Лев Гурский - Игра в гестапо Страница 6

Дмитрий Олегович искоса глянул на содержимое плоского чемоданчика.

Однозарядному сторожу-убийце было что охранять: дипломат доверху был наполнен тугими пачками светло-зеленых купюр. Долларов.

Валентина всегда утверждала, что Курочкин и большие деньги – две вещи несовместимые. Как консалтинг – и свекольная ботва. Как «боинг» – и сельский сортир. В первое десятилетие совместной жизни супруга довольно часто попрекала Дмитрия Олеговича этим печальным обстоятельством и употребляла словечко «обалдуй» раз сорок на дню. Затем упреков стало меньше. В конечном счете Валентина стала находить даже маленький плюс, в таком прискорбном качестве Курочкина. Ибо, по мнению жены, вороне вроде Курочкина бог и не должен посылать крупные суммы: все равно ворона не сумела бы даже их толком пересчитать.

Как только что выяснилось, в последнем Валентина все-таки была неправа. Забравшись в первый попавшийся подъезд и непрерывно озираясь, Дмитрий Олегович за какие-то двадцать минут смог пересчитать доллары, обнаруженные в дипломате. Всего пачек было сорок девять. Все содержали купюры с числом 50 в углу. В каждой банковской упаковке обязано было находиться – Курочкин это твердо знал! – ровно сто купюр. Пятьдесят умножаем на сто, а потом еще на сорок девять… Угу. Двести сорок пять тысяч долларов. Немного меньше, чем четверть миллиона.

Привыкшего к рублям Курочкина шестизначное число поначалу даже не ошеломило. Сумма как сумма. Только потом он додумался выполнить правило умножения еще разок – и перед глазами его защелкали многочисленные нули.

Вороне бог послал Большие Деньги. Правда, чужие.

Для Валентины, всю жизнь проработавшей с чужими деньгами, банкноты делились на любимые, нелюбимые и опасные. К нелюбимым жена относила старые купюры – засаленные или ветхие. К разряду опасных супруга причисляла новенькие банкноты: как правило, именно среди них могли отыскаться фальшивые. Доллары из дипломата Валентине наверняка бы понравились. Деньги в пачках выглядели не новехонькими, однако не слишком и потертыми. Золотая середина. Курочкин мог ошибаться, но, по всей видимости, американские деньги в пачках были настоящими.

Машинально теребя свою ленточку с висящим на ней будильником, Дмитрий Олегович стал раздумывать, как ему теперь поступить.

Прежнюю идею – выкинуть дипломат со всем содержимым где-нибудь подальше от жилья – Курочкин сразу же отбросил. Доллары – не бомба, не взорвутся. И очень может быть, что человек, обнаружив набитый деньгами портфель, предпочтет оставить его себе. Тем самым Дмитрий Олегович автоматически оказывается соучастником воровства, хочет он того или нет. Закону наплевать, что никакой выгоды от содеянного Курочкин не получил. Раскольников вот тоже угробил старушку бескорыстно, по идейным соображениям…

Где-то внизу открылась дверь квартиры, и Курочкин замер, даже постарался не дышать. Дипломат в руках был уликой потяжелее окровавленного топора Раскольникова. Чей-то голос внизу сказал лениво: «Ну, я пошел…» Раздалось чмоканье, потом шаги на лестнице, далекий хлопок двери подъезда. Кажется, пронесло. Надолго ли? Место, где затаился Дмитрий Олегович, было хоть и безлюдным, но далеко не пустынным. В любой момент могли возникнуть и другие жильцы, да и лавочка с мертвым уркой располагалась не так уж далеко от подъезда. Дедок с «Правдой» тоже мог бы вдруг очнуться от спячки и обнаружить поблизости гражданина, заснувшего вечным сном… Надо было побыстрее что-то решать, однако ничего путного в голову не лезло.

Самым простым и легким вариантом было отдаться в руки закона. В конце концов, сам Курочкин ни старушек, ни кого другого не убивал, и его добровольная сдача будет доказательством чистоты его помыслов.

Стал бы убийца по собственной воле приносить в отделение четверть миллиона долларов? Не стал бы. А вот Курочкин принес. Следовательно, Курочкин – никакой не преступник, но лишь жертва стечения обстоятельств. Значит, его надо отпускать… Несмотря на логическую безупречность этого варианта, поход в милицию пугал Дмитрия Олеговича.

Как ни крути, в органах работают разные люди. В основном, конечно, умные, но есть и не очень. Вдруг Курочкин попадется под руку именно тем, что не очень? Они-то могут не поверить такому ясному и такому честному рассказу про зацепившийся рукав, а с ходу объявят Дмитрия Олеговича соучастником. Или даже организатором. Р-раз – и готово!

