Наталья Никольская - Любой ценой Страница 6

– Ничего подобного я не утверждала, – сухо ответила я. – Я имела в виду то, что мы были вместе до этого… инцидента, и могу утверждать, что никаких предпосылок для совершения преступления у Мурашова не было. Он должен был всего лишь взять у Дружникова бутылку коньяку. И вообще, мне непонятно, на каком основании меня здесь держат! Я что, преступница? В момент, когда это случилось, я находилась в собственной квартире вместе с Ларисой Шаповаловой, и она может это подтвердить!

– Так-так-так, – потер руки следователь. – Отлично! А откуда вам известно, в какое именно время было совершено преступление?

Тут я откровенно изумленным взглядом уставилась на него.

– Вы что же, думаете, что я совсем глупа? – холодно усмехнулась я, и мне это понравилось. Видела бы меня сейчас Полина, обязательно гордилась бы тем, как я себя веду. Вот так и надо – уверенно, холодно, строго. – Пока мы сидели в квартире, все было спокойно. Стоило только Дрюне пойти к Дружниковым, как его арестовали. Значит, где-то в это время все это и случилось.

– Г-м-м, – неопределенно ответил следователь Валерьянов и потер лоб.

– Так на каком основании меня здесь держат? – снова повысила я голос.

– Не волнуйтесь, пожалуйста, всего лишь как свидетельницу. Вы же сами выразили желание поехать с нами.

Тут мне крыть было нечем, действительно, сама напросилась, чего уж там. Видно, не всегда мой природный ум мне подсказывает верные решения!

– А теперь ответьте на такой вопрос, – прищурившись, продолжил Валерьянов. – Вот вы знаете Мурашова с детства. Скажите, он всегда любил выпить?

– Не больше, чем другие, – твердо ответила я, и это была правда – я знаю многих людей, которые любят выпить гораздо больше, чем Дрюня.

– А вот соседки утверждают…

– Соседки могут говорить все, что им угодно, – твердо сказала я. – Да, они терпеть не могут Андрея за его шутки, но их мнение нельзя считать объективным.

– Хорошо, хорошо, а как вы сами можете охарактеризовать Мурашова? Ведь вы хорошо его знаете?

– Да. И могу сказать, что это прекрасный человек! Он очень добрый, отзывчивый, честный, порядочный, а уж какой талантливый! Вы просто представить себе не можете! Представляете, он никогда не учился ни в каком музыкальном заведении, а может сыграть на любом инструменте! И стихи пишет, и песни, и вообще!

У меня аж глаза разгорелись, пока я распевала дифирамбы Дрюне. Вот бы уж он, наверное, удивился бы, услышав, что это все о нем. Только ведь он не услышит. Обидно… Зря стараюсь.

Хотя почему это зря? Это же не на Дрюню рассчитано, а вот на этого прилизанного смазливого следователя?

Надо признаться, что мои лестные эпитеты в адрес Дрюни были, конечно, несколько преувеличены, если не сказать больше. Но кого это волнует, когда речь идет о спасении человека?

– Да что вы вообще о нем знаете! – продолжала трещать я. – Он любой голос может подделать, ну прямо вот любого артиста или политического деятеля! ни за что не отличите! И за Ельцина вам так скажет, что вы животы надорвете! А танцует как! Хоть полонез, хоть вальс, хоть хабанеру, хоть яблочко, хоть там хава-нагилу! Один раз на перекладине тоненькой исполнил на спор ламбаду, так все аж рты пораскрывали!

Я вся раскраснелась, расписывая Дрюнины таланты, которые, если рассуждать здраво, мало могли ему помочь избежать наказания за совершение убийства. Но во тот момент я не рассуждала здраво. Я перестала быть строгой и надменной дамой, холодно и четко отвечающей на вопросы следователя – не моя роль, – и снова превратилась в Ольгу Снегиреву, безалаберную, непосредственную, может быть, не очень разумную, но искреннюю и всегда пытающуюся прийти на помощь друзьям.

Мне вдруг стало так жалко Дрюню и обидно за него, что у меня даже выкатились слезы.

– Он… Такой… – задыхаясь, кричала я, – вы вот можете станцевать ламбаду? Держу пари, что нет, а вот он может! И такого человека в тюрьму сажать? Э-эх! – я горестно махнула рукой и уронила голову за грудь, скорбно раскачиваясь из стороны в сторону.

Следователь уже начал с опаской посматривать на меня, подозревая, видимо, что я сейчас начну причитать, но меня уже ничего не могло остановить. Пусть принимает меня за дуру, мне все равно, лишь бы выпустил отсюда!

К черту причитания!

Щеки мои разрумянились, и я вдруг резко скинула со стола следователя его ценные бумаги, а сама вскочила на стол, лихо вскидывая ноги и пытаясь показать, как Дрюня танцевал на перекладине ламбаду.

