Жан-Кристоф Гранже - Присягнувшие Тьме

Жан-Кристоф Гранже

Присягнувшие Тьме

Посвящается Лоранс и нашим детям

I

Матье

1

– Между жизнью и смертью.

Эрик Свендсен обожал изъясняться афоризмами, и за это я его ненавидел. Во всяком случае, сегодня. По-моему, судмедэксперт должен просто излагать факты – точно, строго по делу, и баста. Но швед не умел сдерживаться: он не говорил, а вещал, оттачивая каждую фразу…

– Очнется Люк с минуты на минуту, – сказал он. – Или не очнется никогда. Тело функционирует, но мозг практически умер. Он сейчас где-то между этим миром и тем.

Я сидел в холле отделения реанимации. Свендсен стоял спиной к окну.

– Где же это все-таки случилось? – спросил я.

– В его загородном доме, возле Шартра.

– А почему его привезли сюда?

– В Шартре его оставить не могли – там нет нужного оборудования для реанимации.

– Но почему именно сюда, в Отель-Дье?

– Они решили, что так будет лучше. В конце концов, Отель-Дье – это ведь госпиталь для легавых.

Я сжался в кресле. Ни дать ни взять олимпийский пловец, готовый к прыжку. Из-за двойных закрытых дверей просачивался запах антисептика, особенно тошнотворный в жаркой духоте помещения. В голове у меня теснились вопросы.

– Кто его нашел?

– Садовник. Углядел тело в реке, рядом с домом, и вытащил на берег. Это было в восемь утра. Хорошо еще, что там Служба спасения близко. Вовремя подоспели.

Я видел эту картину очень живо. Дом в Верне, лужайка, за ней поле, речушка с берегами, поросшими высокой травой, густой кустарник на границе участка. Сколько выходных я там провел…

И тогда я произнес слово, которого все избегали:

– Кто сказал, что это самоубийство?

– Ребята из Службы спасения. Они составляли протокол.

– А почему не несчастный случай?

– К телу был привязан груз.

Я поднял глаза. Свендсен развел руками в знак сожаления. На фоне окна его силуэт казался вырезанным из черной бумаги. Изящная фигура, курчавая шевелюра, круглая как шар.

– У Люка к поясу проволокой были прикручены куски строительных блоков. Наподобие спасательного пояса.

– Может, убийство?

– Брось, Мат. Тогда бы его нашли с тремя пулями в башке. А там никаких следов насилия. Он нырнул сам, и ничего с этим не поделаешь.

Я подумал о Вирджинии Вулф, которая бросилась в реку, насовав в карманы камней. Это было в Англии, в Сассексе. Свендсен был прав, и доказательством тому служило само место происшествия. Любой другой полицейский из уголовки пустил бы себе пулю в лоб из табельного оружия. Но Люк любил церемониал, символичные места. Ферма в Верне, которую он с великими трудами выкупил, отремонтировал и обставил, как раз и была одним из таких мест. Настоящее святилище.

Судебный врач положил мне руку на плечо:

– Он не первый полицейский, который свел счеты с жизнью. Вы все ходите по краю пропасти…

Опять высокопарная болтовня: я ее уже не слушал. Вспомнил статистику: только за прошлый год во Франции застрелились почти сто полицейских. Похоже, в наши дни самоубийство становится привычным способом завершить карьеру.

Мне показалось, что в коридоре стало еще темнее. Нестерпимо воняло эфиром, от жары было нечем дышать. Когда же я в последний раз разговаривал с Люком? Вот уже несколько месяцев, как мы и словом не перемолвились. Я посмотрел на Свендсена:

– А ты-то как тут оказался?

Он пожал плечами.

– Мне на набережную Рапе[1] принесли покойника. Громилу во время ограбления хватил удар. Парни, которые его привезли, как раз ехали из Отель-Дье. Они мне и рассказали про Люка. Я все бросил и примчался сюда. В конце концов, мои клиенты могут и подождать.

У меня в ушах эхом зазвучали слова Фуко, моего старшего помощника, позвонившего час назад: «Похоже, Люку крышка!» В голове застучало от боли.

Я внимательно оглядел Свендсена. Без белого халата он казался каким-то ненастоящим. Но это, конечно, был он: маленький крючковатый нос, очки в тонкой оправе, закошенные под пенсне. Врач мертвых. Что ему делать у постели Люка? Не к добру это!

Распахнулась двойная служебная дверь, и на пороге возникла коренастая фигура врача в помятой зеленой робе. Я сразу его узнал: Кристоф Буржуа, анестезиолог-реаниматолог. Два года назад он пытался спасти одного сутенера с шизоидными наклонностями, который во время облавы на улице Кюстин, в Восемнадцатом округе, открыл беспорядочную стрельбу. Он успел уложить двух полицейских, пока ему в спинной мозг не впилась пуля 45-го калибра. Пулю выпустил я.

