Дин Кунц - Ночь Томаса Страница 10

— Вероятность того, что все человечество может погибнуть в результате такой вот катастрофы.

— Да, поисковые собаки останутся без работы.

Он вскинул подбородок, изогнул бровь, придал благородному лицу выражение, присущее человеку, который всегда думает о будущем.

— Когда-то я был ученым.

— В какой области, сэр?

— Инфекционные заболевания.

Хатч положил недоеденную булочку, достал из кармана бутылочку «Пурелла», выдавил большую лужицу геля на левую ладонь.

— Ужасный новый вирус, вызывающий пневмонию, уничтожил бы цивилизацию, если бы не я, Уолтер Пиджен[14] и Мэрилин Монро.

— Я не видел этого фильма, сэр.

— Она великолепно исполнила роль ничего не подозревающей носительницы вируса.

Взгляд его вернулся из будущего науки и человечества к лужице убивающего всех микробов геля на ладони.

— Для такой роли у нее определенно были подходящие легкие, — добавил он.

Он принялся энергично растирать гель по длинным пальцам. Гель хлюпал.

— Что ж, — прервал я паузу, — я направлялся в свою комнату.

— Хорошо погулял?

— Да, сэр. Очень хорошо.

— Моцион, так мы называли такие прогулки.

— Это было до меня.

— Это было до всех. Господи, я старый.

— Не такой старый.

— В сравнении с секвойей, пожалуй, что нет.

Я не спешил покинуть кухню, опасаясь, что он заметит отсутствие на мне штанов и обуви, если я сдвинусь с места.

— Мистер Хатчинсон…

— Зови меня Хатч. Все зовут меня Хатч.

— Да, сэр. Если кто-нибудь придет этим вечером и будет искать меня, скажите им, что я вернулся с прогулки очень возбужденный, собрал вещи и смылся.

Гель испарился, руки Хатча очистились от микроорганизмов. Он взял недоеденную булочку.

— Ты уезжаешь, сынок? — спросил он испуганно.

— Нет, сэр. Но вы им так скажите.

— Они будут из полиции?

— Нет. Один может быть здоровяком с крошечной бородкой под нижней губой.

— Подходящая роль для Джорджа Кеннеди.[15]

— Он еще жив, сэр?

— Почему нет? Я жив. В «Мираже», в паре с Грегори Пеком, он выглядел таким злодеем.

— Если не придет здоровяк, может прийти рыжеголовый, с плохими зубами или с нормальными. Кто бы ни пришел… скажите ему, что я уволился, не предупредив заранее, и вы на меня злитесь.

— Не думаю, что смогу разозлиться на тебя, сынок.

— Разумеется, сможете. Вы же актер.

Его глаза блеснули. Он проглотил кусочек булочки, который перед этим откусил. И процедил, едва разжимая зубы:

— Ты маленький неблагодарный говнюк.

— Что-то в этом роде.

— Ты взял пятьсот долларов из ящика серванта, мерзкий воришка.

— Хорошо. Это хорошо.

— Я относился к тебе как к сыну, я любил тебя как сына, а теперь понимаю, что должен полагать себя счастливчиком, раз уж ты не перерезал мне горло во сне, жалкий червяк.

— Не переигрывайте, сэр. Держитесь естественно.

Хатч опечалился.

— Я переигрывал? Правда?

— Возможно, я слишком сильно выразился.

— Я не снимался полвека.

— Если вы и переиграли, то чуть-чуть, — заверил я его. — Просто… вы уж очень вжились в роль. Вот так будет правильно.

— Вжился в роль. Другими словами, поменьше эмоций.

— Да, сэр. Понимаете, вы злитесь, но не в ярости. Вам горько и обидно. Но вы и сожалеете, что так вышло.

Задумчиво глядя на меня, он медленно кивнул.

— Может, у меня был сын, который погиб на войне, и ты мне его напоминал.

— Совершенно верно.

— Его звали Джейми. Обаятельный, храбрый, остроумный. Ты поначалу выглядел таким же, как он, молодым человеком, поднявшимся над искушениями этого мира… но ты оказался пиявкой.

Я нахмурился.

— Ну уж, мистер Хатчинсон, пиявкой — это…

— Паразитом, стремящимся что-то урвать.

— Ладно, раз уж вам того хочется.

— Джейми погиб на войне. Моя драгоценная Коррина умерла от рака, — голос задрожал, снизился до шепота. — Так долго я жил один, и ты… ты просто воспользовался моей уязвимостью. Ты даже украл драгоценности Коррины, которые я хранил тридцать лет.

— Вы собираетесь им все это сказать, сэр?

— Нет, нет. Это всего лишь мотивация.

Он достал из буфета тарелку. Положил на нее две булочки.

