Виктор Точинов - Игра в солдатики

Виктор Точинов

Игра в солдатики

В переводе с японского это звучало красиво: полет ласточки над вечерним морем. Но воздух рассекла не быстрокрылая птичка – холодная сталь клинка.

Удар должен был отсечь руку – правую кисть. Не отсек. Рука метнулась навстречу – не то надеясь отвести или остановить безжалостное лезвие, не то просто рефлекторно. Два пальца упали на землю. Указательный и средний. Кровь не ударила струей – в последовавшие несколько секунд. Так всегда и бывает – спазматическое сжатие сосудов.

А потом уже было не понять, откуда хлещет и льется красное.

Самое страшное было – звуки. Вернее, почти полное их отсутствие. Один умирал, другой убивал – и оба молчали. Тяжелое дыхание. Стон рассекаемого воздуха. Шлепки стали о плоть. Скрежет – о кость. Наконец – уже не крик – булькающий клекот – неизвестно какой по счету удар рассек горло.

После этого все кончилось довольно быстро.

А началось все…

Началось все в деревне, и первым парнем на деревне был Динамит.

А это совсем не то, что первый парень в классе или первый парень во дворе. Чтобы понять разницу, стоит самому пожить в деревне в нежном возрасте от десяти до семнадцати. Пусть даже в такой, как Спасовка – пятнадцать минут до Павловска на автобусе, оттуда двадцать минут на электричке – и пожалуйста, северная столица перед вами. Почти пригород, а не тонущая в грязи сельская глубинка Нечерноземья, что уж говорить. Но…

Вроде живущие здесь и одеты точно как в городе, и магазине те же продукты, и до Невского добраться быстрее, чем с иной городской окраины, с какой-нибудь Сосновой Поляны, – но народ совсем другой. Это не понаехавшие отовсюду в отдельные квартиры жильцы многоэтажек – здесь не просто все знают всех, здесь корни – отцы знали отцов, и деды знали дедов, и прадеды прадедов…

Стать первым парнем тут ой как не просто, зато если уж если стал – то ты Первый Парень с большой буквы. Здесь не город, кишащий скороспелыми дутыми авторитетами; здесь мнения складываются годами, а живут десятилетиями…

Первым Динамит был по праву, и первым во всем.

Самые крепкие кулаки и самая отчаянная голова во всей Спасовке – это важно и это немало, без этого не станешь Первым Парнем…

Первым отчаянно вступить в драку, когда противников втрое больше. Первым сигануть в речку с высоченной тарзанки. Первым среди сверстников затянуться под восхищенными взглядами сигаретой. И первым, скопив всеми правдами и неправдами денег, купить подержанный мотоцикл и пронестись ревущей молнией по деревне (ровесники бледнеют от зависти и верные двухколесные друзья-велосипеды вызывают у них теперь раздраженную неприязнь).

Но не только это делало Динамита Первым Парнем. У него был свод своих собственных правил, соответствующий, по разумению его и окружающих, этому положению, и он не отступал от них никогда, чем бы это не грозило: поркой, полученной от отца, застукавшего с сигаретой; жестокими побоями, когда противников было уж слишком много и вся сила и все умение не могли помочь; бесконечными конфликтами с учителями, постоянно грозящими выдать вместо аттестата справку с ровным рядочком двоек и характеристику, способную напугать самое отпетое ПТУ…

Главных правил было немного: не лгать, выполняя любой ценой обещанное; не боятся никого и ничего; не отступать и всегда бить первым.

Библейские заповеди: не убий, не укради и т.д. сюда не входили. Жестоким Динамита назвать было трудно (хотя многие, познакомившиеся с увесистыми кулаками, едва ли с этим бы согласились) – чужая боль не доставляла никакого удовольствия. Можно сказать, что он жил по самурайскому кодексу бусидо, жестокому к себе не менее, чем к окружающим.

Слава первого драчуна и первого сорвиголовы вышла за пределы Спасовки. Динамита знали и в окрестных поселках, иные только понаслышке; он любил со смехом рассказывать, как какие-то павловские парни в словесной разборке, предварявшей очередную баталию, ссылались ему на то, что знакомы «с самим Динамитом».

Конечно, его девчонкой была Наташка.

Да и кому еще гулять с такой красавицей под завистливыми взглядами не смеющих (посмевшие горько раскаивались) приблизиться соперников? Конечно, Первому Парню, любой иной вариант был бы насмешкой и издевательством над так щедро наградившей ее природой. Да и он внешне был Наташке вполне под стать: не слишком высокий, со складной, не убавить, не прибавить, фигурой, со спокойным и мужественным лицом – правда, зачастую украшенным синяками и ссадинами.

