Иоанна Хмелевская - Гарпии Страница 6

Незнакомый Войцеховский написал обо всем обстоятельно и понятно. Он представился другом и поверенным пани Ванды Паркер. У последней, бедняжки, в целом мире не осталось никого из родни, в Польше тоже, это проверено, муж её недавно скончался, а детей у них не было. Пани Паркер истосковалась по родине и теперь надумала вернуться в Польшу, чтобы там и умереть. Со времени эмиграции в Америку, ещё до второй мировой войны, она ни разу не приезжала в Польшу, её отпугивал государственный строй, теперь — другое дело. Остаться в Штатах она не желает, здесь у неё нет друзей и близких, а главное, она за все эти годы так и не выучила английский, как-то не получалось. Ей известно, в Польше у неё имеется крестница, вернее, имелась, но у крестницы осталась дочь, которую она, Ванда Паркер, считает своей крёстной внучкой, поскольку была её матери крёстной матерью. По поручению пани Паркер он, Войцеховский, связался с нотариальной конторой в Польше, поручив ей разыскать вышеупомянутую крёстную внучку. На это ушли годы, но наконец девочку отыскали. Он, Войцеховский, кстати, прекрасно помнит крестины матери девочки, пани Кристины, годовалой очаровательной девчушки, и всячески поддерживает намерение своей подопечной вернуться в Польшу, где и провести остаток дней в окружении пусть не родственников, но как-никак близких людей. Она так истосковалась, бедняжка, по близким людям, ей так одиноко среди чужих!

Далее пан Войцеховский сообщал о том, что отдал распоряжение подыскать для пани Ванды подходящую квартиру, что не составит труда, ибо его подопечная — женщина весьма состоятельная, откровенно говоря, просто очень богата, так что в средствах не нуждается. Нуждается она в заботе и ласке со стороны ближних своих, ибо нет у неё больше… ах, да, об этом он уже писал. В Польшу пани Ванда прибывает четырнадцатого самолётом в двенадцать двадцать по среднеевропейскому времени и охотно остановилась бы у родных, то есть в семье своей крёстной внучки, но если это невозможно, тогда в отеле, который ей на всякий случай заказан. Гостиница «Форум». Пани Паркер ждёт не дождётся встречи с милой девочкой, своей крёстной внучкой, теперь уже молодой девушкой, дочерью её крёстной дочери и внучкой её ближайшей подруги, светлая ей память.

Дочитав до этого места, Доротка удивилась, ибо тётки никогда не упоминали о дружбе её бабушки с крёстной её матери. Возможно, сама бабушка забыла о ближайшей подруге, потеряв её из виду, ведь столько потом всего было — и война, и послевоенная разруха. Вандзе в этом отношении повезло, она прожила жизнь в благополучной стране, так что и память лучше сохранилась.

В общем, письмо было искренним, деловым и чрезвычайно трогательным. Тем более что в конце стояла приписка, сделанная другой рукой и начинающаяся словами: «Моё дорогое дитя!» Так обращалась к Доротке крёстная мать её матери, обращалась как к родной внучке, жалуясь на одиночество, с робкой просьбой уделить ей немного внимания и теплоты. Доротка была тронута. Уж она-то знала наверняка — от её тёток несчастной американке не дождаться ни внимания, ни теплоты, а в них, судя по всему, так нуждалась эта очень немолодая женщина. И Доротка тут же решила: письмо опять спрячет, непременно поедет в аэропорт встречать крёстную бабушку, а если потребуется, скроет от тёток время прилёта, чтобы избавиться от паршивого Мартинека.

Мартинек Янчак, приятный юноша, на год моложе Доротки, отличался на редкость спокойным характером. Природа не наделила его особой живостью и темпераментом, зато не поскупилась на здравый смысл. А здравый смысл велел ему беречь свои жизненные силы, чтобы их растянуть подольше, и по возможности пользоваться жизненными силами ближних своих, всячески при этом скрывая данное кредо и, наоборот, демонстрируя горячее желание в любую минуту помочь окружающим, не щадя не только сил, но и живота своего. Открыв два года назад Фелицию, он сразу понял: вот источник, из которого можно без конца черпать жизненные блага. И стал черпать.

Как раз в то время его собственный, вернее, родительский дом сотрясался от природного катаклизма, каковым является генеральный ремонт, в котором ему, Мартинеку, велено было тоже принимать посильное участие. Мартинеку этого очень не хотелось. Найти уважительную причину избежать участия в ремонте оказалось проще простого. Мартинек «вывихнул» ногу и смылся с горизонта. Вскоре, однако, выяснилось, что деться парню, собственно, некуда. Матери его дружков почему-то неодобрительно относились к пребыванию в их доме дармоеда более двух дней, вот и пришлось бедолаге целые дни напролёт ошиваться где попало — в магазинах, читальнях, парках. Однажды холодным дождливым вечером он помог пожилой женщине собрать с земли вылетевшие из её рук книги и благодаря этому благородному поступку нашёл в доме Фелиции приют и пропитание.

