Кристофер Райх - Клуб патриотов

КРИСТОФЕР РАЙХ

КЛУБ ПАТРИОТОВ

Ричарду Пайну, с благодарностью

Прошлое

С Ист-Ривер дул теплый ветер. Он сметал с улиц пыль, городскую нервозность и мусор и кружил всю эту вредоносную смесь, не давая ей осесть на землю. Пережидая порыв ветра, двое мужчин отвернулись друг от друга и только потом заговорили снова.

— Вы, как всегда, преувеличиваете, — сказал генерал. — Надо успокоиться. Такая раздражительность когда-нибудь сыграет с вами злую шутку.

— Вряд ли, — ответил его собеседник. Ростом он был на голову ниже генерала. — Посмотрите вокруг. Страну разрывают на части. На западе банды головорезов приступом берут суды. В Пенсильвании фермеры с утра до вечера лоббируют снижение налогов, а хлопковые магнаты в южных штатах вообще не хотят иметь с нами никаких дел. Нас тянут во все стороны, чуть ли не четвертуют.

— Пройдет время, и мы разберемся со всеми неурядицами.

— Пройдет время, и наша республика перестанет существовать! Огромная страна — и такая разная! Пройдитесь по Бродвею, там же сплошная иностранная речь — немцы, русские, испанцы. Куда ни посмотришь, каждый второй — эмигрант. Даю доллар за каждого коренного американца, у которого родной язык английский. Попробуйте найдите!

— Я вот слушаю вас и припоминаю, что вы ведь тоже приехали из-за границы.

Малорослый уже давным-давно научился игнорировать неприятные подробности своего происхождения. По профессии он был юрист, подобранный, ладный, с профилем римского сенатора и бледно-голубыми глазами.

— Мы потеряли цель. Война объединяла нас, а сегодня каждый за себя. Я категорически против. Во имя чего мы жертвовали собой? Нужна твердая рука, которая наведет порядок. Один голос. Одна точка зрения.

— У нас есть голос народа, и он нас направляет.

— Вот в этом-то и проблема! Нельзя доверять голосу народа. Это толпа.

— Это американцы! — возразил генерал.

— Вот именно, — поморщившись, ответил его собеседник. — Вы когда-нибудь встречали более вздорных людей?

Генерал начал прохаживаться взад-вперед, его взгляд скользнул по Уолл-стрит и задержался на причале. Каждый день приходит все больше и больше кораблей. Все больше новых людей прибывают, чтобы населить эту бескрайнюю землю, и у всех свой уклад, свои предрассудки и свои традиции. И у каждого свои приоритеты. И на первом месте, естественно, собственное благополучие. Что они могут принести с собой, кроме разногласий?

— И что вы предлагаете?

Юрист поманил его к себе.

— У меня есть идея, — сообщил он шепотом. — Это вам поможет.

— Поможет мне?

— Президенту США. Стране. — Он коснулся плеча генерала. — Простой способ обойти голос народа. Чтобы навести порядок. Чтобы вас слушались.

Генерал пристально посмотрел на своего собеседника. Они дружили почти двадцать лет. На войне молодой человек служил у него адъютантом. Во время боевых действий он проявлял смелость, и его советы всегда оказывались разумными. Ему можно было доверять.

— И что же это?

— Клуб, сэр.

— Какой клуб?

Глаза юриста сверкнули.

— Клуб патриотов.

1

Томас Болден бросил взгляд через плечо: двое мужчин по-прежнему находились на расстоянии в полквартала. Он заметил их вскоре после выхода из отеля, и с тех пор они сохраняли все ту же дистанцию. Почему-то они вызывали у него беспокойство. Оба высокие, чисто выбритые, примерно одного с ним возраста. Одеты прилично — темные брюки и плащи. На первый взгляд их вид не предвещал ничего плохого. Можно было подумать, что это банкиры, засидевшиеся допоздна в офисе. Друзья-коллеги, спешащие в Принстонский клуб, чтобы попасть туда до закрытия. И более вероятная версия: эти двое из числа примерно трехсот гостей, мужественно отсидевших организованный в его честь ужин.

И все-таки ему было не по себе.

— Прости, дорогая, ты что-то сказала? — переспросил Болден.

— Куда ты ее поставишь? — поинтересовалась Дженнифер Дэнс. — Ну, у себя в квартире?

— Поставлю? — Болден бросил взгляд на большую серебряную тарелку в руках Дженни. — По-твоему, ее нужно выставить на всеобщее обозрение?

