Джон Гришем - Вердикт Страница 10

Использование анкет значительно облегчало подбор жюри. Пока Pop задавал вопросы в зале суда, десятки людей в других местах изучали письменные ответы и вычеркивали имена из своих списков. У одного кандидата сестра умерла от рака легких. У семи других были друзья или родственники, страдавшие от серьезных заболеваний, которые эксперты считали вероятным результатом курения. Почти половина ответивших на анкету либо продолжали курить, либо в прошлом были заядлыми курильщиками. Большинство курящих признались, что хотели бы бросить.

Сведения были проанализированы, внесены в компьютеры, и к середине второго дня судебных заседаний все получили распечатки и внесли в них поправки. Объявив в половине пятого об окончании второго дня заседаний, судья Харкин снова приказал очистить зал, и работа над списками продолжилась. Почти три часа юристы изучали и дебатировали письменные ответы кандидатов. К концу дня еще тридцать одно имя было исключено из списков. Глории Лейн надлежало немедленно обзвонить этих новых “отставников” и сообщить им радостную весть.

Харкин был решительно настроен закончить отбор присяжных в среду. Он утвердил в общих чертах расписание выступлений на четверг и даже намекнул на вероятность субботнего заседания.

В восемь часов вечера он выслушал еще одно поспешное и едва ли плодотворное предложение и распустил всех домой. Адвокаты “Пинекса” собрались у Фитча в конторе “Уитни, Кейбл и Уайт”, где их ожидали все те же холодные сандвичи и масляные чипсы. Фитч требовал работы, и пока утомленные адвокаты медленно накладывали еду на бумажные тарелочки, два помощника раздавали им копии актов графологической экспертизы. Ешьте побыстрее, командовал Фитч, будто кому-нибудь могло прийти в голову смаковать подобную пищу. Список сократился до 111 человек, и окончательный отбор должен был начаться на следующий день.

Утром солировал Дурвуд Кейбл, или Дурр, как его называли на всем побережье, откуда он за шестьдесят один год своей жизни, в сущности, никуда не уезжал. Как старший партнер компании “Уитни, Кейбл и Уайт” сэр Дурр был по зрелом размышлении выбран Фитчем руководителем бригады юристов, которым предстояло отстаивать интересы “Пинекса” в суде. Адвокат, потом судья и теперь снова адвокат, Дурр за последние тридцать лет жизни в основном занимался изучением присяжных и их опросом. В суде он чувствовал себя как рыба в воде, потому что суд — это подмостки: никаких телефонов, никакого уличного движения, никаких снующих взад-вперед секретарей. У каждого своя роль, все следуют сценарию, и каждый адвокат — звезда. Дурр и двигался, и говорил весьма многозначительно, но при этом ничто не укрывалось от его пытливых серых глаз. Если его противник Уэндел Pop был шумным, общительным и грешил против вкуса, Дурр всегда оставался застегнутым на все пуговицы и церемонным. Неизменный темный костюм, довольно смелый золотистый галстук, классическая белая рубашка, приятно контрастировавшая с его темным, загорелым лицом. Дурр был фанатичным рыболовом и проводил многие часы в открытом море на своей яхте под солнцем Проплешина у него на макушке стала бронзовой.

Был период, когда в течение шести лет подряд Дурр не проиграл ни одного дела, но потом Pop, его недруг, а временами друг, обставил его на два миллиона в деле трех откатчиков.

Дурр подошел к барьеру и серьезно посмотрел в лица ста одиннадцати сидевших перед ним людей. Он знал, где живет каждый из них, сколько у него детей и внуков, если таковые имеются. Скрестив руки на груди и задрав подбородок — этакий профессор-меланхолик, он произнес приятным, глубоким голосом:

— Меня зовут Дурвуд Кейбл, и я представляю компанию “Пинекс”, старейшую компанию, которая вот уже девяносто лет производит сигареты.

Да, вот так, он вовсе не стыдится этого! Речь о “Пинексе” продолжалась десять минут, и Дурр произнес ее мастерски, сумев смягчить образ компании, представить своего клиента как нечто теплое и пушистое, почти симпатичное.

Покончив с этим, он бесстрашно окунулся в проблему выбора. Если Pop напирал на пагубность привычки к курению, то Кейбл посвятил свое время свободе выбора.

— Нужно ли кого-либо убеждать в том, что при злоупотреблении сигареты могут представлять потенциальную опасность? — спросил он и увидел, как большинство присутствующих согласно закивали головами. Кто же станет с этим спорить? — Прекрасно. Но раз это общеизвестный факт, следует признать, что курящий сознает опасность того, что он делает. — Снова кивки, но руки пока никто не поднял.

Дурр изучал лица, особенно остававшееся загадкой лицо Николаса Истера, сидевшего теперь в третьем ряду, восьмым от прохода. После всех пертурбаций Истер не был уже кандидатом номер пятьдесят шесть. Теперь он носил порядковый номер тридцать два и с каждым новым отсевом продвигался все выше в списке. Его лицо не выражало ничего, кроме всепоглощающего внимания.