— Отец Джейми и муж Коррины — не тот старик, которого меланхолия гонит к бутылке. Она гонит его к булочкам, и ты цинично воспользовался этой его слабостью.

Меня передернуло.

— Я уже начинаю презирать себя.

— Думаешь, мне стоит надеть кардиган? Есть что-то такое в старике, одетом в изодранный кардиган. Он вызывает особую жалость.

— У вас есть изодранный кардиган?

— У меня есть кардиган, а изодрать его я могу за минуту.

Я оглядел его, с тарелкой в руках, широко улыбающегося.

— Мне кажется, вы и так вызываете жалость.

Улыбка увяла. Губы задрожали, потом он их сжал, словно боролся с сильным чувством.

Опустил глаза на тарелку с булочками. Когда вновь поднял их на меня, они блестели от слез.

— Вам не нужен кардиган, — твердо заявил я.

— Правда?

— Правда. Вы и так вызываете жалость.

— Что ж, приятно слышать.

— Спасибо, сэр.

— Пожалуй, я вернусь в гостиную. Найду какую-нибудь особо грустную книгу, чтобы, когда позвонят в дверь, пребывать в соответствующем настроении.

— Возможно, они не сумеют взять мой след. Тогда, разумеется, и не появятся здесь.

— Не настраивайся на отрицательный результат, Одд. Они придут. Я уверен, что придут. Я позабавлюсь.

Он толкнул вращающуюся дверь с энергией молодого человека. Я слушал, как он идет по коридору в гостиную.

Босой, без штанов, окровавленный, я достал из машины для приготовления льда несколько кубиков, положил в пластиковый мешок, обернул посудным полотенцем.

С уверенностью полностью одетого человека вышел в коридор. Когда проходил мимо распахнутых дверей гостиной, Хатч сидя в удобном кресле, погруженный в меланхолию, помахал мне рукой. Я ответил тем же.

Глава 10

Скользящий удар фонаря только ободрал, но не порвал кожу на голове. В душе от горячей воды и шампуня рану щипало, но кровь не потекла.

Вытирать голову пришлось бы осторожно, поэтому тратить на это время я не стал. Надел чистые джинсы и футболку. Зашнуровал на ногах другую пару кроссовок.

Свитер с надписью на груди «MYSTERY TRAIN» остался на дне морском. Я заменил его аналогичным, купленным в такой же комиссионке, только с надписью «WYVERN»,[16] золотыми буквами на темно-синей материи.

Я предположил, что «Уиверн»[17] — название какого-нибудь маленького колледжа. Но, надев свитер, не почувствовал, что стал умнее.

Пока я одевался, Фрэнк Синатра наблюдал за мной с кровати. Лежал на клетчатом покрывале, скрестив лодыжки, закинув руки за голову.

Председатель совета директоров[18] улыбался, я его определенно забавлял. Улыбка эта могла заворожить любого, но настроение Председателя часто менялось.

Он, разумеется, давно умер. В 1998 году, в возрасте восьмидесяти двух лет.

Задержавшиеся в нашем мире призраки выглядят на тот возраст, когда смерть забрала их к себе. Мистер Синатра выгладит на любой возраст, как ему заблагорассудится, в зависимости от настроения.

Я знал только одного призрака, который сам выбирал себе возраст: Короля рок-н-ролла.

Элвис долгие годы составлял мне компанию. Не хотел переходить в последующий мир, и мне потребовалось немало времени, чтобы понять, по каким причинам.

Но за несколько дней до Рождества, на пустынной калифорнийской дороге, он наконец-то решился на этот шаг. Тогда я очень за него порадовался, увидев, как его покидает печаль и лицо озаряется предвкушением.

А через несколько минут после ухода Элвиса, когда мы с Бу шагали по обочине, тогда еще не зная куда, но потом выяснилось, что в Магик-Бич, к нам присоединился Фрэнк Синатра. Выглядел он в тот момент лет на тридцать с небольшим, со дня смерти помолодел на пятьдесят лет.

Теперь же на постели лежал сорокалетний мужчина. В одном из костюмов, в котором он появлялся в «Высшем обществе», музыкальном фильме 1956 года, где играл и Бинг Кросби.

Из всех призраков, которых я видел, только Элвис и мистер Синатра меняли наряды по своему усмотрению. Остальные являлись ко мне в том одеянии, в котором и умерли.

И эта одна из причин, по которой я никогда не прихожу на костюмированный бал в традиционном костюме символизирующего Новый год малыша, то есть в подгузнике и колпаке. Не хочу потом переступить порог и услышать демонический или ангельский смех.

Когда я надел свитер и уже собрался уходить, мистер Синатра подошел ко мне, выставив плечи вперед, чуть наклонив голову, подняв руки, нанес несколько ударов по воздуху перед моим лицом.