Иоанна Хмелевская - Закон постоянного невезения Страница 6

Именно к этому она и стремилась – провести ночь под одной крышей со своим божеством…

Наконец, вся работа закончилась, наступил вечер, поэтому она решилась войти в салон.

Салон был пуст, а двери на террасу распахнуты.

Это означало, что он был в саду. И чего ради она так старалась ни стукнуть, ни брякнуть чем-либо! Но, может, оно и к лучшему, теперь она сможет убраться в салоне, и ей останется только спальня. Святая святых…

В салоне, на небольшом столике у двери на террасу, обнаружилось нечто необыкновенное. Блестящая лакированная столешница оказалась грязной, на ней явно виднелись два кружка, словно следы от мокрой посуды. Кружки уже высохли, и их почти не было видно, но глаз у Михалины был соколий, в этом она достигла совершенства, иначе бы ни за что в жизни не смогла она удовлетворять все его желания.

Сверху, если смотреть прямо, эти колечки не были заметны, а вот против света, все еще слабо проникающего снаружи, они привлекли к себе ее внимание.

Она слегка удивилась. Два кружочка? Это от стаканов, тех, что для виски, для коктейлей… Минуточку, на кухне она вытирала два стакана и две чашки…

Он пил с кем-то кофе и еще какой-то напиток, ведь не стал бы он один пользоваться двумя чашками.

Кто же это мог быть, если он потом даже стол не вытер, а уж он заботился о его блеске, как о собственном ребенке. Посуду вынес и сполоснул, как обычно, а стол оставил?

Ревность царапнула когтями ее сердце, так как на самом деле никаких таких гостей у благодетеля почти и не бывало. Нет, конечно, время от времени кто-то приходил, некоторых она даже узнавала в лицо и знала, кто это; поговорят в библиотеке о делах и до свиданья. Он мог с ними и выпить что-нибудь, в библиотеке был бар-холодильник, но – никаких особых угощений, вроде там чая или кофе. Так кто же сидел с ним здесь, за столиком в салоне, настолько важный и серьезный гость, что он потом и о столе забыл?

Случайно уж не эта ли сучка?..

Или та, вторая?..

Да нет, вторая была уже не страшна – так, барахло поганое. Участвовать в подобной сцене могла только одна – та, которую Михалина смертельно боялась.

Когда-то она сумела ее выжить, в муках и трудах оторвать от него, но кто знает, навсегда ли? Сучка, правда, палец о палец не ударяла, ну а вдруг бы постаралась? Вдруг она пришла бы сюда, и он каким-то образом узнал обо всех интригах и вранье Михалины?..

У нее даже что-то сжалось внизу и перехватило дыхание, но она была не из слабаков: сразу же решила, что она этого так не оставит. Не сдастся, не уйдет, скорее горло этой сучке перегрызет и глаза повыцарапает… А то ведь он уже привык, что все ему под нос готовенькое подсовывают, все идет, как часы, весь обслуженный, обстиранный, обшитый, сам же говаривал, что пришивать пуговицы и жарить печенку так, как Михалина, никто на свете не умеет, хвалил ее, даже в руку поцеловал, где-то возле локтя, а у нее сердце вдруг застучало, и ноги ослабли. Хотела было не мыть это место до конца своей жизни, но стирала вручную его ангорский свитер, и не получилось. К хорошему-то человек быстро привыкает, так что не сможет он прогнать от себя Михалину, потому как эта сучка скорее летать научится, чем так ему прислуживать!

Несколько утешившись, она старательно вычистила столешницу, после чего встала в дверях террасы и оглядела сад. И куда он мог запропаститься? Уже темнеет, теперь-то она точно на ночь останется…

Она бы вышла поискать его, но не решалась. Сад был большой, занимал что-то около двух моргов [3], весь зарос кустарником и деревьями, а благодетелю нередко приходили в голову самые дикие идеи. Например, он мог по полдня сидеть в засаде, поджидая какое-нибудь животное или наблюдая за какой-то птичкой. И злился, когда ему мешали, не ругался, нет, но тихим таким голосом рубил, словно топором, а на челюстях у него желваки вспухали. Может, он и сейчас затаился, раз двери открыты…

Она пошла наверх, в его спальню, и любовно застелила на ночь тахту. Потом посидела в своей комнате, оставив остальную работу на завтра, – а вдруг она не успеет все сделать и задержится здесь еще дольше?

В любом случае ждать его она будет в салоне, под тем предлогом, что двери открыты…

Очнулась она в кресле, когда в окна уже заглядывало солнце. Какое-то время она приходила в себя, потом сообразила, где она, и огляделась.

Абсолютно ничто не изменилось. Приоткрытая дверь на террасу оставалась в том же положении.

