Елена Логунова - Банда отпетых дизайнеров Страница 7

Вспомнив об этом, я преисполнилась желания мчать в Середомакарьевский хоть на автобусе, хоть пешим ходом, с узелком на палочке. Не знаю, как узелок, а хорошая крепкая палочка мне бы там точно пригодилась!

– Стас, прочь с дороги! – твердо сказала я, выдвигаясь на финишную прямую к распахнутой двери офиса. – Я очень спешу, не задерживай меня, если не хочешь получить новую травму!

– Инна, стой! – отчаянно выкрикнул Макаров и зачастил, как пистолет-однофамилец: – Скажи сначала, какие у тебя есть мясокомбинатские телефоны? Давай сверим наши контакты, потому что Семен Сергеич не выходит со мной на связь, а я беспокоюсь, все ли в порядке с нашим фильмом, ведь юбилей уже послезавтра, времени на переделку осталось совсем мало, и если что, придется работать ночью, куда же ты убегаешь, постой!

– Слу-ушай, Стасик, ты наглец! – протянула я. – Кто из нас коммерческий директор? Кто должен знать все пути доступа к клиенту, включая шифрованные коды и голубиную почту? Мне известен только служебный телефон этого мясокомбинатского султана и рабочий номер его рекламных шахерезадниц!

Смешливая Трошкина, не осознающая драматизма ситуации, тихо прыснула. Макаров обиделся и сказал:

– У Семена Сергеича три мобильных телефона, но ни один не отвечает на мои звонки!

– Очень хорошо понимаю Семена Сергеича, я тоже предпочла бы не видеть тебя и не слышать! – сердито заявила я. – Уйди с моего пути! У меня законный обеденный перерыв!

– Но Семен Сергич куда-то пропал! – в отчаянии вскричал Стас.

– Одним больше, одним меньше! – Я широко махнула рукой, заодно подвинув в сторонку приплясывающего передо мной Макарова.

– Сегодня он не первый пропавший! – подтвердила Катерина. – Бронич тоже куда-то сгинул!

– И еще Денис с Барклаем! – тихо добавила Трошкина, с которой я успела поделиться своей проблемой.

– Вероятно, ни у кого из них нет аллергии на сено! – в сердцах брякнула я.

И, пока присутствующие размышляли над скрытым смыслом сказанного, вылетела из офиса, как ядро из пушечного жерла.

Мы с Алкой неторопливо пообедали в кафе, погуляли в парке и к половине третьего вернулись в офис отчасти из чувства долга, но больше потому, что после прогулки захотели охладиться под кондиционером. Макаров убрался восвояси, Андрюха ушел в аут – уснул в кресле, шеф из своей загадочной отлучки не вернулся. К пяти часам вечера со всей определенностью стало ясно, что Бронич действительно дезертировал с капитанского мостика.

– Может, мы уже пойдем? – вопросила я, выразительно поглядев на часы.

У меня была возможность успеть на семичасовой пригородный автобус до Середомакарьевского. Я отнюдь не утратила желания с фонарем в одной руке и скалкой в другой осмотреть ночные хуторские достопримечательности.

– Идите, я закрою контору, – неуверенно разрешила Катерина, которая по штатной ведомости числится офис-менеджером и в отсутствие директора автоматически становится дежурной по части.

– На волю, всех на волю! – прокомментировала Трошкина, чрезвычайно утомленная первым рабочим днем.

5

В жарчайший полуденный час над степью разливалась густая и вязкая, как смола, тишина, нарушаемая только трескучей песней кузнечиков. Казалось, спит все и вся: бурундуки в норах, коршун в поднебесье и караульный на дощатом помосте, возвышающемся над краем просторного кукурузного поля. На крепкий сон сторожа Петрович особенно рассчитывал. Ему совсем не улыбалось получить заряд соли в свой битый жизнью филей. Фермер, хозяйничающий на поле, не собирался миндальничать с расхитителями его добра, о чем и предупреждал большим рукописным объявлением: «Кукурузу не тырить! Стреляю без предупреждения!»

Ознакомившись с этим плакатом, выставленным на всеобщее обозрение на меже, Петрович покивал, поправил под мышкой свернутый в тугой узел холщовый мешок и внедрился в кукурузные джунгли. Фермерскую хозяйственность он вполне одобрял, однако испытывал настоятельную потребность в хлебе насущном. Или в насущной кукурузе – Петрович в еде не привередничал.

В свои без малого шестьдесят лет Петрович был крепким жилистым стариком с благородной толстовской бородой, отпущенной с целью экономии бритвенных принадлежностей и для сугреву: в зимние морозы окладистая борода с успехом заменяла Петровичу шерстяной шарф. Летом могучий старец заплетал бороду в толстую косицу, которая в сочетании с похожей на рогатый шлем угловатой панамой придавала ему большое сходство с древним викингом. Подобно скандинавским мореходам, Петрович вел кочевой образ жизни, к которому старца вынуждало отсутствие определенного места жительства. Несколько лет назад его единственный сын скоропостижно скончался, а бойкая невестка тут же вышла замуж за другого и в паре с новым супругом вытолкала Петровича из дома взашей.

