуемый «факультетом невест», никогда не мог похвалиться большим количеством студентов мужского пола. Не селить же парня в одной комнате с девчонками? Гжегошу отвели койко-место в комнате биологов.

Студенческое житье-бытье неизбежно сближает, так что уже через неделю после знакомства парни легко менялись пиджаками и галстуками, одалживали друг другу зубную пасту, пользовались одним на всех одеколоном и в складчину покупали хлеб и колбасу. В стороне от коммуны держался только Гжегош, экономивший каждый грош. Тяготевший к «красивой жизни» Косорылко, называемый приятелями «Каша» или «Рыло», откровенно высмеивал скаредность поляка.

Тем удивительнее оказалось для окружающих неожиданное сближение, почти дружба, Каши и Гжегоша, случившееся после первого курса: когда по окончании порознь проведенных летних каникул все четверо соседей вновь собрались вместе, выяснилось, что Косорылко и Сташевского просто водой не разлить! Более того, очевидно, под влиянием нового друга Гжегош даже перестал быть таким экономным!

— Точно, так и было, — снова встряла я. — Помню, в первый день занятий он угостил меня с подружкой мороженым в студенческом кафе! И не горевал о потраченных деньгах, наоборот, был такой веселый, говорливый, рассказал анекдот про голубя с кольцами…