Примерно такой же тарелкой из полновесного серебра награждают победительниц одиночного женского первенства на Уимблдонском турнире. Однако на этой были выгравированы слова: «Томас Ф. Болден. Человек года клуба „Гарлемские парни“». Ему доводилось получать в качестве награды почетные знаки, медали, вымпелы и памятные подарки, но тарелку — никогда. Интересно, какой шутник в клубе додумался до такого?

Обняв Дженни за плечи, он притянул ее к себе:

— Ну уж нет. Эта замечательная свинцовая штуковина отправится прямо в чулан.

— Ты должен гордиться своей наградой, — возразила Дженни.

— Я и горжусь, но она все равно отправится в чулан.

— Ей не обязательно стоять на самом видном месте. Можно поставить где-нибудь в сторонке. К примеру, на столике в маленьком коридоре между твоей спальней и ванной. Ты же так старался. Надо радоваться своим достижениям.

Посмотрев на Дженни, Болден усмехнулся:

— Я и радуюсь. Просто глупо вспоминать о собственном величии всякий раз, как идешь в туалет. Это так… даже не знаю… так по-нью-йоркски.

— «Если ты действительно можешь что-то здорово сделать, то заявить об этом во всеуслышание — не хвастовство», — сказала Дженни. — Твои слова.

— Я говорил о баскетболе — о том, что могу забить мяч в прыжке. Вот это достижение для белого мужика тридцати двух лет от роду, который привирает, что в нем росту два метра. В следующий раз сфотографируй, как я прыгаю, и я поставлю фотографию на столик рядом с ванной. Даже в рамочке.

Время близилось к полуночи, вторник, середина января — узкие улочки делового района Нью-Йорка были пустынны. Ночное небо нависало над городом. Серые тучи мчались между небоскребами, словно быстроходные корабли. Стояла теплая, не по сезону, погода. Поговаривали, что на Восточное побережье могут обрушиться ураганы, но, похоже, на этот раз синоптики ошиблись.

Ежегодный благотворительный обед в пользу клуба «Гарлемские парни» завершился полчаса назад. Все прошло по высшему разряду: белые скатерти, коктейли с шампанским, четыре перемены блюд, вместо традиционной курицы — свежие морепродукты. Болден слишком нервничал по поводу своей речи и поэтому не мог наслаждаться мероприятием. Кроме того, все это не в его вкусе. Слишком много похлопываний по спине. Слишком много рукопожатий. Натужный смех. После всех поцелуев ему казалось, что щеки превратились в боксерскую грушу.

Впрочем, это действо собрало триста тысяч долларов. За такую сумму щеки вполне могли и потерпеть.

На нос упала дождевая капля. Болден посмотрел вверх, ожидая второй и третьей, но продолжения не последовало. Притянув Дженни, он уткнулся носом ей в шею. Краем глаза он видел тех двоих: может, они чуть-чуть и приотстали, но по-прежнему шли бок о бок, оживленно разговаривая. За последнее время он уже не первый раз чувствовал, что за ним следят. Как-то вечером на прошлой неделе он определенно ощутил, что его «провели» до самой квартиры на Саттон-плейс. И сегодня во время обеда у него тоже возникло чувство, будто кто-то не просто так слоняется поблизости. Навязчивое чувство, словно за тобой наблюдают. Однако ему не хватило мужества признаться себе в этих страхах.

И вот теперь те двое.

Он бросил взгляд на Дженни: она тоже внимательно смотрела на него.

— Что такое?

— Вот так, мой Томми, — сказала она со своей всезнающей улыбкой. — Никак не решишься забыть.

— Что забыть?

— Свое прошлое. Историю про «Томми Би, который пошел по кривой дорожке». У тебя даже походка такая, будто ты до сих пор живешь в трущобах Чикаго. Словно какой-нибудь бандит в бегах, боишься, что тебя узнают.

— Ничего подобного, — ответил Болден, заставляя себя расправить плечи. — В любом случае я тот, кто я есть. И родился, где родился.

— А сейчас ты здесь. И это тоже твой мир. Посмотри на себя. Ты один из директоров самого престижного на Уолл-стрит инвестиционного банка. Постоянно обедаешь с политиками и прочими большими шишками. Сегодня вечером все эти люди пришли не ради меня… они пришли ради тебя. Положение, которого вы достигли, очень даже впечатляет, мистер.

Болден засунул руки в карманы:

— Неплохо для помоечной крысы.

Дженни дернула его за рукав:

— Томас, я серьезно.

— Да куда уж серьезнее, раз ты называешь меня Томасом.

Они прошли чуть дальше.

— Ну ладно тебе, Томми, — сказала она. — Никто не причисляет тебя к высшей нью-йоркской аристократии. Я всего лишь говорю, что пора забыть свое прошлое. Теперь твой мир здесь.

Болден покачал головой: