Сан-Антонио - Можно любить и лысых Страница 8

В этой ванной установлено все, даже телевизор. Будто, это салон-гостинная, а не место для мытья тела.

Спальная комната значительно скромнее. Кровать типа “Эспаго” с колоннами, мебель прошлого века. Стены затянуты белым кретоном, стилизованным под монастырские стены. Готические и романские статуэтки стоят на каменных консолях вдоль стены. Бесценная коллекция. Два окна.

Я подхожу и проверяю ставни и затворы, все ли хорошо заперто. Придраться не к чему. В ванной тоже есть окно, но оно забрано фигурной решеткой.

— Вы удовлетворены? — уныло выговаривает Кри-Кри.

— Дверь вы запираете на засов?

— Как всегда.

— Телефон?

— Имеется отводка в мою комнату.

— Вы будете принимать снотворное?

— Двойную дозу, раз так рано ложусь”

— А где спят ваши друзья?

— Людо — в соседней комнате. Бобер, то есть Роберт Поташ, — на следующем этаже в служебной.

— Кто занимает комнату напротив комнаты Людо?

— Это спальня моей жены. Если хотите ее занять, то не стесняйтесь.

— Благодарю вас, я устроюсь в коридоре перед вашей дверью.

— Как пес? — насмешливо спрашивает актер.

— Совершенно верно, — отвечаю я, не поморщившись.

— Прекрасно. Следовательно, я буду в полной безопасности.

Он выставляет меня из комнаты, закрывая локтем дверь.

Я достаю из кармана маленький рулончик скотча, отрываю кусок в четыре сантиметра и приклеиваю его на дверь — половину на створку, половину на косяк. После этого спускаюсь вниз.

Там уже идет пиршество.

Бебер Поташ разыгрывает из себя хозяина и притаскивает из холодильника мясо. Пока девушка пристраивает бутылки в ведре со льдом, он ловко подражает китайским жонглерам, вращая тарелки на конце тросточки.

Людо всячески старается быть терпеливым к Берюрье, у которого великолепное настроение.

— Скажите-ка, парни, где находится истинная госпожа Бордо? Или я нескромен?

Мой вопрос застает всех врасплох. Они только переглядываются, не произнося ни слова.

Я обращаюсь непосредственно к Поташу:

— Что ты сказал, Бебер? Он ворчит:

— Она в своем клубе.

— Что это за клуб?

— Ну, как его там… Такая женская штука…

— Так это — общество?

— Точно. Вы не читали о нем в газетах? В Тихом океане, на каком-то острове собираются женщины. Их двенадцать — этих робинзонок. У них с собой есть палатки, консервы. Они занимаются рыбной ловлей и живут, как хотят.

— Но, я думаю, это — не в стиле Валерии?

— Как сказать.

— И долго они живут на своем острове, эти амазонки?

— Один-два месяца. Потом возвращаются. В этот период они отрезаны от мира — у них нет ни радио, ни почты, ни телевизоров. Конечно, на случай, если понадобится помощь, есть красные ракеты. Тогда к ним тотчас же приплывут с соседних островов.

— Когда она уехала?

— На прошлой неделе.

— А прекрасная Элеонора явилась занять ее место?

— Брр-пф-ф-ф…

— Что это значит, Бебер?

— Дома Валерия или нет — от этого ничего не меняется.

— Ты хочешь сказать, что и при ней Элеонора спит с — хозяином?

— А если и так?

— Значит, у госпожи Бордо на это широкие взгляды?

— Приходится глядеть широко.

— Почему? Может быть, он говорит: “Либо соглашайся, либо от ворот — поворот?”

На этот раз Поташ начинает волноваться. С чего бы это?

— Вы очень настойчивы, а я не могу вам рассказывать о личной жизни Кри-Кри. Спрашивайте у него самого. И потом, какое это имеет отношение к нашим заботам?

В этот миг старые часы бьют двенадцать. Двенадцать звучных ударов наполняют комнату.

Все переглядываются.

— Ну, вот и второе июня! — произносит Берю.

00 часов

— Ну, ладно, моряк, на сегодня ты уже достаточно обчистил меня, — ворчит Берюрье в адрес Людо, которому проиграл не меньше двадцати франков.

Решаем, что мой помощник расположится здесь, в салоне на большом диване. Оба стража Кри-Кри помогают мне втащить на второй этаж великолепное вольтеровское кресло. Затем Бебер отправляется спать на третий, а Людо, как-то неуверенно подмигнув мне, останавливается на пороге своей комнаты.

— Вы на самом деле будете ночевать здесь?

— У меня не всегда бывает такое удобное место для сна.

Он немного колеблется, затем кланяется и закрывает дверь.

Мельком гляжу на кусок скотча. Он нетронут. После этого снимаю пиджак, свитер, развешиваю их на спинке кресла, которое устанавливаю поудобнее, и иду тушить свет в коридоре.