Петрович не роптал на судьбу и не жаловался. В отсутствие родственной помощи и поддержки он научился справляться с жизненными трудностями самостоятельно и довольствоваться малым. Например, парой початков молодой кукурузы на обед.

Кукуруза еще не вполне созрела, но Петрович опытным глазом завсегдатая полей и огородов быстро высмотрел несколько вполне приличных початков. Тихо, почти без хруста, он выломал их со стеблей, стараясь не колыхать высокие узловатые стволы, чтобы не привлечь внимания сторожа. Сложив добычу в мешок, старик забросил его на плечо и пустился в путь по окраине зеленых джунглей. Кукуруза вымахала здоровенная, и ему даже не приходилось пригибаться.

Выйдя из кукурузных джунглей на обочину узкой проселочной дороги, огибающей поле, он едва не споткнулся, охнул и присел, рассматривая неожиданное препятствие. Уткнувшись лицом в пыль, на краю дороги лежал человек. Из одежды на нем были одни трусы.

– Эй, браток, ты живой? – позвал Петрович, осторожно потрогав парня за плечо.

Плечо было красным и горячим. Петрович понял, что перед ним не хладный труп, и немного успокоился. Он осторожно перевернул парня лицом вверх и сокрушенно поцокал языком: у незнакомца была разбита голова. Лицо, испачканное черной запекшейся кровью и грязью, выглядело ужасно.

– Однако! – пробормотал Петрович, приподняв рогатую скандинавскую панаму и почесав макушку. – Что же мне с тобой делать?

По-хорошему, следовало бы поскорее передать пострадавшего медикам, но мудрый старик прекрасно понимал, что «Скорая» не приедет по вызову одного бомжа к другому. Да и не было у Петровича никакой возможности вызвать «неотложку». Побежать за помощью через поле к сторожу? Но суровый кукурузохранитель сначала шмальнет в постороннего из берданки, а уже потом будет разбираться.

Был еще шанс в обход фермерских угодий выйти на оживленное шоссе вблизи Толстовского моста и там помахать ручкой проезжающему транспорту, однако Петрович трезво оценивал свои возможности. При виде босоногого викинга с мешком на плече и голым окровавленным парнем на руках остановится разве что милицейская машина. А с этими ребятами неприкаянному страннику лучше не сталкиваться, они долго искать обидчиков обморочного голыша не станут, самого же Петровича и привлекут за разбой и членовредительство.

По всему выходило, что помогать пострадавшему будет себе дороже, но Петрович был правильным стариком и не мог бросить раненого парня на дороге, где его доконают тепловой удар и обширные солнечные ожоги. В молодости Петрович был скалолазом и сохранил верность законам альпинистского братства.

– Ну, делать нечего! – вздохнул старик, приняв решение.

Он с натугой взвалил бессознательного голыша на плечо и медленно потащился по проселку в сторону своей берлоги. Ноги раненого, который был выше ростом, чем несущий его старик милосердия, волочились по дороге, оставляя в пыли извилистый след. Мешок с кукурузой Петрович тоже не бросил, потому что нервные переживания и тяжкий труд по транспортировке раненого не уменьшили его голода.

Славное туристско-альпинистское прошлое Петровича сказалось в том, как грамотно он разбил и обустроил свой лагерь. Место для летней резиденции престарелый викинг облюбовал вблизи реки, под Толстовским мостом, соединяющим два берега Кубани. Мост, названный по имени великого русского писателя, был длинным и основательным, как его произведения. Он начинался на окраине столицы Екатеринодарского края и уходил в степи Адыгеи. Опору всему сооружению давали огромные колонны, сгруппированные по четыре. При этом две четверки – первая и последняя – находились довольно далеко от воды и даже в летнее половодье стояли на суше.

Петрович поселился в пустотелой бетонной колонне, ближайшей к обрывистому берегу. В ее теле на высоте двух метров от земли зияла большая сквозная дыра. По направлению к ней, снизу вверх, какой-то неведомый предшественник Петровича выбил небольшие дырки-ступеньки. Старый викинг благоустроил нору, завалив ее дно валежником, а затем покрыв этот оригинальный деревянный пол собственноручно сплетенными камышовыми матами. Внутренний диаметр трубы составлял около трех метров, что давало в срезе порядка восьми квадратов жилой площади. Петрович даже выкроил местечко для очага, он своими руками слепил его из собранных вблизи реки булыжников и глины и разжигал по ночам или рано утром, когда дым естественно смешивался с туманом. От незваных гостей и любопытных глаз благоустроенную нору закрывала зеленая завеса: еще весной Петрович заботливо пересадил на обрыв вблизи своей колонны обетованной молодую ивушку, а потом протянул ее гибкие ветви в нужную сторону по направляющей леске.