Маргарита Южина - Дама непреклонного возраста Страница 9

– Ты к чему мне про какую-то Софью рассказываешь, Тань? Мы же про Вадика говорили…

Татьяна сложила по-старушечьи руки в замок и страшно выпучила глаза:

– А к тому! Софья крутилась, крутилась, Елена тогда только отмахнулась. А на следующей неделе Софья Филипповна опять ее подзуживать стала: не слушайте никого, езжайте! И десять дней назад того… сгорела в собственном доме.

– Ого… – опешила Зинаида. Потом проморгалась и сообразила: – Вообще-то, здесь и совпадение может быть, чего уж ты…

– Ага, совпадение! – взвилась Татьяна. – У Софьи, между прочим, тоже на руке написали «Я не такая!», понятно?! И еще одно. Директриса-то наша по совместительству психолог, так вот она с нами, с сотрудниками, беседы постоянно проводит – анкеты всякие заполняем, на тесты отвечаем. Все ей хочется чудо-коллектив состряпать. Недавно она выясняла, кто чего боится. Так вот, Софья, оказывается, больше всего пожара боялась. Даже спички никогда не покупала, только электроплитой пользовалась. Так что с пожаром тем совсем ничего не понятно. Софья Филипповна у дочки часто ночевать оставалась. И в тот вечер Софья, так дочь говорила, тоже осталась. Пришла с работы, к швейной машинке села, все чин-чинарем. Они поужинали, фильм какой-то по телевизору посмотрели и спать отправились, каждая в свою комнату. А утром дочь будят (ее, кстати, Валентиной зовут) и сообщают, что матушка благополучно скончалась. Да не где-нибудь, а в своем собственном доме. А дом тот, между прочим, на другом конце города. Ну и скажи, зачем старушке понадобилось дожидаться, пока дочь уснет, чтобы ехать среди ночи к черту на кулички, на собственную погибель? И не звонил ей никто, дочка бы слышала.

– А может, ее дочка и того… убила? По каким-то своим меркантильным соображениям? – предположила Зинаида.

Татьяна энергично замотала головой:

– Не-а. Я спрашивала, она говорит, что не убивала.

– А милиция что говорит? – поинтересовалась Зина.

– В милиции говорят, что Софью сначала придушили. Представляешь?

Татьяна поцокала языком и пригорюнилась. Зинаида сначала тоже решила запечалиться, но потом вдруг уставилась на Боеву цепким взглядом.

– Слушай, Татьяна, а ты откуда знаешь такие подробности? Прям и милиция тебе все рассказала, и дочь нечаянно проболталась, да еще с подробностями!

Татьяна возмущено вспрыгнула со стула:

– Ни фига себе нечаянно! Я ж тебе говорю – я по этому делу работаю! Даже и папку завела! Подожди-ка…

Боева унеслась куда-то в комнату, и вскоре оттуда послышался такой шум, будто опрокинулся шкаф со всей библиотекой. Может, так оно и было, но через минуту Татьяна стояла перед подругой и прижимала к груди тощую красную папку.

– Вот, смотри, видишь? «Де-ло»! Это я написала.

На папке и в самом деле красовалась надпись, выведенная от руки.

– Дай посмотреть.

– Ага, дай ей! – отступила на шаг Татьяна, еще крепче прижимая папку. – Сейчас сама почитаю, это ж документы, а не каракули какие. Вот, слушай. «Я, Боева Татьяна Викторовна, в трезвом уме и твердой памяти заявляю, что мной проведена огромная работа. Я выяснила, что неизвестным злостным преступником, прямо скажем, негодяем, был сильно избит Боев Вадим Николаевич. И совсем насмерть была уничтожена Софья Филипповна Рудина. Работа продолжается». – Татьяна тяжело вздохнула, будто только что и впрямь провела тяжкую работу. – Видала? Вот и думай. Конечно, я-то думать не стала, сразу за дело взялась, только у меня слабо получается, я же не сыскарь. И времени не хватает, я ведь работаю. Поэтому ты для меня сейчас – палочка-выручалочка. Мы с тобой здесь все перевернем! А то пока нас всех не передушат, никто и не пошевелится.

Зинаида приосанилась. В сыскном деле она считала себя матерым волком: раскрыла же одно преступление, а чем это хуже? И мозги у нее варят получше Татьяниных. И начальником по кадрам быть очень хочется, то есть менеджером. А там кто его знает, может, и ее в Англию возьмут, не одному же Игнатию Плюху по заграницам мотаться.

При воспоминании об Игнате губы у Зинаиды невольно растянулись в блаженную улыбку, а потом скорбно провалились вниз. Это ж надо – он на Нюрку клюнул! Нет, определенно надо себя загрузить новой работой!

– Татьяна! Я думаю, нам прямо сейчас надо отправиться на место преступления. Я имею в виду – в театр, – решительно поднялась она.

– Ты чего? Чаю обпилась? – чуть не подавилась Боева. – Кто тебя туда пустит, в театр-то? Сегодня же суббота! А у нас, если показов нет, никого по субботам в театр не пускают, таково распоряжение Ивской.