Пока они с Фелицией добирались до дома, Мартинек с обезоруживающей искренностью признался, что он только притворяется хромым, нога в порядке, а притворяться приходится из чувства самосохранения, ибо опасность грозит не только его здоровью, но даже и жизни. В принципе разумная и рассудительная Фелиция тут ни с того ни с сего поверила (наверное, очень уж хотелось поверить) в то, что у парня просто жуткая семейка, совсем его заездили, работает без устали, света божьего не видит, к тому же не кормят совсем, каждым куском хлеба попрекают. Безжалостный отец заставляет парня таскать непосильные тяжести, злодейка мать последний кусок отнимает, чтобы отдать своему любимчику — младшему брату Мартинека, мегера-сестрица выгнала из своего дома, куда сбежал было несчастный юноша, и негде ему преклонить голову.

Он студент, учится, но стипендии не получает, время от времени подрабатывает, тем и живёт. Ведь он не лентяй какой-нибудь, наоборот, трудяга, только с работой непосильной не справляется, а если посильная, так он всегда пожалуйста. Если не двадцать восемь часов в сутки, не как вьючное животное, а как человек.

Не размышляя долго и не смущаясь явным недовольством сестёр, Фелиция тут же нашла для бедного юноши нормальную работу в своём доме: покрасить оконные рамы. Если это делать не спеша, такую работу нельзя назвать непосильной. А спать Мартинек будет на надувном матрасе в кухне.

Спальное место не вызвало у Мартинека никаких нареканий, он моментально прижился в кухне, тем более что она была просторной, матрас занимал всего третью часть пола, поэтому встававшая раньше всех Сильвия могла свободно крутиться в кухне, не наступая на квартиранта. Впрочем, не наступала только первую неделю. В начале второй она ощутила в себе непреодолимое желание вылить невзначай на спящего кипяток или уронить на него сковородку со скворчащими шкварками. Или ещё лучше — нечаянно обрушить кухонную полку с множеством банок, прибитую как раз в изголовье безмятежно почивавшего нахлебника…

Получив от Фелиции аванс под упомянутые оконные рамы, Мартинек энергично принялся за работу. Сначала внимательно осмотрел рамы. Очень внимательно, полдня ушло на это. Затем принялся подбирать орудия труда. Нашёл наконец отвёртку, она оказалась мала, пришлось искать другую. Фелиция сама вручила ему инструмент нужного размера. Работник, воспользовавшись случаем, потребовал у хозяйки наждачную бумагу, чтобы ошкурить рамы, это хозяйка особо подчёркивала.

Наждачная бумага, ответила хозяйка, хранится в ящике, в чулане. Получив столь нужную информацию, работник счёл себя вправе на сегодня покончить с трудами, замаялся. Тем более, что уйму времени отнимали перерывы на завтрак, обед и ужин.

На следующий день он вновь изучал первую раму и нечаянно разбил её. Бранить его у Фелиции не хватило духу — таким сокрушённым выглядел парень, каялся, бил себя в грудь и настоятельно требовал вычесть из будущей оплаты стоимость рамы. В просьбе Фелиция великодушно отказала, тем более что современные шведские рамы, вернее, целые окна в комплекте, стоили безумно дорого, и неизвестно, какие же тогда платить работнику деньги. Взамен она обязала Мартинека просто вставить разбитое стекло. Тот немного оживился, открутил винты, вынул раму и потащил её к стекольщику. Там он провёл остаток дня, наблюдая за работой мастера и овладевая новой профессией, а также следя за тем, чтобы все делалось путём. К ужину парень вернулся со вставленным стеклом и даже прикрутил раму на прежнее место, после чего отлично справился с заслуженным ужином.

Половина третьего дня ушла на выбор наждачной бумаги. Парень не привередничал, испробовал и новую бумагу, и уже бывшую в употреблении, возвращался к отвергнутому варианту и ещё не пришёл к решению, когда, к сожалению, пришлось прерваться на обеденный перерыв. После обеда Фелиция попросила работника достать с верхней полки стеллажа в её комнате атласы и карты — что-то ей понадобилось в них найти. После долгих поисков в одном из атласов была обнаружена нужная бумажка. Мартинек с ангельским терпением пережидал все это время, не торопил хозяйку, развлекая её красочным описанием своей мартирологии, а затем аккуратно, без суетливости, вернул на полки географические пособия и по собственной инициативе красиво выровнял их.