Она взглянула на часы – Езус-Мария, половина шестого, уже день! Он что – вообще не возвращался домой этой ночью?!.

Она вскочила, побежала на кухню. Все, как вчера, нетрону гая еда на подносе, никаких людских следов. Она помчалась в спальню – то же самое, соблазнительно раскрытая постель в том же безукоризненном состоянии. Это что же, он еще не вернулся?..

В общем-то, бывало, что он не возвращался. Куда-то ездил, ночевал в своей варшавской холостяцкой квартирке, бродил но лесу, уезжал куда-либо подальше, что-то решал… Но никогда – абсолютно никогда!!! – он ничего не оставлял открытым.

А тут двери на террасу наполовину отворены…

Теперь уж Михалина по-настоящему разнервничалась, что не помешало ей плотно позавтракать.

Расстроенный человек должен как следует подкрепиться, чтобы иметь силы расстраиваться. Она принялась за уборку, заодно обходя весь дом и заглядывая во все помещения, за исключением одного. Его личного кабинета.

Вход туда был запрещен раз и навсегда, и, несмотря на доверие к Михалине, несмотря на ключ от входной двери и код от калитки, свой кабинет он всегда запирал. Куда бы он ни шел – в ванную, в столовую на завтрак, – он обязательно блокировал какое-то специальное устройство, а ключ от него, крайне замысловатый, прятал в карман. Он и убирался у себя сам, так что нога человеческая не ступала в эту комнату. Впрочем, он там не слишком-то засиживался, а если и работал – что-то читал или писал или еще что, – то делал это в библиотеке. Не очень большой, но выглядевшей как-то ужасно официально. Кабинет представлял собой абсолютное исключение, и даже окно в нем было какое-то такое, что не позволяло заглянуть внутрь.

Естественно, Михалина легонько попробовала дверь в кабинет, но там даже нормальной дверной ручки не было, одна только странная рукоятка, которую никак не сдвинуть. Может быть, он так и сидел там со вчерашнего дня, ведь тихо шепчущее радио все еще было слышно, ну так пусть и сидит хоть целый год, она ему мешать не станет.

На следующий день она уже была настолько обеспокоена, что даже отказалась от наведения красоты.

И тут она ощутила запах.

До нее не сразу дошло, что она чувствует. Вначале она проверила холодильник, не завоняло ли у нее там случайно какое-нибудь мясо, но нет, все было в порядке, запах шел не из холодильника. Потом обошла вокруг дома – может быть, какое-то животное залезло в сад и сдохло, но и этого не было. Она стиснула зубы и начала нюхать по дому, пока наконец уже не смогла больше скрывать от самой себя ужасную правду.

Вонь шла из-за дверей кабинета.

Несмотря на свою внешность, Михалина прожила богатую жизнь, хотя и в четко очерченных рамках. И где-то там внутри у нее закодировалось, что в случае чего звонить нужно не кому попало, а знакомому.

Она позвонила знакомому.

Знакомый Михалины очень надеялся, что самое плохое для него уже миновало и теперь он сможет пожить спокойно, вовсю пользуясь тем, что нажил с помощью подлости и хитрости. И надо же случиться, что как раз в тот момент, когда она позвонила, у него находилась налоговая инспекция, вне всякого сомнения гадко и злонамеренно кем-то насланная. Так что сейчас ему только и не хватало, что звонка от Михалины – в некотором роде живого свидетеля событий, происходивших пятнадцать лет тому назад. Злой, как тысяча чертей, он попытался ее как-то сбагрить, успокоить, не обращать на нее внимания и не придавать значения, однако инспекция была на самом деле отвратной.

Михалине пришлось сообщать кому попало.

Кто попало передал дело в руки полиции.

Поздно вечером перед калиткой благодетеля остановилась обычная патрульная машина, и парни в мундирах позвонили в дверь. Михалине не оставалось ничего иного, как открыть.

– В чем дело? – с интересом спросил сержант Вильчинский. – Мы получили настолько странное сообщение, что я, признаться, ничего не понял. Вы здесь живете?

– Нет, – ответствовала Михалина и сообщила, кто здесь живет.

– О холера, – заволновался Вильчинский. – И что?

– И что-то воняет.

Сопровождавший Вильчинского капрал Тшенсик, много лет проработавший в местном отделении, недовольно скривился.

– Пани, да тут все воняет. А вы бы хотели, чтобы в таком имении розами пахло?

– Что именно воняет? – деловито поинтересовался Вильчинский.

– Вот этого я вам не скажу, – возмутилась Михалина. – Сами понюхайте. Имение как имение, тоже мне! Сад большой, это правда, а дом обыкновенный, как у каждого человека.