Лоренс Блок - Капля крепкого Страница 10

«Не всегда, — подумал я. — Хотя довольно часто. Тут он прав. Но не все же время».

— Так что очень хочется прояснить ситуацию, — кивнул Редмонд. — Блюдо подано, лежит на тарелке, а мама воспитала меня так, чтобы я съедал все до крошки. — Он похлопал себя по животу. — Урок, который я очень хорошо усвоил. Но сейчас на обеденной тарелке преступление, друг мой. И Джек Эллери выступает у нас в роли брюссельской капусты.

Глава 7

— Большинство людей просто переваривают ее, — пояснил Грег Стиллмен. — Если не переваривать, брюссельская капуста очень даже ничего на вкус.

— В следующий раз, когда увижу Редмонда, непременно расскажу ему об этом.

— Капусту поджаривают на кокосовом масле, встряхивая сковороду, ровно столько времени, чтобы она была готова, но осталась хрустящей. Ну а потом только и надо, что слегка посыпать ее карри — и пальчики оближешь.

— Верю.

— Но если слишком долго кипятить, тогда, конечно, получается кошмар. Это относится ко всему семейству капустных. Брокколи, простая белокочанная, цветная. А запах, когда ее переваривают — о, просто мерзость! Я так понял, вы не поклонник семейства капустных?

— Такой запах стоит в дешевых многоквартирных домах, — ответил я. — Там всегда почему-то пахнет капустой и мышами. Если у бедности и есть запах, то, думаю, именно такой.

— И кто готовит капусту, нещадно переваривая ее при этом, чаще других?

— Беднота.

— Ирландская беднота, — поправил он. — И еще бедняки поляки. Нищие выходцы из Северной и Восточной Европы. Но времена меняются, и большинство из них вливается в средний класс. Так какой сейчас запах у бедности, как вам кажется? — Он задумался. — Это запах мокрой собачьей шерсти и чеснока.

В четверг вечером я вновь пришел на Вторую авеню, на собрание общества «Трезв сегодня». Там выступал какой-то лысеющий парень из Риджвуда в Куинсе, проработавший тридцать лет кассиром в банке. Он никуда не выезжал из дома, в котором родился, тем более что расположен тот был всего в трех кварталах от места работы. В этом доме на две семьи его родители снимали верхний этаж, а на нижнем жила девушка, на которой он женился, и молодые поселились наверху.

— Соседка, — шепнул мне Грег. — Все правильно, на ком еще он мог жениться?

Словом, то была скучнейшая история, какую я только слышал на собраниях, да и рассказывал парень монотонно и без эмоций. Отец его умер, затем через несколько лет умерла мать, и он с женой и маленьким ребенком переехал на первый этаж. А на втором этаже поселилась молодая пара.

— Что за восхитительно интересная жизнь, — пробормотал Грег. — Неудивительно, что бедняга пристрастился к спиртному.

Но дальше история становилась занимательней, во всяком случае, для слушателей. Парень начал попадать в больницы, где проходил курсы детоксикации. По дороге с работы домой он взял в привычку заходить в бар и каждый день покупал там пиво, сначала одну бутылку, потом две. Не напивался в стельку, нет, не вырубался полностью, а похмелье выражалось лишь в чувстве жажды. Еще наутро немного побаливала голова, и от этого можно было избавиться, выпив большой стакан воды и приняв таблетку аспирина.

Короче, путь к алкоголизму оказался у него болезненно долгим, но чем еще располагает человек, кроме времени? Из банка его уволили, жена твердила, чтобы выметался, и не было дня, чтобы он чувствовал себя нормально. Консультант одной из больниц проникся к нему и уговорил пройти специальную программу, и парень посещал так много собраний анонимных алкоголиков, что в конце концов до него дошло: пить плохо. И он перестал. И теперь снова живет с женой, и его собираются восстановить на работе в банке.

— Вот истинная история успеха анонимного алкоголика, — заметил Грег, когда стихли аплодисменты. — Жаль, Милтон уже использовал оба названия.

— Милтон?

— Ну, да. «Потерянный рай» и «Возвращенный рай». А знаете, что говорил о «Потерянном рае» Сэмюель Джонсон?[15]

— Готов биться об заклад, сейчас вы мне скажете.

— Он писал, что никто больше не захочет попадать туда. Это вполне соответствует тому, что вы сейчас слышали.

После этого каждый из нас надеялся, что второй предложит уйти во время перерыва, но брать инициативу на себя никто не захотел, и мы остались. Собрание продолжилось, и я узнал много хорошего и полезного. Потом мы остались и на молитву, затем помогали убирать стулья и вытряхивать окурки из пепельниц. Ну а затем направились по Третьей авеню и обсуждали по дороге высказывания участников встречи. Когда и эта тема была исчерпана, квартала два мы прошагали в неловком молчании.