Девчонки, кладущие глаз на Динамита, завистливо поглядывали им вслед и шептались, что вся щедрость матери-природы к Наташке ушла на грудь и ножки, а так дура дурой, что он в ней нашел… Врали, безбожно и завистливо врали, обаяния и ума хватало, вполне достаточно, чтобы не афишировать тот факт, что нашел не он, это она нашла и выбрала, подчиняясь древнему как мир женскому инстинкту – стремлению быть женщиной победителя…

Первым Парнем нелегко стать, но остаться им надолго еще труднее.

Обычно карьеру Первого Парня обрывает служба в армии (Первый Парень и вузовское или, хуже того, по состоянию здоровья, освобождение от службы – суть вещи несовместные).

Но по возвращении начинают выясняться непонятные вещи: у сверстников входит в цену не умение сбить противника на землю одним ударом, или с гордо поднятой головой послать на три буквы школьную учительницу, или единым духом, не поморщившись, опрокинуть стакан обжигающего горло шила, или нырнуть с высоченного дерева в опасном месте у разрушенной плотины – теперь вчерашние друзья и соратники все больше думают об образовании и о хорошей работе; нет, они еще совсем не забыли твоих недавних подвигов, но начинают вспоминать о них уже без восхищения, не глядя на тебя как на героя и полубога – с какой-то ноткой снисхождения, как о забавах ушедшего детства, и, покурив вместе и повспоминав былое, куда-то спешат по своим делам, в которых тебе уже нет места… А за место Первого Парня уже бьются молодые, вчерашние сопляки, считавшие за честь сбегать для тебя в сельмаг за пачкой сигарет, а теперь – заматеревшие волчата с подросшими клыками…

И девчонки-подружки, повзрослевшие и кое-что уже понявшие в жизни, не мечтают сесть к тебе за спину на сиденье старой «Явы» (длинные волосы развеваются из-под потертого шлема, сквозь кожу куртки чувствуется прильнувшая к спине упругая девичья грудь – и даже не знаешь, что возбуждает больше: это ощущение или пьянящий азарт гонки по ночному шоссе) – теперь как средство передвижения девчонок куда больше привлекают мерседесы или, на худой конец, жигули последней модели…

А мать, когда рассеивается сладкий дурман шумно отпразднованного возвращения, все чаще намекает, что неплохо бы устроиться на работу – и выясняется, что придется вставать к деревообрабатывающему станку на местной фабрике спортинвентаря, поднимаясь в шесть утра каждый божий день по мерзкому звонку будильника, и вытачивать до одурения перекладины для шведских стенок и кии для бильярда – другой работы нет, а какая есть – не возьмут. Сам ведь, парень, выбирал профессию? – да кто же думал, что этим придется действительно заниматься, что это надолго, может навсегда – просто тогда вконец осточертела школа и дуры-училки, а в ту путягу ходили старшие кореша, крутые парни (куда ж они подевались?), с которыми можно было клево оттянуться, закосив занятия – первый стакан, первая сигарета, первый мажущий помадой поцелуй с разбитной девчонкой, про которую говорят, что ее – можно…

Где все это? Ушло, исчезло, развеялось, хотя и много, очень много лет спустя поседелые дружки будут вспоминать: «Васька-то? Да-а, первый парень был на деревне…»

Но в то лето Динамит ни о чем таком не задумывался.

Он был в расцвете своих девятнадцати лет (осенью заканчивалась отсрочка от армии) и в зените своей славы – был, когда закадычный друг-приятель Пашка-Козырь произнес равнодушно, как бы между прочим, одну фразу.

Козырь сказал:

– Знаешь, говорят, Наташка в пятницу после дискотеки с одним чуваком ушла…

Если Динамит был Первым Парнем, то Пашка-Козырь – уж всяко вторым, никак не меньше.

Козырем его звали не за любовь к азартным играм, Козыри было наследственное, семейное прозвище, уходящее корнями в далекие предвоенные годы и постепенно вытеснившее в обиходе фамилию (когда кто-нибудь из нездешних спрашивал, где дом Ермаковых, то односельчане долго с удивлением чесали в затылках, потом вспоминали: а-а-а, Козыри! – и объясняли дорогу).

Пашка отнюдь не был красавцем – длинное и узкоплечее, но мускулистое тело венчала непропорционально маленькая голова с круглым кошачьим лицом; нос-пуговку украшали очки с круглыми стеклами в тонкой проволочной оправе – и казались они у Козыря неуместными и чужеродными, как пышный бюст на сухопаром теле манекенщицы. Впрочем, обзавелся этим оптическим прибором Пашка совсем не от излишней любви к чтению; зрение село давно, в четвертом классе, после того как Козырю (тогда еще Козыренку) случайно пробили лоб камнем, изображавшим гранату в детской игре в войну… Дразнить Пашку очкариком желающих не находилось, в драке он был силен и увертлив, гибок как змея и так же опасен.