Пи Трейси - Смерть online Страница 10

– Превосходно изображаешь бесстрастного игрока в покер, Майк, – заметила Шарон.

– Спасибо. Очень долго учился. – Пусть милые висконсинские женщины никогда не скажут грубого слова, ведут они себя вольно.

– Если ты живешь монахом, это не означает, что и остальные должны… – Она схватила зазвонивший телефон. – Да, Джимми… – Немного послушала, переспросила: – Не шутишь? Сколько? Ох. Ладно. Спасибо. Нет, круглый дурак, я тебе ничего не должна. – Шарон захлопнула трубку мобильника, пошла к факсу. – Сейчас пришлет список.

В ответ на реплику аппарат загудел, из щели поползла страница. Шарон, склонив голову, читала строчки по мере появления.

– Странно… – пробормотала она. – Во-первых, Клейнфельдт фамилия не настоящая.

Холлоран ждал, вздернув брови.

– Похоже… Господи помилуй… они при каждом переезде меняли имена и фамилии, а переезжали часто. – Шарон протянула шерифу первую страницу, начала читать вторую. – Так. Кажется, это первая совместная декларация, поданная почти сорок лет назад в Атланте. Тогда они звались Бредфордами. Прожили в Атланте четыре года, переехали в Нью-Йорк на двенадцать лет, потом вынырнули в Чикаго под фамилией Сэндфорд… М-м-м. Там пробыли всего девять месяцев и начали прыгать с места на место. – Она передала второй лист, принялась за третий. – Майеры в Далласе, Бимисы в Денвере, Читтеринги в Калифорнии, за год нет сведений, возможно, выезжали из страны, потом обосновались здесь, как Клейнфельдты.

– И прожили десять лет.

– Точно. Видимо, хорошо и надежно устроились.

– До поры до времени, – буркнул Холлоран, взял у Шарон последний листок, слегка выпрямился, чувствуя прилив сил. – Потрясающе. Спасибо. Теперь иди домой, отдыхай. – Он взглянул на телефон Клитона, подумал, не надеть ли резиновые перчатки, прежде чем хвататься за трубку, потом сказал себе «черт с ним» и подтащил аппарат через стол.

– Куда хочешь звонить?

– В местные отделения по всем адресам.

Шарон со вздохом стянула с себя куртку, поправила на плече портупею с кобурой.

– Список длинный. Давай половину.

– С тебя вполне достаточно…

– Давай! – погрозила она пальцем.

– Еще пожалеешь, что так долго сидела наедине со мной.

– Какие проблемы? Объясню, что пытаюсь в постели пробиться в высшие сферы полиции округа Кингсфорд.

– До того не дойдет. Нынче ночью я от этого дела отказываюсь.

– Да ведь оно и мне не особенно нужно, – улыбнулась Шарон.

Холлоран смотрел, как она набирает номер на собственном аппарате, и думал, что женщин ему никогда не удастся понять.

Провисев на телефоне час, нажив по всей стране врагов в лице сонных служителей закона, он, наконец, совершил прорыв.

– Читтеринги? Черт возьми, помню!

Как только Холлоран назвал калифорнийскому детективу фамилию Читтеринг, тот мигом проснулся, даже представилось, как сразу вскочил в постели. Прикрыв рукой микрофон, шериф сообщил Шарон:

– Кажется, что-то есть.

– Адский взрыв разнес бы в клочки всю округу, если б дома не стояли поодаль, – захлебывался детектив.

– Взрыв?

– Угу. Кто-то открыл каждый газовый кран в доме, протянул запальный шнур и поджег. Рвануло к чертовой матери, все дотла выгорело, прежде чем федералы успели доехать. Знаете, огонь правит миром, когда ветер дует из Санта-Аны.[8]

Холлоран лихорадочно записывал на обороте конверта.

– А Читтеринги?

– Вот тут самая чертовщина и кроется, – вздохнул детектив. – Они держали небольшой пансион у пруда. Говорят, будто там ночевали в тот раз, а почему, я так и не понял. Больше практически ничего не могу сказать, пока вы не объясните, над чем работаете.

– Двойное убийство.

– Проклятие. Читтеринги?

– Предположительно. Жили здесь под фамилией Клейнфельдт.

– М-м-м… Возможно. Знаешь, я работал над делом около недели, не успел хорошенько врубиться, как они просто исчезли. Пуф, и нету. Прислали мне записочку, если можешь поверить. В той самой чертовой записке сообщалось, что взрыв и пожар произошли по их вине, и добавлялось какое-то дерьмо собачье насчет починки газовой колонки.

– Похоже на правду?

– Черта с два похоже. О поджоге свидетельствуют горючие вещества, керосин, разлитый в пяти разных местах по всему дому… Знаешь, на что сослались Читтеринги? На лампы. На вонючие керосиновые лампы. Я говорю, бред сивой кобылы, а шеф щелкнул каблуками и наглухо заткнул мне рот, потому что мы не могли раскрыть дело.