Еще по телефону я коротко изложил ему суть своей беседы с Редмондом, и, видимо, мысли о ней не давали нам обоим покоя.

— Думаю, они ничего не собираются предпринимать по этому поводу. — Грег наконец нарушил молчание.

Я объяснил, что им все равно придется работать по этому делу, причем подбирал слова с особым тщанием, как рыбак приманку.

— Когда идет усердная работа над делом, — сказал я, — это все равно что стараться реку повернуть вспять. А когда оно все же раскрывается, выясняется, что твои усилия сыграли незначительную роль. Просто появился какой-то пылающий негодованием парень и позвонил в полицию.

— Да, ужасная сила негодования, — кивнул Грег. — Кто бы подумал, что она может обернуться добром? Но вы все же продолжите расследование?

— Когда будет над чем работать.

— Все это очень похоже на Третью ступень, верно? Предпринимаешь действие, и все переворачивается с ног на голову. Был у меня один подопечный, никак не мог получить работу, потому как в резюме у него были дырки, словно в швейцарском сыре, просто огромные, грузовик мог проехать. Раз в день я заставлял его посылать заявки в разные места, и так он промучился три недели. И не получил приглашения ни от одной фирмы, куда хотел устроиться.

— И что же?

— А потом, на четвертой неделе, все же получил, причем от фирмы, в которую не обращался, и на работу, о существовании которой даже не подозревал. К тому же очень хорошую работу. Но вот вопрос: получил бы он ее, если бы не рассылал все эти заявки? Может, да, а может, и нет. Лично я убежден: не приложи он усилий, результата не добился бы.

— А вы много раз бывали поручителем?

— Несколько раз. Ко мне часто обращались, но прежде, чем сказать да или нет, я должен провести хотя бы час за кофе с этим человеком, и чаще всего убеждался, что ничего хорошего из этого не получится. Или же мы решали попытаться, и где-то через месяц или два один из нас выходил из игры. Меня даже прозвали Нацистом Ступеней. Ведь часто, когда человек думает, что ему нужен поручитель, он не всегда представляет, во что это может вылиться. Мы проходим мимо кафе и закусочных.

— Да, заметил.

— Лично я не голоден. А вы?

— Наелся сладкого на собрании.

— Именно поэтому у меня тоже аппетит пропал. Не знаю, кто притаскивает на встречи бесконечные коробки с шоколадными чипсами, но пора бы прекратить это. Не могу удержаться, чтобы не зачерпнуть горсть-другую. Возможно, надо включить этот пункт в список запрещенных вещей Первой ступени, исключить их из употребления. Вздрагиваю при одной только мысли о том, какая поднимется буря, стоит мне внести это предложение. — Улыбка озарила его лицо. — Но не сегодня.

— Прямо как святой Августин.

— Именно! «Господь, помоги мне избавиться от пороков, но не сразу». Интересно, правда ли он так говорил? Раз уж мы с вами, Мэтт, установили, что не голодны, может, заглянем ко мне? Хочу вам кое-что показать. И еще поверьте: кофе я готовлю лучше, чем греки.

Я не первый раз слышал, как Грег упоминает это свое прозвище, Нацист Ступеней. Впервые он произнес это после похорон, когда сказал мне, что это из-за него убили Джека. Он толкал его по этим ступеням, много и неустанно трудился, и Джек всем сердцем отдался процессу, с головой ушел в исправление ошибок, что требовалось для достижения Девятой ступени.

«Мы должны при любой возможности исправлять свои ошибки перед людьми, — говорилось в уставе, — за исключением тех случаев, когда это может нанести им вред».

«Или самому себе», — подумал я. Но не припоминал, чтобы видел это предупреждение в специальной литературе.

Грег проживал на Восточной Девяносто девятой улице, между Первой и Второй авеню, в трех кварталах от условной границы между Йорксвиллем и Восточным Гарлемом. Прежде в этой части Гарлема жили итальянцы и ирландцы, но они давно переехали поближе к американской мечте. Разумеется, здесь остался итальянский ресторан, ценители его кухни не ленились, приезжали издалека, а на Второй авеню располагалось несколько ирландских баров. И все они носили ирландские названия.

Клиентуру там по большей части составляли люди латиноамериканской внешности, были выходцы и из Вест-Индии, а неоновая вывеска над витриной бара «Изумрудная звезда» рекламировала вовсе не «Гиннесс», но пиво «Красная лента», экспортируемое из Ямайки.