Затем вытягиваюсь в кресле и завертываюсь в плед, выданный Людо.

Спать?

Немыслимо. Меня смущает полоска света под дверью Кри-Кри. Из комнаты педераста Людо слышится очень тихая и очень нежная музыка.

Идиотизм моего положения мучает меня. Видения неврастеника, беспокойство страхового агента, и моя задача — охранять человека от кошмаров.

Все это было бы невероятным, если бы не смерть Инес. Есть тут связь с делом актера? Совершено ли столь страшное преступление, чтобы помешать мне?

Какая странная жизнь у Кристиана Бордо! Его карьера, студия, интервью, открытки, на которых он в окружении толпы прелестных особ, и его жена, которая уехала на необитаемый остров со своими чокнутыми приятельницами.

Его жена… Которую он должен бы презирать, раз она позволяет ему выставлять себя перед людьми в смешном виде, раз он может приводить в свою спальню другая женщин. Однако, он выправляет на ее имя страховой полис в миллиард франков.

Невероятно! Что-то из безумного мира свихнувшихся людей.

Нежная музыка в комнате моряка затихает. Свет погас.

Время идет…

Я — один в полной темноте, и меня окружают какие-то запахи. В чужом доме их всегда много. Это — запахи дерева, мебели, ковров, людей и их духов.

Я начинаю медленно погружаться в дремоту. Медленно, медленно, как гаснет свеча Слабое потрескивание! Шорох!.

Я вижу во сне, как просыпаюсь от этого шума и неясного ощущения постороннего присутствия.

Эй! В чем дело?

Пока во мне жив сыщик, никто не имеет права перешагнуть порог комнаты актера, черт возьми, ни одна живая душа! Я должен оберегать драгоценную жизнь Кристиана Бордо, даже ценой своей жизни, если понадобится. А между тем, для каждого человека своя шкура дороже! Пока я жив, никто не смеет покушаться на артиста. Я — на страже, и пусть они придумывают что угодно, я буду начеку. Я жду их, вглядываясь в темноту, палец на спуске моего верного пистолета.

Все это я говорю сам себе, а потрескивание продолжается, и ощущение постороннего присутствия не проходит.

Могу поклясться, что звуки исходят из комнаты Кри-Кри.

И верно, дверь его комнаты робко приоткрывается, как раскрывается бутон розы.

Без паники! Пока незачем выходить из себя. Это — либо сам актер, либо его пассия.

При слабом свете, льющимся из комнаты актера, я понимаю, что это — Элеонора. Она скользит между створкой двери и моим креслом.

Я тихо окликаю ее, чтобы узнать, куда она направляется, но оказывается, что никуда. Очаровательная особа немедленно и очень развязно усаживается на подлокотник моего кресла.

Ее запах заполняет все вокруг.

— Вы спите? — спрашивает меня фея.

— Разве в вашем присутствии это возможно, прекрасная Элеонора?

Ночью все кошки серы, и я не так робею перед ней. Я сразу же нахожу ее упругие груди, соски которых легко прощупываются сквозь тонкую ткань пеньюара.

— Вы пришли ко мне, моя богиня?

— Да, да, да.

Она опускается у моих ног на колени, отбрасывает плед, и наступает волшебная римская ночь. Ее прелестные губки целуют мою “игрушку”. Какой поцелуе, какой божественный поцелуи. Ее ласковый язык нежен. Он вызывает безумный восторг. И наступает экстаз.

Мы разъединяемся, чтобы перевести дыхание, ибо каждое живое существо нуждается в глотке кислорода.

— А он? — спрашиваю я, как каждый любовник, когда муж спит где-то поблизости.

— О, будьте спокойны!

Она произносит это с нескрываемым презрением.

— Вы сразу понравились мне до безумия, — добавляет она.

— Безумия и во мне сколько угодно. Сейчас я вас познакомлю с тем, что представляет собой Сан-Антонио.

Неплохо сформулировано? Я не ощущаю никаких угрызений совести и не считаю нужным лишать себя того, что само идет в мои руки. Но ревность, мелкая и низменная ревность все же живет в моей душе, потому я добавляю:

— Значит, Кристиан вас не удовлетворяет?

— То есть, как он может меня удовлетворять? Он же — импотент!

— Он?!

— Да! — хохочет мое насмешливое дитя. — У него совсем не работает “аппарат”, — она проверяет мой, и его величина так ее поражает, что она не может сдержать восхищения:

— А у вас-то…

— Как видите, в полном порядке.

— И это — сейчас! После всего, что было?

— Конечно! Я думаю, что это было только началом.

— Тогда идем!

— Куда?

— Все равно, куда. В комнату Валерии.

— Нет.

— Почему?

— Это будет…