Дарья Донцова - Бенефис мартовской кошки Страница 8

Глава 5

Я села у окна и стала смотреть на улицу. Прямо перед глазами простиралась площадь. Машины, люди, магазинчики. Справа виднелась вывеска «Пиццерия Мастер Итальяно». Может, и правда заглянуть туда, слопать кусок пиццы с сыром и помидорами? Интересно, впустят меня в забегаловку вместе с Хучиком? Впрочем, если суну секьюрити у входа десять долларов, он мигом начнет нахваливать мопса.

Я уже поднялась и хотела идти в харчевню, как на площади начали происходить интересные события.

Оглушительно воя, к пиццерии подлетели две милицейские машины. Парни в форме быстро вошли в закусочную.

Зрение у меня стопроцентное, плавно переходящее в легкую дальнозоркость, окна в «Пиццерии Мастер Итальяно» огромные, отлично вымытые, и было очень хорошо видно, как бравые менты проверяют документы у посетителей. Но не у лиц кавказской национальности, коих за столиками сидело довольно много. Нет, на этот раз правоохранительные органы интересовались паспортами исключительно у женщин, блондинок со стройной фигурой, одетых в джинсы и футболку. Таких в кафе нашлось всего трое. Потом патрульные вышли на площадь, коротко переговорили по рации, сели в бело-синие автомобили и уехали, на этот раз без воя и грохота.

Я плюхнулась на скамейку. Вот оно как! Не успела я соврать Женьке, что лакомлюсь пиццей, как он тут же предал Дашутку. Это меня искали сейчас менты. Недаром их интересовали блондинки. Ну Женька, ну гад! И этот человек считался моим другом.

В состоянии шока я повертела в руках мобильный, потом зашвырнула его в урну, подхватила саквояж и велела Хучу:

– Пошли, по залу пройдешь сам, а на выходе возьму тебя на руки.

Мопс послушно затрусил за мной. Я медленно плелась к двери. Значит, меня ищут, к Оксане нельзя, домой тоже. Куда идти? Внезапно в голову пришла отличная идея. Здесь на площади имеется квартирное бюро, можно снять на некоторое время жилплощадь, только небось потребуют паспорт, а мне нельзя его показывать.

Дойдя до двери, я хотела подхватить Хуча, наклонилась и увидела, что собачки нет. Обернувшись, заметила его почти посередине зала. Мопс присел, из-под задних лапок вытекала лужица, а с другого конца помещения спешила к безобразнику женщина в синем халате, со шваброй и ведром.

Испугавшись, что обозленная уборщица сейчас треснет описавшегося мопса палкой, я, на ходу вытаскивая кошелек, побежала назад. К Хучу мы приблизились одновременно, я и поломойка.

– Извините, бога ради, это моя собака, вот, возьмите, только не бейте Хуча.

Уборщица грохнула ведро о пол, устало откинула с лица выбившуюся прядь волос и тихо сказала:

– Мне и в голову не придет стукнуть такое милое животное.

Тетка была по виду старше меня, скорей всего, она недавно справила пятидесятипятилетие. Усталые карие глаза смотрели приветливо, а губы улыбались. Секунду уборщица изучала Хуча, потом сказала:

– Он не виноват, просто обалдел от шума, вон какой бедлам, у меня к концу дня голова кругом идет, чего уж от маленькой собачки хотеть?

И она, наклонившись, погладила пса.

– Вы собачница? – скорей утвердительно, чем вопросительно сказала я.

– И кошатница, – улыбнулась тетка, – впрочем, как говорил Шопенгауэр, чем больше я узнаю людей, тем сильней люблю собак.

Я уставилась на поломойку во все глаза. Та принялась быстро подтирать лужу. Когда кафельная плитка заблестела, я отмерла и спросила:

– Не подскажете, где здесь квартирное бюро?

– Что?

– Ну агентство такое, хочу квартиру снять.

– У вас есть регистрация? Там без нее не примут.

– Я москвичка.

Уборщица вскинула брови:

– Да? Правда?

– Вот, видите, паспорт с постоянной столичной пропиской.

– Почему же тогда квартиру ищете?

– Я была замужем, потом супруг умер, а свекровь велела убираться вон. Жила одно время с сыном, но не заладились отношения с невесткой, разругались вдрызг, вот и оказалась на вокзале вместе с необходимыми вещами и Хучем. Деньги есть, думаю пока снять квартирку, а там разберусь.

Поломойка оперлась на швабру.

– Хотите ко мне поехать? Живу в двухкомнатной квартире, одна, сто долларов в месяц устроит?

– Конечно.

– Еда сюда не входит.

– Естественно, только у меня собака.

– Ну и хорошо, у самой две.

Внезапно свинец в моей груди расплавился и горячим потоком стек в желудок. Дышать мгновенно стало легко, и меня покинуло чувство безысходности.

– Отлично, куда ехать?

– Ты посиди тут еще часок, – сказала уборщица, – сейчас смена закончится, и двинем, кстати, меня зовут Тина.