– Понятно, – пробормотал Холлоран.

– Значит, все-таки получили свое?

– Похоже на то.

– Слушай. У нас в управлении дела нет, поскольку, по свидетельству пострадавших, никакого преступления не было, но у меня записи сохранились. Я их дома храню. Если будешь сообщать, что нарыл, пришлю утром по факсу. Распроклятое дело который год меня сводит с ума.

Холлоран согласился с условием, продиктовал номер факса, разъединился и проинформировал Шарон. Когда закончил, она откинулась на спинку кресла и тихо присвистнула.

– С тех пор прошло двенадцать лет, а они до сих пор боялись. Наверняка серьезная вендетта.

Холлоран снова протер кулаками глаза, понимая, что если вскоре не уйдет, то заснет прямо в кресле.

– А что у тебя?

– В Далласе полный ноль. Может быть, что-нибудь всплывет в Чикаго. Тамошнему дежурному кажется, будто он припоминает какой-то скандал, связанный с супругами Сэндфорд – под этой фамилией они там жили, – который случился много лет назад, незадолго до его поступления на службу. Может быть, и пустой номер. Фамилия Сэндфорд не очень-то редкая. Обещал завтра послать кого-нибудь покопаться в архивах.

Шарон зевнула, потянулась, высоко подняв руки, показав Холлорану чуть больше того, что пряталось под форменной рубашкой.

– Совсем вымоталась.

– Помнится, я тебе давно велел отправляться домой.

– Помнится, я советовала тебе то же самое. – Она покосилась на него. – Ты выглядишь хуже, чем я.

– Как всегда.

Она слегка улыбнулась, встала, надела куртку, поправила портупею, застегнула «молнию».

– Вышло неплохо, правда?

– Что?

– Первое свидание. – Шарон натянула на голову форменную темно-синюю шапку, заправила под нее челку. – В следующий раз можно и переспать.

Тут шериф решительно проснулся.

10

Убитый у реки бегун стал основной новостью на всех радио- и телестанциях Миннеаполиса, что детектив Лео Магоцци считал почти чудом в разгар футбольного сезона.

По приказанию шефа он вместе со своим напарником Джино Ролсетом целый день занимался этим делом, отложив расследование убийства бандитами на прошлой неделе девочки-подростка народности мяо.[9] Джино это не понравилось.

– Видишь, что получается, Лео? – жалобно спрашивал он, выйдя из кабинета шефа. – Нас отзывают с одного убийства, бросают на другое, и не говори, будто приказ заняться вместо девочки-мяо симпатичным белым мальчиком, первокурсником семинарии, это не политика.

У симпатичного белого мальчика оказались очень симпатичные белые родители, которых они с Джино уничтожили за пару секунд, потребовавшихся для сообщения:

– С прискорбием вынуждены уведомить о гибели вашего сына.

Задали полагающиеся вопросы, дождались прибытия друзей семьи, заново заступивших на скорбную вахту, и только тогда покинули живые трупы с мертвыми остекленевшими глазами, бывшие до их прибытия родителями парня. Интересно. Мать девочки-мяо выглядела точно так же.

Джино от этого вовсе не полегчало. Он всегда тяжко переживает несчастья с детьми, поэтому Лео пораньше отправил его домой: посмотреть на собственных детей, прикоснуться к ним, поговорить, мысленно повторяя: «Слава Богу, слава Богу…»

У Магоцци не имеется ни детей, с которыми можно было бы поговорить, ни Бога, которого следует благодарить, поэтому он торчал на службе до восьми часов, делал звонки, листал протоколы опросов и предварительные заключения криминалистов, стараясь найти ниточку, намек на мотив или на подозреваемого в убийстве совершавшего пробежку парнишки. Пока пусто. Бегун – Джонатан Бланшар – почти карикатурный идеал примерного, добропорядочного гражданина: студент семинарии, совмещавший учебу с работой по двадцать часов в неделю. Господи помилуй, по средам и субботам добровольно трудился в приюте для бездомных. Если не торговал наркотиками с кухонного черного хода, не отмывал на бесплатных супах мафиозные деньги, то следствие в тупике.

Наконец, озадаченный и огорченный Магоцци сдался, пошел в свой скромный оштукатуренный дом в верхней части Миннеаполиса, съел разогретый в микроволновке обед, просмотрел почту, полез по шаткой приставной лестнице в художественную мастерскую в мансарде.

До развода он писал в гараже, летом прихлопывая комаров, зимой окружая себя обогревателями, которые удваивали счета за электричество. В тот день, когда Хитер ушла вместе со своим отвращением к скипидару и повышенной чувствительностью к любым химическим веществам, кроме парфюмерии из бутика «Ланком», перетащил живописные принадлежности в дом, разложил и расставил в гостиной. Два месяца там и писал, просто используя представившуюся возможность. Перебрался на чердак только после того, как засахаренные фрукты приобрели минерально-спиртовой вкус.