Нина Васина - 37 девственников на заказ Страница 60

— Ты меня узнал еще там, в комнате под люстрой, да? — подалась я к нему не в силах больше разыгрывать эту комедию.

— Нет. Я тебя узнал, когда ты упала вниз.

— Ты хорошо подготовился к разговору. Это тебе Урса рассказал и о поездке моей в Новгород, и как я отвела от самоубийства Глистина. Рассказал?

— А что тут секретного? — не собирается ничего скрывать Урса.

— Если мы собрались разоблачаться, я хотела бы видеть список, который просила утром.

— Список? Ах, список… Где-то был список, вот он. Шестнадцать имен. Я тебе говорил, — объясняет Урса Ланскому, — что Фло думает, что ты не психиатр Ланский, а пациент психиатра Ланского, понимаешь? Вот, попросила составить ей список его… То есть твоих пациентов в те годы. Ты помнишь своих пациентов?

— Смутно, — глядя в глаза Урсе, ответил Ланский.

— Но ты же должен помнить старика Халея! Хотя если это был не ты, а тот Ланский…

— Старика я помню. Это который зарезался?

— Вот, пожалуйста: “Геннадий Блохов, 1964 года рождения, невроз навязчивого состояния средней тяжести, вполне доступен терапевтическому лечению. Инцестуозный выбор объекта желания в возрасте десяти лет, регулярно подвергался избиению матерью — развитие садистской компоненты, с возрастом — мазохизм с женственной установкой, что привело в дальнейшем к инфантильной фиксации гомосексуальности”, — зачитала я выписку из записок Ланского в 1992 году.

— Халей не зарезался, он закололся, — поправил Урса.

— А мне помнится — зарезался, — настаивает Ланский.

— Что это за садистская компонента, о которой писал Кира? — интересуюсь я.

— Может быть, он перерезал себе вены? — вступает в наш бедлам Лумумба. — Этот старик? Можно ли считать зарезавшимся человека, который резал вены? Садистская компонента проявляется как реакция на насилие у любого человека, но потом в период взросления…

— Он зарезался большим ножом с широким лезвием, я точно это помню! Это какой-то восточный нож. Сейчас, минутку…Точно! Им режут тростник! — радостно сообщил Ланский. Наступила тишина.

— Насколько мне помнится, я не говорил тебе, чем зарезался Халей, — тихо заметил Урса. — Это была одна из закрытых тем следствия. И нож этот как вещественное доказательство нигде в отчетах не упоминался.

Только теперь я поняла, что Урса на моей стороне.

— Значит, — с легкостью объяснил Ланский, — Халей сам показывал мне этот нож, помнится… Да, помнится, он своим ножам даже давал имена! И я проассоциировал твое сообщение о подобной смерти и фотографии старика в кресле с перерезанным горлом — с ножом, который как-то у него видел.

— Это все интересно, но ты не мог видеть фотографий старика в кресле с перерезанным горлом. Тебя попросили тогда, в 93-м, подготовить анализ по медицинской карте Халея на предмет возможности самоубийства. И только. Ты не мог участвовать в расследовании, не мог знать нюансов. Ты, как судебный эксперт, должен был только подготовить по карте пациента заключение о его психическом состоянии. Что ты и сделал.

— И все-таки объяснение весьма банально. Вероятно, я пришел в этот дом, где он жил, услышал разговоры соседей — соседи всегда все опишут в малейших подробностях!

— Да, конечно, соседи, — кивнул Урса. — Сейчас я думаю: неужели это я стал причиной смерти Богдана Халея? А вдруг, узнав о хранящемся у него ожерелье, ты убил старика?

— А вдруг это сделал ты? — оскалился Ланский и предложил выпить.

— А вдруг это сделал Геннадий Блохов! — предлагаю я свою версию. — Он был на четыре года старше Киры. И о садистской компоненте помните? Он мог изловчиться и порыться в карточках пациента своего доктора, узнать, где живет Богдан, а в доверительном разговоре на сеансе лечения вызвать доктора на откровенность — например, поднять тему мнимых и истинных ценностей!

— Фло хочет доказать, что я — Геннадий Блохов, бывший пациент ее возлюбленного. Маша, — обратился он к Лумумбе, — ты уже достаточно напрактиковалась, чтобы объяснить это ее навязчивое состояние травмой от раннего сексуального опыта со стариком или отработкой потом его установки по лишению девственности мужчин?

— Тут у тебя прокол. Если ты Ланский, то должен помнить, что был моим первым мужчиной!

— И почему же я этого не помню? Коллеги! — призвал он и даже прихлопнул в ладоши. — Пора сменить тему!

Сменим тему!

— Я обещала доказать Кохану, что ты платишь своим пациентам за самоубийства по договоренности.