Дом, в котором мне отныне предстояло жить, выглядел не лучшим образом. Серая пятиэтажка из бетонных блоков, швы между которыми замазаны какой-то черной субстанцией. Ни домофона, ни кодового замка. По узкой лестнице мы взобрались на пятый этаж, и моя хозяйка вставила ключ в замочную скважину.

Я не всю жизнь провела в благополучии, богатство свалилось на нас не так давно. Долгие годы жила в Медведково, именно в таком блочном доме, и сейчас хорошо знала, какой интерьер скрывается за обшарпанной деревянной дверью.

– Входи, – велела Тина.

Я покорно шагнула в крохотную прихожую, споткнулась об обувницу и остолбенела. Из комнаты медленно выходила собака Баскервилей. Огромное серое животное с жуткой мордой.

– Мама, – пискнула я.

– Не бойся, – устало ответила Тина, – знакомься, это Альма.

Чудовище завертело длинным тонким хвостом и издало тихое «гав».

– Он не съест Хуча?

– Альма дама, – засмеялась Тина, – и она обожает всех, жутко любвеобильная особа, а уж по маленьким собачкам прямо сохнет.

– Гав, гав, гав, – донеслось из кухни, и в коридорчик выскочило нечто небольшое, лохматое, остроносое.

Я попятилась:

– Это кто? Крыса?

– Ты что, она же лает! – возмутилась Тина. – Собака, конечно, Роза фон Лапидус Грей.

– Прости, как ты ее назвала?

– Роза фон Лапидус Грей.

– Это порода или имя?

Тина засмеялась:

– Я ее породу точно не знаю, кажется, китайская лохматая ши-цу.

– Первый раз про такую слышу!

– Да какая разница, – отмахнулась Тина, – одна беда, эта мелочь откликается, только если ее называешь полным именем. Станешь орать: «Роза, Роза, Роза», все горло сорвешь, а она даже ухом не поведет. Ну представь, выхожу я во двор и торжественно вопрошаю: «Роза фон Лапидус Грей, ты пописала?» Соседи с ног валятся от хохота.

– Как же тебя угораздило так собачку обозвать?

– Она мне уже с именем досталась, – заявила Тина. – Да ты входи, объясню потом!

Я бочком пролезла в крохотную комнату и ахнула. Все стены были забиты книгами. Полки шли от пола до потолка, а тома в них стояли столь плотно, что не оставалось даже самой малюсенькой щелочки. Вальтер Скотт, Ромен Роллан, Бальзак, Гюго, Золя, Диккенс, Анатоль Франс, Генрих и Томас Манны, Шекспир, Чехов, Толстой, Бунин, Куприн… На самых крайних стеллажах виднелись яркие томики детективов и фантастики. Похоже, тут жил совершенно ненормальный книголюб, скупавший все содержимое лотков и магазинов.

– Твоя комната следующая, – пояснила Тина, – извини, придется через мою ходить, но я работаю сутками, в двух местах, часто сталкиваться не будем.

Я втиснулась в крохотную комнатенку. Именно в такой я прожила много лет и знаю ее размеры: ширина – метр девяносто, длина – два семьдесят пять. В каморке стоял раскладной диван, вернее, софа с подушками, ужасный гардероб, больше всего похожий на поставленный стоймя гроб, и ободранная тумбочка, царапины и потертости на которой чья-то рука аккуратно замазала йодом. Впрочем, в квартире было очень чисто: на полу ни пылинки, занавески хрустят от крахмала, а постельное белье, которое Тина вытащила из шкафа, было безукоризненно выглажено.

Поджидая, пока на газовой плите вскипит огромный, жутковатого вида эмалированный чайник, я пробормотала:

– Похоже, ты не всегда работала поломойкой.

– Правильно, – улыбнулась Тина. – Вообще говоря, я филолог, всю жизнь просидела в НИИ советской литературы, даже кандидатскую защитила, по Серафимовичу.

– Это кто такой?

– А, – отмахнулась Тина, – не забивай себе голову, писатель из соцреалистов, состряпал роман «Железный поток», сейчас про него все благополучно забыли.

– Как же ты оказалась на Курском вокзале?

Тина пожала плечами:

– Обычно.

– А все-таки?

– Когда грянула перестройка, – ответила хозяйка, – многие научно-исследовательские учреждения начали потихоньку умирать.

Да это и понятно. Служба в НИИ была синекурой, особенно в таких, которые не работали на военно-промышленный комплекс или народное хозяйство, а изучали театр, кино, литературу, поведение людей или животных. Сотрудники являлись на службу к десяти, а кое-кто и к одиннадцати, начинали пить чай, кофе, сплетничали… От них требовалось написать в год пару статей для публикации в узкоспециализированных журналах и отчитаться на Ученом совете об изученных книгах. Сами понимаете, такие условия никого не напрягали, и в отличие от учебных заведений тут не было никаких студентов, лекций и семинарских занятий. Раз в неделю сотрудникам полагался «библиотечный день», так что вместо двух выходных у них получалось три. Кстати, и зарплату по советским временам им платили вполне приличную: сто сорок, сто шестьдесят, сто восемьдесят рублей.