— Это очень важный вопрос, — медленно произнес Кейбл, и его слова эхом отозвались в тишине зала. Направив на аудиторию указующий перст, без малейшего, впрочем, оттенка агрессивности, Кейбл спросил: — Есть ли в этом зале хоть один человек, который сомневается, что существуют курильщики, не осознающие опасности курения?

Он ждал, как рыболов, наблюдая и чуть-чуть подергивая удочку, пока наконец не клюнуло: в четвертом ряду медленно поднялась рука. Кейбл улыбнулся и сделал шаг вперед.

— Ага, вы, если не ошибаюсь, миссис Татуайлер? Встаньте, пожалуйста.

Если ему действительно нужен был доброволец, то радость его оказалась преждевременной. Миссис Татуайлер была худенькой маленькой дамой шестидесяти лет с очень сердитым лицом. Она встала, вытянувшись в струнку, высоко задрала подбородок и сказала:

— У меня к вам вопрос, мистер Кейбл.

— Конечно, пожалуйста.

— Если всем известно, что сигареты вредны, почему ваш клиент продолжает производить их?

Кое-кто из коллег миссис Татуайлер хихикнул. Все взоры устремились на Дурвуда Кейбла. Он, никогда не отступавший ни при каких обстоятельствах, продолжал улыбаться.

— Отличный вопрос, — громко сказал он. Отвечать на него Кейбл вовсе не собирался. — Вы полагаете, миссис Татуайлер, что производство сигарет следует вообще запретить?

— Да.

— Даже если есть люди, которые желают воспользоваться своим правом курить?

— Сигареты вредны, мистер Кейбл, вы это знаете.

— Благодарю вас, миссис Татуайлер.

— Производители начиняют сигареты никотином, к которому люди привыкают, и рекламируют свою продукцию, как безумные, желая продать ее как можно больше.

— Благодарю вас, миссис Татуайлер.

— Я еще не закончила, — громко сказала она, вцепившись в спинку передней скамьи; теперь она казалась даже выше ростом. — Производители сигарет всегда отрицали, что в сигаретах есть вредные добавки. Это ложь, и вы это знаете. Почему они не сообщают об этом на этикетках?

Выражение лица Дурра ничуть не изменилось. Он терпеливо ждал, затем вполне приветливо спросил:

— Вы закончили, миссис Татуайлер?

Она хотела еще многое сказать, но вдруг ей пришло в голову, что здесь не место для подобных речей.

— Да, — ответила она почти шепотом.

— Благодарю вас. Ответы, подобные вашему, чрезвычайно важны для принятия решения при отборе жюри. Большое вам спасибо. Вы можете сесть.

Она оглянулась, словно ожидая, что кто-нибудь поддержит ее, но осталась в одиночестве и тяжело рухнула на свое место. С тем же успехом она могла вообще покинуть зал суда.

Кейбл быстро перешел к менее болезненным темам. Он задавал множество вопросов и предоставил своим экспертам-наблюдателям обширный материал для изучения. Закончил он в полдень, как раз к обеденному перерыву. Харкин попросил всех вернуться к трем, но адвокатам велел пообедать быстро и быть на месте через сорок пять минут.

В час дня в пустом и запертом зале суда Джонатан Котлак сообщил сгрудившимся за своими столами адвокатам, что “истица согласна на включение в жюри номера первого”. Это никого не удивило. Каждый записал что-то на своей распечатке, в том числе и Его честь, который после небольшой паузы спросил:

— Защита?

— Защита согласна.

Тоже неудивительно. Номером первым была Рикки Коулмен, молодая мать двух детей, которая никогда не курила и работала регистраторшей в больнице. Котлак со своей командой отобрали ее по письменным ответам, поставив седьмой в десятке желательных присяжных. Они основывались на том, что она имела отношение к лечению больных, окончила колледж и здесь, в зале, проявляла искренний интерес ко всему происходящему. У команды защиты она прошла под шестым номером, и рейтинг ее мог бы подняться даже выше, если бы не ряд неприятных моментов.

— Это было нетрудно, — пробормотал себе под нос судья Харкин. — Пойдем дальше. Присяжный номер два, Реймонд Си Ламонетт.

Мистер Ламонетт был первым стратегическим объектом схватки. Ни одна из сторон не желала видеть его в жюри, его рейтинг у обеих команд составлял всего 4,5. Он дымил, как паровоз, но отчаянно мечтал бросить. Его письменные ответы были абсолютно бесполезны, так как разобрать их возможным не представлялось. Эксперты обеих команд, наблюдая за ним, пришли к выводу, что он ненавидит всех адвокатов и все, что с ними связано. Много лет назад его сбил чуть не насмерть пьяный водитель, но тяжбу против него мистер Ламонетт проиграл.