Задумавшись, Курочкин слишком резко дернул ленточку и порвал ее. Слетевший с привязи будильник едва не выскользнул на пол и только у самого пола позволил Дмитрию Олеговичу себя поймать. Курочкин повертел в руках агрегат, прикидывая, куда бы его сунуть. В карман – великовато будет. Обратно вешать его себе на шею? Нет уж, Курочкину надоело быть коровой с бубенчиком! Пусть лучше полежит в дипломате, рядом с долларами, пожелтевшей «Свободной газетой» и какой-то бумажкой. В тесноте да не в обиде. «Будильнику грех жаловаться, – подумал Дмитрий Олегович. – Всю жизнь он простоял на буфете и никогда раньше у него не было таких дорогих соседей. Будет о чем ему вспоминать по возвращении обратно на полку». Главное, не забыть бы его вытащить, когда придет пора расставаться с этим чужим чемоданчиком. Бабушкин агрегат точного времени не очень-то нравился Валентине: по ее мнению, будильник иногда отставал по причине своего почтенного возраста и одновременно был не настолько старым, чтобы считаться антиквариатом. Но все же он был Весьма Ценной Вещью, и, если бы Дмитрий Олегович потерял его, скандальчик был бы обеспечен. Небольшой, минут на тридцать чистого времени…

Была в принципе еще одна хорошая возможность честно отвертеться от дипломата. Отнести его на почтамт, запаковать и отправить лично министру финансов – пусть сам и разбирается с долларами. В каком-то фильме герой так и поступил, хотя потом проявил малодушие и вымаливал чемодан обратно. Дмитрий Олегович бы не передумал, однако в этой интересной идее его все же кое-что смущало. Во-первых, он подозревал, что и люди на почте могли смотреть тот же фильм и догадаться о содержимом посылки. Во-вторых, всевозможные охранные службы наверняка бы успели трижды заглянуть в посылку, опасаясь теракта (и куда в этом случае денутся доллары – никто не знает). Третье «но» было самым прозаическим: за отправку нужно было бы платить. Дмитрий Олегович тщательно обревизовал собственные карманы и из денег обнаружил одну лишь жалкую десятикопеечную монетку, при помощи которой нельзя было бы отправить обычное письмо – не говоря уж про что-нибудь другое. Кроме малой денежки в карманах нашлись четыре жетона для телефона-автомата, магнитная карточка для метро (по ней можно было проехать еще два раза), помятый (но еще годный) троллейбусно-трамвайно-автобусный талон. Вдобавок Курочкин неожиданно нашел в брючном кармане пластмассовую коробочку с ампулой и инъектором и некоторое время рассматривал их, пытаясь сообразить, откуда это и что, собственно, это. Потом он, наконец-то, вспомнил про сейф-термостат, откуда сегодня утром и выпал данный опытный образец. Гексатал – мощная штука, даже чересчур мощная, однако денег все равно не заменит… По всему выходило, что, кроме как в милицию, другого пути у Курочкина нет и не предвидится. С тяжким вздохом мученика Дмитрий Олегович закрыл дипломат и спустился вниз по лестнице, к выходу из подъезда. Настроение у него было – как перед походом к зубному: и идти страшно, и не идти нельзя. Только один раз в жизни Дмитрию Олеговичу повезло, когда, явившись на прием, он вместо зубосверлильных станков и белых халатов застал на двери белый квадратик объявления о внезапном ремонте и о переносе на два дня даты приема больных. Выяснилось, что накануне ночью обвалилась штукатурка в главном зале с бормашиной и прочей пыточной техникой. То-то было радости!…

Курочкин вышел из подъезда и обреченной походкой двинулся в направлении ближайшего отделения, стараясь идти как можно медленнее. Если бы у него под ногами неожиданно разверзся бы кратер вулкана радиусом с километр и обходить бы его понадобилось не меньше суток, Дмитрий Олегович был бы только рад проволочке. Если бы отделение милиции вдруг оказалось закрыто на ремонт, Дмитрий Олегович испытал бы громадное чувство облегчения – как после того счастливо-неудачного визита к зубному. Но, к сожалению, фортуна на бис не работает. Яично-желтое здание отделения милиции на Летниковской блистало тщательно вымытыми стеклами, забранными белоснежными решетками. Пожалуй, это было самое яркое, самое умытое и самое богато отделанное здание во всем квартале; только коммерческий киоск через дорогу мог посоперничать с милицией в яркости. Зато рядом с киоском приткнулась всего одна иномарка, а у входа в отделение было припарковано не менее полдюжины новеньких милицейских «Фордов» с мигалками – единственная марка импортных автомобилей, которую Дмитрий Олегович мог отличить от всех остальных экипажей иностранного производства.