Харлан Кобен - Всего один взгляд Страница 10

Паника продолжалась. На Грейс наступали десятки ступней, ее руки и ноги топтали. Люди спотыкались и падали на нее, как каменные блоки. Давление росло. У Грейс трещали кости. Скоро сверху оказались десятки отчаявшихся, задыхающихся, ползущих зрителей.

Вокруг стоял сплошной крик. Грейс оказалась в самом низу под упавшими. Уже не было видно света. Невозможно двинуться. Невозможно вздохнуть. Грейс задыхалась — ее словно утопили в жидком бетоне или утянули в воду на большую глубину.

Давление стало нестерпимым. Словно гигантская рука расплющивала ее голову, и та поддавалась с треском, как пластмассовый стаканчик.

Спасения не было…

На этом месте сон, к счастью, обрывался, и Грейс просыпалась, хватая ртом воздух.

В реальности Грейс пришла в себя четверо суток спустя и почти ничего не помнила. Сначала она думала, что это утро того дня, когда ей предстоит сдавать последний экзамен по политологии. Врачи осторожно сообщили ей, что она серьезно пострадала. В частности, у нее была трещина черепа — на счет этой травмы отнесли головные боли и потерю памяти. Это не была амнезия, подавленные воспоминания или иной психологический феномен. Это было физическое повреждение мозга, что не редкость при тяжелых черепно-мозговых травмах с потерей сознания. Выпадение из памяти нескольких часов и даже дней в таких случаях не редкость. Еще у Грейс были раздроблены бедренная и большая берцовая кости и сломаны три ребра. Коленная чашечка буквально сломалась пополам, а головка бедра вышла из сустава.

Сквозь ватный туман обезболивающих Грейс все-таки поняла, что ей еще «повезло» — восемнадцать юношей и девушек от четырнадцати до двадцати шести лет были затоптаны насмерть во время паники в «Бостон-Гарден», которую пресса уже окрестила Бостонской давкой.

Силуэт в дверном проеме шевельнулся:

— Мам!

Это была Эмма.

— Что, детка?

— Ты кричала.

— Это ничего. Даже у мамы бывают ночные кошмары.

Эмма по-прежнему стояла в тени.

— А где папа?

Грейс посмотрела на будильник. Без пятнадцати пять. Она проспала минут десять.

— Он скоро вернется.

Эмма не уходила.

— Ты что, боишься?

— Мам, можно, я с тобой посплю?

«Хватит с меня дурных снов на сегодня», — подумала Грейс, откидывая одеяло.

— Конечно, дочка.

Эмма залезла на отцовскую сторону. Грейс накрыла ее одеялом и крепко прижала к себе, не сводя глаз с будильника. Ровно в семь часов — она видела, как поменялись цифры с 6.59, Грейс поддалась панике.

Джек никогда прежде не делал ничего подобного. Будь это обычная ночь, если бы он зашел и сказал, что едет за продуктами, если бы перед уходом отпустил двусмысленную шутку насчет арбузов и бананов, что-нибудь смешное и неприличное, она бы уже сто раз позвонила в полицию.

Но события прошлой ночи нельзя назвать нормальными: сначала фотография, затем — его реакция. И ведь даже не поцеловал на прощание.

Эмма зашевелилась под одеялом. Через несколько минут вошел Макс, потирая кулачками глаза. Обычно завтрак готовил Джек, он был ранней пташкой. Грейс на скорую руку соорудила еду, нарезав банан в кукурузные хлопья, ловко уходя от ответов на вопросы, куда делся папа. Пока дети жевали хлопья, она тихо прошла в комнату Джека и позвонила ему в офис. Трубку никто не поднял — было еще очень рано.

Натянув костюм мужа, она проводила детей к остановке школьного автобуса. Эмма раньше всегда обнимала ее, прежде чем сесть в автобус, но с некоторых пор стала стесняться, наверное, повзрослела. Девочка торопливо поднялась в салон, и Грейс оставалось лишь пробурчать себе под нос насчет кое-кого, кто стесняется обнять мать, но обязательно прибегает под мамино крылышко, испугавшись ночью. Макс обнял маму, но коротко и с заметной неохотой, протопал по ступенькам, и дверь с громким воздушным выдохом закрылась, словно проглотив мальчишку.

Грейс как щитком прикрыла глаза от солнца ладонью и привычно провожала автобус взглядом, пока он не свернул на Брайден-роуд. Даже сейчас, спустя столько времени, ей страшно хотелось кинуться в «сааб» и поехать следом, просто чтобы убедиться, что эта непрочная коробка из желтой жести довезет детей до школы в целости.

Что же случилось с Джеком?