— Ну, сменили, называется! — отмахнулся Ланский. — Опять — пациенты, самоубийства…

— Ланский, почему ты так беспечен? — не сдаюсь я. — Ведь наверняка передача дискеты должна была произойти сразу же после самоубийства Байрона. Или сразу же после перевода ему денег? Сколько тебе дали времени на поиски твои заказчики? Два дня? Три?

— Дискеты? — удивился Ланский. — Какой еще дискеты?

— Ты искал в квартире с упавшей люстрой документы. Ты искал бумаги — папку, сверток, размером с тетрадку. А у нищего Байрона не было бумаги, не говоря уже о том, что не было принтера! Как бы он смог тебе это переписать? Он пошел простым путем и записал все на дискету. Ланский, я ее нашла! И жесткий диск нашла там же!

— Где? — спросил Ланский севшим голосом.

— На крыше. Это было просто. Элементарный анализ поведенческого состояния больного в стадии ментизма. Помнишь это слово? Я проанализировала, проверила результаты анализа на практике и нечаянно угадала!

— Где она?.. Где эта дискета?

— Подожди. Знаешь, почему он убрал из компьютера диск? Он хотел скрыть, каким образом и куда именно перевел поступившие на счет деньги. Я осмотрела проводку, которая ведет к его квартире. У Байрона было левое подключение к Интернету.

— У тебя ничего нет. Ты блефуешь, да?

— Диск есть, только я боюсь вам испортить аппетит. — Достаю из сумки пакет и вытряхиваю на тарелку Ланскому еще один пакет, перетянутый резинкой, в слизи и крови.

— Что это такое? — Он брезгливо кривится.

— Это дискета и жесткий диск. — Урса, подвинув к себе тарелку, с удовольствием рассматривает то, что я вывалила. — Кровь животного? — интересуется он у меня.

— Голубя. Байрон засунул это в живот мертвому голубю. На него накатило. Он выполнил условия договора, только вот не донес дискету до оговоренного заранее места, так ведь, Ланский? Он подумал, что ты, его врач, запросто догадаешься, где это можно спрятать на крыше! Он говорил тебе на сеансах о голубях? Сколько раз? И ты еще называешь себя психиатром?!

— Кирьян, ты действительно занимался подобным бизнесом?

— А ты? — вскочил Ланский. — А весь ваш отдел? Ты думаешь, почему тебя допрашивали после траханья с Роней Глистиным? — повернулся он ко мне. — Потому что ты сбила производственный процесс, понимаешь?! Им можно, а мне, значит, нельзя?!

— И кого интересовала подобная информация об электродвигателях на сверхпроводящих обмотках? Кому ты продал эту страшилку? Какому нефтяному концерну? — спрашивает Урса.

— А ты и твой отдел? Кому вы скинули информацию Иеронима Глистина о разработках, подходящих под новый вид биологического оружия? Не надо в меня пальцем тыкать! Есть кому ткнуть в меня дулом!

— Почему — нефтяному, а не автомобильному? — интересуюсь я.

— А я уж подумал, что встретил самую умную женщину, — ухмыляется Урса. — Потому что после создания таких двигателей нефть не будет стоить ничего. И они очень заинтересованы в устранении подобных неприятностей с новыми разработками или открытиями в этой области.

— Коллеги! — торжественно просит Ланский. — Продайте мне этот пакет из живота дохлого голубя. За любые деньги. Речь идет о моей жизни.

Девочки уходят, мальчики — остаются

— Я могу тебе помочь, — вдруг сказала Лумумба. — Если докажешь, что ты действительно Кира Ланский, а моя подруга все это затеяла из мести за отвергнутую любовь, я уговорю их отдать дискету тебе.

— Но-но! — погрозил пальцем Урса.

— Если я докажу, что ты — не Ланский, то смогу тогда сделать так, что тебе будет обеспечена хорошая защита и убежище.

Урса на всякий случай забрал с тарелки пакет и, поколебавшись, сунул его к себе в карман. Ланский проследил за его рукой обреченным взглядом.

— Да как ты можешь это доказать, Машенька, радость моя?! — закричал Ланский. — Я уже семь раз вывернулся наизнанку, доказывая это! Отпечатки пальцев? Извольте, у меня их брали три года назад, когда вербовали работать на охрану государственных интересов. Сравнивайте!

— Это не пойдет! — заявила я. — Три года назад не пойдет.

— И допустим, я не тот Ланский? — не может успокоиться предположительно Блохов. — За что меня наказывать? За мошенничество? А кто я?

— Если ты не Кира, значит, где-то есть то, что от него осталось. Уж теперь-то я позабочусь о законном и дотошном следствии, — обещает Кохан. — И погожу пока отправлять дело Халея в архив.