Танцовщицы из меня, прямо скажем, не вышло, но старалась я изо всех сил. Бывают минуты, когда с меня слетает все природное стеснение, и тогда меня остановить трудно.

– Вот так он плясал, вот так!

Я трясла юбкой, гнулась в талии, пошло виляла бедрами и продолжала взбрасывать ноги. Это была какая-то чудовищная смесь между канканом, выделыванием пьяной проститутки и гимнастическими упражнениями.

Перепуганный следователь вскочил со стула, пытаясь унять меня. Лицо его пошло красными пятнами, прилизанные волосы вздыбились.

– Прекратите немедленно! – кричал он. – Вы сумасшедшая! Я позову охрану и упеку вас на пятнадцать суток за хулиганство!

Он уже пошел к двери, пытаясь вызвать охранника, но тут я слишком лихо топнула ногой, хлипкие ножки стола не выдержали и подломились. Я полетела на пол, ломая по пути каблук и сметая со стола остатки бумаг.

Очутившись на полу и держась за ушибленную голову, я гордо заявила:

– Вот так! А теперь позвоните старшему следователю УВД Тарасова майору Георгию Овсянникову! Это мой ближайший родственник!

– Демидов! – простонал Валерьянов.

В двери сразу же показалась толстая красная рожа охранника.

– Слушаю, Олег Николаевич! – пробасил он.

– Немедленно уведите отсюда эту сумасшедшую! В карцер ее! За хулиганство! Потом разберемся, кто она такая!

– Слушаюсь! – козырнул Демидов и, подтолкнув меня в спину, повел к двери.

– Майор Овсянников всем вам покажет, – пообещала я на прощание, оборачиваясь.

– Гриша, надень на нее наручники, – ползая по полу и собирая свои документы, приказал Валерьянов.

Ну вот, допрыгалась. Доплясалась.

Демидов молча достал наручники.

– Руки! – хмуро потребовал он от меня.

– Чего? – прикинулась я дурой, хотя дальше уже прикидываться было некуда.

– Руки давай, – повторил он, потрясая этими кандалами.

– А может, не надо? – робко спросила я. – Я больше не буду. Я… Я вообще тихая.

– Тихая! – прошипел следователь, вылезая из-под разломанного стола. – Полкабинета разнесла! Охрану к ней строжайшую!

С меня быстро слетал весь налет бесстрашия и наглости. Я становилась маленькой, тихой, скромной, пугливой Ольгой.

Покорно протянув руки, на которых Демидов сразу же защелкнул наручники, я, спотыкаясь, пошла за ним по коридору.

Демидов провел меня в какой-то подвал и, отперев дверь, втолкнул внутрь. Дверь захлопнулась, и я осталась в кромешной тишине.

Это было кошмарное помещение, в нем невозможно было толком ни сесть, ни лечь, ни тем более встать. Я как-то неловко притулилась в углу, подперев кулаком свою непутевую голову, и задумалась о дальнейших перспективах.

Господи, что я наделала! Для чего устроила этот идиотский концерт? Ладно еще, если бы это могло помочь Дрюне, а то и его идиотом выставила, и себя… Даже говорить не хочется, кем.

Нет бы чтобы спокойно поговорить со следователем, объяснить все и по-хорошему попросить позвонить майору Овсянникову – Ольга, ты же психолог! Вместе этого так все испортить… Вот как теперь звонить Жоре? Как сообщить о своих проблемах Полине? Ведь она даже ничего не знает!

Весь хмель давно вылетел из моей головы после столь ужасающих событий, и теперь мне здорово хотелось есть. К тому же в этом подвале было сыро и холодно. А если я заработаю здесь пневмонию? Они что, совсем об этом не думают? Ведь это насилие над личностью! А у меня двое детей! Они что здесь, вообще не кормят?

Перспектива умереть с голоду не прибавила мне оптимизма, и я уныло привалилась к стене, продолжая рисовать в голове свои дальнейшие злоключения и мытарства. Эти мысли, как ни странно, убаюкали меня, и я уснула.

Не знаю, сколько я проспала – даже и не проспала, а просто так, продремала, провалившись в забытье, – как вдруг почувствовала, что мне в щеку ткнулось что-то жесткое, холодное и мокрое. От неожиданности я аж подскочила и, разлепив глаза, придвинула поближе к глазам очки, чтобы рассмотреть, что это такое.

Боже мой!!!

Крыса!!!

Огромная, жирная тварь стояла возле меня и совершенно наглым образом обнюхивала!

Подскочив на месте, я закружилась по карцеру, дико крича и молотя руками во все стены. Танец, устроенный мной в кабинете следователя, была всего лишь чинным менуэтом в сравнении с тем, что я изобразила сейчас.