Она пошла было в дом, но при мысли о Джеке свернула к «саабу», припустила бегом, быстро села за руль, и машина сорвалась с места. Автобус она нагнала на Хайтс-роуд и ехала за ним до школы Бильярд. Въехав на парковку, она дождалась, пока из автобуса вышли Эмма и Макс, сгорбившись под тяжестью ранцев, и смотрела им вслед, едва сдерживая знакомую нестерпимую нежность. Грейс подождала, пока они пройдут по дорожке к крыльцу, поднимутся и исчезнут за школьными дверями.

И тут, впервые за все это время, она заплакала.

Грейс ожидала, что полицейские будут в штатском и приедут непременно вдвоем. Один окажется суровым и резким опытным служакой, другой — молодым и симпатичным агентом, так всегда показывают в фильмах. Однако местный коп приехал один, в форме патрульного и на соответствующей машине.

Он представился как Дейли и действительно оказался молодым. Даже очень молодым, с редкими прыщами на лоснящихся, пухлых, как у младенца, щеках. Он, видимо, много качался в спортзале — края коротких рукавов рубашки перетягивали раздутые бицепсы. Дейли держался с вынимающим душу терпением и изъяснялся монотонной скороговоркой сельского блюстителя порядка, втолковывающего первоклашкам правила безопасной езды на велосипеде.

Он приехал через десять минут после звонка по обычному — не экстренному — номеру вызова полиции. Вообще, как сказал ей диспетчер, по таким случаям они приглашают в отделение и просят заполнить форму заявления, но Дейли случайно оказался в том районе и смог заехать по пути. Грейс опять повезло.

Присев у кофейного столика, полицейский достал чистый бланк анкеты, щелкнул кнопкой ручки и начал задавать вопросы.

— Имя пропавшего?

— Джон Лоусон. Но все зовут его Джек.

— Адрес и телефон?

Грейс продиктовала.

— Место рождения?

— Лос-Анджелес, Калифорния.

Полицейского интересовали рост, вес, цвет глаз и волос, пол (ей-богу, он спросил пол Джона Лоусона), наличие шрамов, родинок, татуировок и возможное местонахождение.

— Я не знаю, — сказала Грейс. — Поэтому и позвонила в полицию.

Дейли кивнул.

— Ну, он у вас мужчина совершеннолетний…

— Что?

— Я говорю, он взрослый.

— Разумеется.

— Это усложняет дело.

— Почему?

— У нас новый порядок заведения дел о пропавших, буквально пару недель назад ввели.

— Извините, я ничего не понимаю…

Дейли театрально вздохнул.

— Чтобы занести кого-то в разыскную базу данных, нужно, чтобы человек подходил по ряду критериев. — Коп пододвинул к себе другой листок бумаги. — Ваш муж инвалид?

— Нет.

— Он в опасности?

— Что вы имеете в виду?

Дейли прочитал с листа:

— «Лицо, достигшее совершеннолетия, которое считается пропавшим или находится в обществе другого человека в обстоятельствах, указывающих, что его/ее безопасность под угрозой».

— Не знаю, я же вам говорю, он уехал сегодня ночью и…

— Значит, нет, — заключил Дейли, просматривая листок до конца. — Пункт номер три. Удержание против воли. Похищение или насильственный увоз.

— Не знаю.

— Понятно. Пункт номер четыре. Жертва катастрофы — ну, там, пожар, падение самолета…

— Нет.

— И последняя категория — несовершеннолетние… Это мы уже обсудили. — Он опустил листок. — Вот в этом и дело. Нельзя объявить человека в розыск, если он не подходит ни под одну из этих категорий.

— Значит, если кто-то пропадает, вы ничего не делаете?

— Я бы так не говорил, мэм.

— А как бы вы сказали?

— У нас нет доказательств, что произошло нечто противозаконное. Если мы получим какие-нибудь доказательства, немедленно заведем дело и начнем расследование.

— Еще раз: значит, сейчас вы ничего предпринимать не станете?

Отложив ручку, Дейли подался вперед, упираясь локтями о колени, и шумно вздохнул:

— Могу я говорить с вами откровенно, миссис Лоусон?

— Будьте так любезны.

— В большинстве подобных случаев — я бы даже сказал, в девяноста девяти из ста — муж просто загулял. Наверняка имеется любовница. Мужчина сам не хочет, чтобы его нашли.

— Уверяю вас, здесь совершенно другое дело…

Дейли кивнул:

— И в девяноста девяти случаях из ста именно эту фразу мы слышим от супруги.

Снисходительный тон понемногу вывел Грейс из себя. Ей и без того неловко было откровенничать с таким сопляком. Она о многом умалчивала, словно боясь, что, если расскажет правду, предаст Джека. Да и как бы это прозвучало? «Понимаете, я нашла странное фото в пачке наших снимков, полученных в фотоателье, мы снимались в яблоневом саду в Честере, а Джек сказал — это не он, снимок действительно старый, ничего не разглядишь, а потом муж ушел из дома, ничего не объяснив…»