Джон Сирлз - Экзорцисты Страница 10

– Честное слово. А теперь вали отсюда.

После того как она скрылась наверху, я отправилась в покосившийся сарай и достала из ящика карту Дандалка. Дороги, о которой мне рассказала Роуз, на ней не оказалось, но я провела пальцем через лес и поняла, что, судя по всему, она меня не обманула. Я собрала книги, перешла на другую сторону улицы, мимо старого фундамента, где начали строить дом, но так и не довели дело до конца, за ним обнаружила среди деревьев просвет, похожий на широко раскрытый рот, который меня поглотил. Короткая дорога Роуз оказалась совсем не такой короткой, потому что лес был гораздо гуще, чем я представляла. Но в конце концов я вышла на спортивную площадку перед школой.

Я много недель представляла, как буду вручать свой доклад мисс Махевка, но она заболела, и работы собирал другой учитель. После этого мне пришлось просидеть на уроках целый день, но думать я могла только про Дот, запертую в ванной комнате родителей. Съела ли она те жалкие вафли? Пообещала ли не вызывать полицию? Сдержит ли слово, когда окажется на свободе? Когда я вышла из автобуса, эти вопросы поглотили все остальные.

На подъездной дорожке стоял «юго» Дот, там, где она его оставила. На втором этаже окно ванной комнаты моих родителей, выходящее на скос крыши, было широко распахнуто, занавеска отодвинута, и створки болтались на ветру. Рядом не хватало нескольких черепиц, и я разглядела их среди рододендронов внизу.

«…жара летом и мороз зимой. Даже простой магнит демонстрирует нам положительную и отрицательную энергию…»

Еще до того, как я вошла в дом, до меня снова донесся тихий голос отца, и на этот раз я поняла, что произошло ночью. Я перешагнула через порог, прислушиваясь к его словам. Когда я нажала на кнопку выключателя, свет не загорелся. Тогда я отправилась на кухню, но Роуз там не было. Вернувшись в гостиную, к лестнице, я на мгновение посмотрела на темный коридор наверху, а мой отец снова начал рассказывать про девочку по имени Лидия Флорес.

«Священник изолировал девочку. К ней не пускали никого, кроме матери. Еду и воду выдавали особыми порциями. Священник провел множество часов, вставляя перья между пальцами ее ног в надежде, что злой дух улетит…»

На верхней площадке я повернула в сторону спальни родителей.

«…Через месяц перьев, громких молитв и криков о помощи Лидия заговорила о том, что хочет умереть, чтобы искупить свои грехи. И вот тогда у матери появились сомнения, что священник действительно помогает ее дочери. Она поехала в город и рассказала о своей беде. Так она узнала о моей жене и обо мне. А когда ее заверили, что в подобных ситуациях мы ведем себя более мягко и гуманно в отличие от клише, которые нам навязывают книги и фильмы, она с нами связалась…»

Я подошла к двери спальни, уверенная, что она заперта. Но дверь сразу открылась. Первым делом я увидела Роуз, которая спала на маминой кровати, рот похож на кривую букву «О», раскрытая Библия лежит на груди. На тумбочке – магнитофон из корзины, которая стояла в подвале. Внутри крутились колесики, и я увидела неровный почерк отца на кассете: «Сильвестр Мейсон, лекция, посвященная «Свету и Тьме» в Группе верующих. 11/9/1985».

«…Когда мы приехали в деревню, нам с женой сразу стало ясно, что девочка не нуждается в нашей помощи и ей необходим врач, чтобы решить ее проблемы, – психиатр. Вам, возможно, интересно, как мы смогли это понять и увидеть различия. Позвольте мне объяснить…»

СТОП.

Когда я нажала на кнопку, в доме воцарилась абсолютная тишина. Из ванной комнаты тоже не доносилось ни звука, что показалось мне немного пугающим. Я ждала, что сестра проснется, но она продолжала спать, и я подошла к двери.

– Дот? Как вы там?

Она не ответила, моя сестра тоже не реагировала на внешний мир. Тогда я решила отвязать веревку от дверной ручки, но она не поддавалась, и я перешла к столбику кровати, где узел развязался без особых проблем.

Веревка упала на пол, и в этот момент моя сестра открыла глаза.

– Ты что делаешь? – спросила она сонным голосом.

– А ты как думаешь, Роуз? Она провела там много часов.

Я ожидала, что она станет возражать, но сестра потерла глаза, слезла с кровати, нашла фонарик и вышла из комнаты. Я схватила другой фонарик с комода и направила его в сторону ванной комнаты родителей, выложенной розовой плиткой. Внутри я обнаружила в углу на полу лежащую Дот, которая отчаянно дрожала. Если не считать полотенец, которыми она обернула талию и шею, она была голой.

