Запретные воспоминания - Людмила Мартова Страница 6

пытался, так как свой рабочий день Радецкий начинал в восемь утра с обхода отделений, в половине девятого заходил в реанимацию, поскольку именно там находились самые тяжелые больные, где-то без десяти девять возвращался в свой кабинет, чтобы в одиночестве выпить чашку кофе, сидя на диване и бездумно глядя в окно. Эти десять минут он считал своеобразной медитацией и очень ценил.

Ровно на девять назначалась первая аудиенция кому-нибудь из сторонних посетителей, как, например, сегодня Владиславе Громовой, владелице и директору фирмы «Мед-Систем», реализующей в его больнице большой и сложный контракт на оборудование гибридной операционной – ультрасовременной, сложной, требующей совершенно иных подходов и к монтажу, и к будущему лечению пациентов.

На то, чтобы убедить областное министерство здравоохранения в необходимости реализации такого амбициозного и, что греха таить, дорогостоящего проекта, Радецкий потратил больше года. У него даже поставщики были на примете – крупная московская компания, в репутации которой он не сомневался. Поэтому когда по итогу конкурса выяснилось, что победителем стала фирма «Мед-Систем», тоже в течение года разрабатывавшая свой проект, он не то чтобы расстроился, но слегка огорчился, ибо обладал немного снобистским убеждением, что ничего хорошего провинциальные специалисты сделать не могут. Не в состоянии.

Изучив историю работы «Мед-Систем» на рынке, он малость успокоился, потому что репутация у Владиславы Громовой была безупречная. Объекты она сдавала без малейших претензий, гарантийный сервис и обучение специалистов брала на себя без дополнительных расходов больницы и послегарантийное обслуживание тоже оставляла за собой, причем делала это по очень божеским ценам, отправляя нужных специалистов, если это было необходимо, даже ночью, в выходные и праздники.

Радецкий и Громова раньше встречались, он видел ее мельком на каком-то совещании, где обсуждалась закупка для больниц региона эндоскопических стоек, но только сегодня впервые разглядел по-настоящему. Она была очень маленькой и хрупкой, но при этом от нее исходило такое ощущение внутренней силы, что становилось интересно разгадать, откуда она берется.

На совещании с заведующими отделений Радецкий вдруг поймал себя на том, что ему требуется некоторое усилие, чтобы сосредоточиться на привычных утренних отчетах, потому что мыслями он все время возвращался к тонкой гибкой фигурке в черном брючном костюме и пепельно-розовой шелковой блузке с большим бантом. Бант отчего-то хотелось развязать, что было совсем уж глупо. Так, надо сосредоточиться.

Впрочем, сосредоточиться Радецкий не успел, потому что распахнулась дверь и на пороге показалась Мария Степановна Петровская, старшая сестра кардиохирургического отделения, одна из старейших и самых уважаемых сотрудников больницы. Главной особенностью Марии Степановны была ее полная невозмутимость, которую она сохраняла даже в самых экстремальных ситуациях. Вот и сейчас лицо ее было совершенно неподвижно, только грудь вздымалась под белым халатом, который Петровская по старинке носила, не соглашаясь переходить на современные костюмы. И еще левый кулак был сжат, что выдавало наивысшую степень волнения.

Сзади маячила секретарша Анечка, не решившаяся остановить идущий напролом крейсер, коим, несомненно, была Петровская. При взгляде на нее заведующий кардиохирургией Максим Сергеевич Петранцов вскочил со своего места, с грохотом уронив кресло. Радецкий движением брови заставил его поднять кресло и сесть. Суматохи он не любил.

– Что-то случилось, Мария Степановна? – спросил он на правах хозяина кабинета. – Аня, стакан воды принеси, пожалуйста.

Секретарша тут же исчезла, из приемной послышалось звяканье стекла и шум льющейся воды.

– Владимир Николаевич, Максим Сергеевич, у нас ЧП, – с некоторым трудом выговорила Петровская.

Радецкий вдруг напрягся, подумав, что случившееся связано с не вышедшей вчера на работу медсестрой. Мысль пришла откуда-то из глубины подсознания, хотя еще час назад до прогульщицы Юлечки, зазнобы завхирургией Королева, ему не было никакого дела.

– Что такое?

– У нас в отделении умерла пациентка. Сейчас Катя пришла капельницу ставить и обнаружила тело.

Конечно, каждый случай больничной смертности сильной радости не приносил, но и чем-то из ряда вон выходящим, могущим привести Петровскую в такое состояние, не являлся. Особенно в отделении кардиохирургии. Что-то было не так, и Радецкий вдруг отчетливо понял, что после того, как Петровская объяснится, ничего уже будет не поправить.

– Мария Степановна? – с чуть большим нажимом в голосе произнес он.

Пожилая медсестра приняла стакан с водой из рук подоспевшей Анечки, сделала несколько глотков, шумно, некрасиво, как никогда не позволяла себе, будучи всегда преисполнена чувства собственного достоинства.

– Это Ираида Сергеевна Нежинская, – сказала она наконец, сунув Анечке обратно стакан, – пациентка восьмидесяти трех лет, поступила с приступом мерцательной аритмии в ночь на воскресенье, изначально речь шла об установке кардиостимулятора, но приступ ей сняли, готовили к выписке.

Бормотание Петровской, надо признать, мало что объясняло. Старушку готовили к выписке, а у нее случился новый приступ, который персонал прошляпил и своевременно помощи не оказал. Нехорошо, но если эта самая Нежинская не была подключена к монитору, то такое вполне могло быть. Правда, странно, почему, почувствовав себя плохо, она не нажала кнопку вызова медсестры. И странно, что Петровская так волнуется.

– Мария Степановна! – теперь в голосе Радецкого проступил металл.

Он умел разговаривать так, что сотрудники съеживались на глазах, стараясь стать невидимыми. До сего момента на старейшую медсестру больницы, на «крейсер» Петровскую этот тон никогда не распространялся. Когда-то она была его, Радецкого, хирургической сестрой, с которой он шел на свои первые в этой больнице операции, те самые, благодаря которым запатентовал свой уникальный в сосудистой хирургии метод и написал диссертацию. Тогда, после защиты, он честно сказал Марии Степановне, что добрая половина этой диссертации – ее заслуга.

Металл подействовал. Петровская встрепенулась и словно собралась. Даже кулак разжался.

– Нежинская умерла не от нового приступа, – сказала она тихо. – Она вообще не умерла, Владимир Николаевич. Ее убили. Задушили подушкой прямо в палате.

В кабинете Радецкого воцарилась гробовая тишина. Он тоже молчал, пытаясь осознать услышанное. Пациентку убили в больничной палате, задушив подушкой. Это же бред какой-то.

– С чего вы это взяли, Мария Степановна? – спросил он, вставая из-за стола, подошел к Петровской, обнял за плечи, чувствуя, как она дрожит под его руками. Не такой уж она была и «крейсер», да и не девочка уже, семьдесят два года.

– Когда Катя в палату зашла, у нее подушка на лице так и лежала, – тихо пояснила медсестра. – Катя закричала, я прибежала, девочки с поста, потом мы Александра Яковлевича позвали,