Я встал и шагнул ему навстречу. Он нахмурился:

– Мы знакомы?

– Матье Дюрей из уголовки. Дело Бенцани, март 2000 года. Отморозок с пулевым ранением, тут у вас и скончался. Потом мы еще раз виделись в суде, в Кретее. В прошлом году, на заочном процессе…

Он махнул рукой, словно говоря: «Через меня их столько прошло…» У него были густые седые волосы, которые его совсем не старили, а наоборот, свидетельствовали о жизненной силе и добавляли ему привлекательности. Он бросил беглый взгляд на дверь реанимации.

– Вы насчет полицейского в коме?

– Люк Субейра – мой лучший друг.

Он сморщился, как будто услышал еще одну дурную новость.

– Он выкарабкается?

Врач возился с завязками робы, закрепленными на спине.

– Чудо уже то, что у него заработало сердце, – вздохнул он. – Когда его выловили, он был мертв.

– Вы хотите сказать…

– Клиническая смерть. Не будь вода такой холодной, мы ничего не могли бы сделать. А так организм находился в условиях гипотермии, что замедлило проникновение воды в ткани. Ребята из Шартра оказались на редкость находчивыми. Они попытались сделать невозможное – разогрели ему кровь. И это сработало. Настоящее воскрешение.

– Как вы сказали?

Свендсен, торчавший поблизости, тут же встрял в разговор:

– Я тебе объясню…

Я едва не сжег его взглядом. Врач посмотрел на часы:

– Мне правда надо идти…

И тут меня прорвало:

– За этими дверьми погибает мой лучший друг, и я хочу знать, что с ним!

– Прошу меня простить, – улыбнулся врач, – диагноз еще не до конца ясен. Мы проводим тесты, чтобы понять, насколько глубоко он погружен в кому.

– А физическое состояние?

– Жизнь к нему вернулась, но беда в том, что мы не можем его разбудить… И даже если он очнется, неизвестно, каким он станет. Все зависит от того, насколько поврежден мозг. Поймите, ваш друг вернулся с того света. Его мозг подвергся кислородному голоданию, что не могло не вызвать разрушений.

– Но ведь кома бывает разная?

– Да, вы правы. Есть вегетативное состояние, когда пациент реагирует на некоторые раздражители, и настоящая кома, то есть полное отключение. Похоже, ваш друг – где-то посередине. Вам лучше поговорить с Эриком Тюилье, он невропатолог. (Я записал имя в блокнот.) Это он сейчас проводит тесты. Договоритесь с ним о встрече на завтра.

Он снова взглянул на часы и добавил уже тише:

– И вот еще что… Я не стал спрашивать у его жены, но… Ваш друг принимал наркотики?

– Конечно нет! С чего вы взяли?

– На сгибе локтя у него следы от уколов.

– Может, ему кололи какое-то лекарство?

– Жена говорит, что нет. Она в этом совершенно уверена.

Врач, наконец, стянул с себя робу и протянул мне руку:

– Мне действительно пора идти. Меня ждут в другом отделении.

Я пожал ему руку в ответ, и тут двери снова раскрылись. На пороге стояла Лора, жена Люка, в бумажном халате и надвинутой на лоб медицинской шапочке. Она пыталась сделать шаг, но ноги ее не держали. Я бросился к ней. Она резко отстранилась, словно испугавшись – то ли моего голоса, то ли одного моего вида. Она посмотрела на меня холодным и ничего не выражающим взглядом.

– Лора! Если тебе что-нибудь нужно, ты только скажи…

Она отрицательно качнула головой. Лора никогда не была красавицей, а сейчас и вовсе напоминала привидение.

– Вчера вечером, – торопливо заговорила она, – он сказал, чтобы мы уезжали без него. А он пока останется в Верне. Не знаю, что там случилось… Ничего не знаю…

Ее шепот перешел в бессвязное бормотание. Мне хотелось ее обнять, успокоить, но я не мог решиться на подобную фамильярность. Ни теперь, ни раньше. На всякий случай я сказал:

– Он выкарабкается, я уверен. Мы…

Она смерила меня ледяным взглядом. Глаза ее враждебно сверкнули.

– Это все ваша работа! Ваша гребаная работа!

– Не говори так. Это…

Я не успел договорить, потому что Лора разрыдалась. Мне снова захотелось ее утешить, и снова я не посмел к ней прикоснуться. Опустив глаза, я заметил, что под халатом на ней пальто, застегнутое вкривь и вкось. Я почувствовал, что и сам сейчас заплачу.

Она высморкалась и прошептала:

– Я пойду… Меня девочки ждут…

– Где они сейчас?

– В школе. Я их оставила на продленке.

В ушах у меня шумело, наши с Лорой голоса звучали как сквозь вату.

– Отвезти тебя?

– Я на машине.