– Слушай, а чего тут думать? – вдруг сообразила Зинаида. – Может, сама Ивская все и творит? Убивает, избивает…

– Ой, ну ты совсем… – обиделась за начальницу Татьяна. – Да на фига ей такое надо?! Знаешь, она у нас какая, Елена Сергеевна! Да она… Она мухи не обидит!! Она – святой человек, чтоб ты знала! Нет, надо же такое выдумать! Ты вот людей не знаешь, а еще судить берешься!

– А я тебе говорю, самые коварные преступники – как раз те, на которых никто подумать не может. Вот ты вспомни: мы когда в ресторане работали, на меня кто-нибудь мог подумать, что я личной водкой торгую?

– А чего думать, мы все знали! – вытаращилась Татьяна. – И директор знал. Он тебя еще шельмой криворукой обзывал, потому что никак поймать не мог.

– Вот сволочь. Почему же криворукой, если я очень даже напротив – ловкость рук проявляла? – перекосилась Зинаида. – Ну да неважно. Короче, вашу Ивскую проверить не мешает. Может, прямо к ней и сходим?

Татьяна уже не рада была, что втянула Корытскую в это дело. И что ее к начальству-то тянет?

– Тань, собирайся, пошли к директрисе в гости!

– А тебя Ивская приглашала? – глядя куда-то в окно, невинно поинтересовалась Татьяна. – Нет? Так и нечего навязываться. Ты вот только пришла – и сразу по домам шастать… Так кого угодно спугнуть можно. Ивская же не дура совсем, она сразу смекнет, что ты ее подозреваешь. Если виновата, потом к ней и не подберешься, а если нет, тогда преступник насторожится. Нет, тут надо что-то другое придумать.

– Тогда давай я Вадьку твоего допрошу – должен же он был видеть, кто его мутузил!

Татьяна пожала плечами.

– Я уже его спрашивала. Ничего он там не видел, но… может, ты как-нибудь по-особенному спросишь… Пойдем. Только ты это, сильно его не травмируй, постарайся аккуратненько, с подходом…

– За кого ты меня принимаешь!

Вадька не спал. Он уныло созерцал по телевизору какой-то молодежный сериал и тянул через трубочку сок.

– Вадь, вот тут с тобой тетя Зина хочет поговорить, про бухгалтерские отчеты. Отвлекись на минутку, а?

Вадик охотно отвлекся. Он даже немного пошевелился, пытаясь устроиться поудобней. Зинаида уселась к нему на кровать, положила свою огромную ладонь на руку паренька и с улыбкой милой тетушки начала «издалека»:

– Кто тебя избил, Вадик?

Парень перевел взгляд на мать, а потом снова уставился на Зинаиду:

– Не знаю. А как это связано с отчетами?

– При чем тут отчеты? Я что, похожа на бухгалтерскую мышь? Меня интересует, кто тебя так разукрасил, а ты про отчеты… – начала нервничать Зинаида. – Лучше напрягись и припомни: как они выглядели, что говорили…

Парень отвернулся к стене, вздохнул и коротко буркнул:

– Не видел я, как они выглядели. Они сзади подбежали, сначала с ног сбили, а потом давай битой по ребрам… по голове еще тоже, потом, кажется, по почкам… я не помню, сознание потерял.

– И что, они все молчком, что ли, махались?

– Нет, матерились еще. Вам маты передавать?

– Спасибо, меня уже материли. А вот мама твоя говорит, что там про театр упоминали? – напомнила Зинаида. – Надпись опять же…

– Ну, да, было что-то… Вроде «забудь про театр» или «не суйся в театр», что-то такое. А, вспомнил! «Хрен тебе, а не место в театре!» – вот что говорили. А надпись мне сделали, когда я без сознания был. И переодели тогда же, иначе бы я не дался. Да я вообще помню только, как на остановке стоял, а потом кто-то сзади набежал, и удары посыпались. Очнулся я, когда вы мне на больное ухо ногой наступили. В общем-то, от боли и очнулся. Я даже по телефону маме не смог позвонить – не успел. Мам, дай снотворного, а то чего-то опять…

– Все-все, Вадик, уходим. Зин, пошли. Пошли, говорю! – зашипела Татьяна и потащила подругу из комнаты.

Усадив Зинаиду снова за стол, Боева недовольно нахмурилась:

– Ведь говорила тебе – осторожненько надо. Он знаешь как переживает! Да еще и боли эти… А ты – прям как топором!

– Я и так осторожненько, – оправдывалась та. – Я ведь не спросила: «Как же ты теперь калекой-то жить будешь?», или «А не задет ли мозг?» Я вполне тонко подошла. И по делу. А как еще расследование-то проводить?

Татьяна задумалась. В раздумье она отщипывала листики с какого-то цветочка и медленно жевала, сильно кривясь. Потом плюнула, с укором взглянула на гостью, как будто это Зинаида только что обкусала дорогой цветок, и решила: