Майкл Коннелли - Поэт Страница 10

— Шон полагал, что волокно капока может дать нам ключ к обнаружению именно того места, где после исчезновения находилось тело. Видишь ли, найди мы участок, где есть столь необычные волокна, это означало бы, что мы обнаружили место преступления. Но мы его так и не нашли.

Записи велись в хронологическом порядке, и я мог следить за процессом появления и отбраковки версий. А еще — чувствовать разочарование, нараставшее по ходу расследования. Ясно, что на своем пути Тереза Лофтон пересеклась с серийным убийцей, а это само по себе осложняет поиск.

Здесь же я обнаружил психологический портрет преступника, составленный в Национальном центре ФБР по анализу преступлений, связанных с насилием. Брат также сохранил в деле семнадцатистраничное описание преступления, которое он сам отсылал в бюро «Программы по обобщению преступлений, связанных с насилием». Однако ответ оказался негативным. Компьютер не нашел сходства с другими убийствами, случавшимися в стране когда-либо, так что никто не гарантировал Шону дальнейшую поддержку со стороны ФБР.

Примерное описание убийцы, полученное из бюро, оказалось подписанным женщиной, агентом Рейчел Уэллинг. В нем содержалась уйма сведений, в целом совершенно бесполезных для следствия, поскольку они характеризовали глубоко внутренние аспекты преступника и даже цели, но не могли помочь детективам вычислить его из миллиона возможных подозреваемых.

Описание сводилось к выводу, что, вероятнее всего, убийца — белый мужчина в возрасте 20 — 30 лет, с неразрешимым ощущением несоответствия, агрессивный по отношению к женщинам, что следовало из факта расчленения жертвы. Он, вероятно, вырос под пятой доминирования матери, а отец скорее всего в доме отсутствовал либо занимался только работой, оставив воспитание сына на втором плане или полностью доверив его супруге. Документ методологически относил убийцу к типу «организаторов» и предупреждал, что, учитывая его сложившееся представление о своей «успешности» и «спланированном» им уходе от преследования, существует возможность возврата преступника к новым преступлениям аналогичной природы.

Последним в папке лежало заключение, суммировавшее все показания, все наводки, проверенные детективами, а также прочие детали, могущие показаться незначительными в момент проведения следствия, но способные дать эффект в дальнейшем. Читая заметки Шона, я почувствовал нараставшее в нем личное отношение к жертве преступления, Терезе Лофтон. Вначале он всегда упоминал ее именно как жертву, иногда как Лофтон. Далее она фигурировала в его текстах как Тереза. Наконец, в последнем рапорте, датированном уже февралем, незадолго до своей смерти Шон называл ее Терри, возможно, позаимствовав это уменьшительное имя от родителей или друзей, а может — с оборота той фотографии, сделанной в первый день в кампусе. В тот счастливый день.

До срока оставалось десять минут, когда я закрыл первую папку и раскрыл вторую. Она не выглядела такой толстой, и, как мне показалось, ее наполняла мешанина из следственных тупиков. Здесь же попалось несколько писем от граждан, предлагавших свои версии убийства. Даже письмо от медиума, сообщавшего, что живой дух Терезы Лофтон находится теперь где-то над озоновым слоем и представляет собой высокочастотные звуковые колебания. Ее речь недоступна нетренированному уху, но медиум способен расшифровать чириканье и даже готов задать духу вопросы, если только Шон пожелает. И никакого подтверждения, сделали это копы или нет.

Записка о вспомогательном расследовании указывала, что банк и автосервис находились на расстоянии пешего перехода от кампуса. Детективы трижды прошли по маршруту, которым могла двигаться Лофтон, но не обнаружили ни одного свидетеля, ее запомнившего. Несмотря на все доводы, теория, которой придерживался мой брат и приведенная в другой записке о вспомогательном расследовании, гласила: Тереза Лофтон пропала в интервале после звонка механику, сделанного из детского сада, и до момента предполагаемого посещения банка, где ей следовало взять деньги для оплаты автосервиса.

В папке находилась также и хронология деятельности всей группы, назначенной для расследования по этому делу. Сначала четверо полицейских работали по делу полный день, с утра до вечера. Когда продвижение замедлилось и открылись новые дела, основные следственные действия совершали двое — Шон и Векслер.

Затем остался один Шон. Он не мог прекратить дело. Последнюю запись внесли в следственный журнал в день смерти Шона. Она занимала всего одну строку: «13 марта. РЭШЕР в „Стенли“. П/Д, инф. относительно Терри».

— Заканчивай, время.

Оторвавшись от бумаг, я увидел, как Векслер показывает на часы. Без ропота я закрыл папку.

— Что означает «Пэдэ»?

— Персональный доклад. Думаю, был звонок по телефону.

— Кто такой РЭШЕР?

— Этого мы не знаем. В телефонной книге нашлась пара созвучных фамилий. Мы вызвали этих людей, однако они не имели понятия, чего мы хотим добиться. Я пытался привлечь кое-каких спецов. Но, имея только фамилию, они просто не могли работать. Наконец, мы даже не знали, кто это был или есть. Мужчина это или женщина. Встречался ли с ним Шон или нет. И мы не нашли никого, ни в «Стенли», ни около, кто бы его видел.

— Зачем идти на встречу, не говоря ничего вам и не оставив никакой записки — куда и к кому он идет? И почему он отправился туда один?

— Кто знает? По этому делу мы получали столько звонков, что можно было записывать их целыми днями. Да он мог и не знать. Возможно, все, что он выяснил, — кто-то хочет с ним встретиться. Твой брат сильно на этом зациклился и мог пойти на встречу с любым — заяви тот, что имеет информацию по делу Лофтон. Пожалуй, открою тебе один секрет. Кое-чего здесь нет: просто Шону не хотелось, чтобы о нем говорили как о сумасшедшем. Но он ходил к парапсихологу. К медиуму, письмо которого есть в деле.

— И что он там накопал?

— Ничего. Какое-то дерьмо о том, что убийца рядом и он собирается сделать это снова. Впрочем, я думаю, так оно и есть... Ну, кроме шуток, судя по наколкам. В любом случае этого не будет в записях... всего, что касается парапсихолога. Не хочу, чтобы люди считали Мака психом.

Недоставало только рассуждать об идиотизме всего, только что мной услышанного. Брат застрелился, а Векслер еще пытается оградить его образ от посягательств из-за того, что люди узнают о контакте Шона с парапсихологом.

— Это не выйдет за пределы комнаты, — произнес я вслух. Помолчав немного, я добавил: — Так что ты сам думаешь насчет его последнего дня? Какова твоя версия? Не для записи, конечно.

— Моя версия? Она состоит в том, что Шон приехал туда, и, кто бы ни вызвал его на встречу, он так и не появился. Еще один тупик, и эта капля переполнила сосуд терпения. Он поехал к озеру и сделал то, что сделал... А ты действительно собираешься об этом написать?

— Не знаю. Просто думаю.

— Видишь ли, я не знал, как сказать, и все же теперь придется. Он был твоим братом, но также — моим другом. Я правда мог знать его ближе, чем ты. Оставь это. Пусть идет как идет.

Ответив, что подумаю, я сделал это лишь для того, чтобы он успокоился. Я уже все решил. Выйдя от Векса, я взглянул на часы, удостоверяясь: времени хватит, чтобы приехать в Эстес-парк до темноты.

Глава 6

Попасть на стоянку у озера раньше пяти вечера не удалось. Я подумал, что здесь слишком одиноко, пусто, как показалось и брату. Озеро остывало, и температура воды в нем падала быстро. Небо, уже ставшее красным, начинало темнеть. В это время дня озеро уже не привлекало туристов или местных жителей.

Подъезжая к стоянке, я думал о том, почему брат выбрал именно это место. Насколько мне известно, оно не имело никакой связи с делом Лофтон. Но я считал, что знаю причину, по которой он припарковался там, где припарковался. И почему просто сидел в машине в раздумье.

Под навесом, пристроенным к будке смотрителя, загорелся свет, и я решил пойти и встретиться с самим Пеной, если он окажется на месте. Тут в голову стукнула еще одна мысль, и я перебрался не пассажирское сиденье своего «темпо». Сделал пару глубоких вдохов, открыл дверь и побежал в сторону деревьев. На бегу я считал вслух. Досчитав до одиннадцати, оказался на самом краю заснеженного пространства, достигнув опушки леса.

Стоя там, среди деревьев, с ногами, обутыми совсем не в сапоги и завязшими в глубоком снегу, я нагнулся, взявшись за колени и восстанавливая сбитое дыхание. Не существовало ни малейшей возможности, чтобы стрелок сумел достичь леса и скрыться там прежде, чем Пена выйдет из будки, со скоростью, какую свидетель сообщил в своих показаниях. Наконец я перестал глотать воздух и направился прямиком к домику смотрителя, рассуждая по дороге, как ему представиться — репортером или братом.

За окошком оказался именно Пена. На форме я заметил нашивку с именем. Когда я заглянул, он запирал стол. Пена называл это «делом дня».