– Дот?

Она медленно подняла голову и прикрыла одной рукой глаза от луча фонарика. Я тут же отвела его в сторону и спросила, как она. Дот не ответила. Я быстро сходила к кровати, взяла ее форму с медвежатами, вернулась и протянула ей. Женщина встала на дрожащих ногах, полотенце соскользнуло с тела, и я увидела тощие ноги, обвислую грудь, большой живот и даже седые волосы внизу. А еще царапины на ногах и руках и поняла, что она, видимо без особого успеха, пыталась вылезти в окно на наклонную часть крыши.

Прежде чем я успела отвернуться, Дот протянула руку, схватила форму и начала неуклюже одеваться, придерживаясь за вешалку для полотенец. Кофту она надела наизнанку и задом наперед, так что этикетка оказалась спереди, а вырез сзади. Но ей было все равно: Дот подняла с пола потрепанную книжку и прошла мимо меня, толкнув в плечо так сильно, что мне пришлось отступить назад. Она в темноте пробиралась по коридору, а я, восстановив равновесие, последовала за ней, стараясь освещать дорогу фонариком. Когда мы вошли в гостиную, она схватила свою корзинку с бельем, стоявшую на одном из стульев, где я ее оставила.

– Я постирала и сложила ваше белье, как вы хотели, – сказала я ей.

Она не ответила, но вдруг повсюду зажегся свет и Роуз начала с топотом подниматься по лестнице. Она помедлила, увидев женщину у входной двери.

– Дот, – крикнула я, когда та начала ее открывать, – вам не нужно уезжать.

Эти слова наконец привлекли ее внимание, она резко обернулась, и я увидела огромные глаза за линзами очков и мокрые от слюны губы.

– Очень даже нужно, – заявила она и наставила дрожащий палец в пространство между Роуз и мной. – Мне плевать, если меня выгонят из агентства! Вы ужасные создания! Ужасные! Вы сказали, что ваши родители путешествуют по стране в поисках демонов. Могли бы и не тратить время. Потому что в их собственном доме живут две самые мерзкие девчонки в мире!

Она повернулась и выскочила на яркий дневной свет, оставив дверь открытой. Я вышла на крыльцо и смотрела, как она забирается в свою заляпанную грязью машину. Когда она включила двигатель и сдала назад на подъездной дорожке, ко мне присоединилась Роуз. Дот едва не налетела на одну из берез, прежде чем выехать на дорогу, а когда с жутким скрежетом переключила передачу, перед тем как помчаться по Баттер-лейн, сестра обняла меня за плечи – можете себе такое представить?

– А что, если она позвонит в полицию? – спро-сила я.

– Не позвонит.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, и все, – заявила Роуз. – Итак, хорошая новость: мы с тобой остались одни до возвращения мамы и папы, которые приедут к выходным.

В общем, моя сестра в конце концов своего добилась. После Дот к нам больше не вызывали нянек. Однако Роуз получила и не получила то, что хотела, поскольку с этого дня всякий раз, когда родители отправлялись в путешествие, они брали с собой своих мерзких до-черей.

Машина с одной фарой

В первые дни после смерти родителей я слышала звуки из подвала, что-то звякало и как будто ломалось и билось. Это было до того, как погасла голая лампочка. До того, как ее желтый свет перестал просачиваться сквозь грязное окно, находившееся на уровне земли, на нижние ветви рододендронов. Я не сомневалась, что означают те звуки: предметы, оставленные моими родителями внизу, оплакивали их безвременную смерть – так же, как мы с Роуз наверху, в доме.

Тогда мы все дни и ночи проводили в гостиной, точно жертвы кораблекрушения, вместе и одновременно каждая сама по себе. Я лежала на вытертом восточном ковре и смотрела в потолок, как будто надеялась увидеть там что-то, например целый мир созвездий вместо обычного белого и пустого пространства с пылью, собравшейся в углах. Роуз устраивалась в кресле, подтащив второе так, что получалось что-то вроде колыбели. Она сидела боком, свесив ноги и накрыв их одеялом, которое наша мама связала много лет назад.

– Я не понимаю, – повторяла я снова и снова. – Почему ты связалась с Альбертом Линчем?

Когда Роуз отвечала мне, в ее голосе не было обычной резкости, только изумление и рассеянность, как и в моем собственном.

– Я это сделала… – начинала она, потом замолкала и предпринимала новую попытку: – Я сделала это, потому что не имела ни малейшего представления, что он задумал. Он сказал, что всего лишь хочет с ними поговорить, разобраться с тем, что произошло с Абигейл в то лето, когда она приехала к нам жить. Он мне сказал…