Джон Гришем - Последний присяжный Страница 10

Люсьен Уилбенкс не смог дождаться своей очереди, тут же вскочил и вступил в пререкания:

— Возражение, ваша честь! У моего подзащитного нет никакого криминального прошлого, он никогда в своей жизни не подвергался аресту.

Судья Лупас спокойно посмотрел на адвоката поверх очков и сказал:

— Мистер Уилбенкс, надеюсь, это первый и последний раз, когда вы прерываете ход заседания. Предлагаю вам сесть. Когда суд сочтет необходимым вас выслушать, вас об этом уведомят. — Судья говорил ледяным тоном, почти зло, и я подумал: интересно, сколько раз этим двоим уже приходилось схлестываться в этом самом зале?

Но Люсьена Уилбенкса невозможно было пронять ничем, шкура заступника клана была толстой, как у носорога.

Чайлдерс сделал краткий экскурс в историю. Одиннадцать лет тому назад, в 1959 году, некто Джералд Пэджит был обвинен в угоне автомобилей в Тьюпело. Потребовался год, чтобы найти двух помощников шерифа, согласившихся наконец вступить на остров Пэджитов, чтобы предъявить ордер на арест, и, хоть они остались живы, миссию свою им выполнить не удалось. Джералд Пэджит то ли улизнул из страны, то ли спрятался где-то на острове.

— Как бы то ни было, — подвел итог Чайлдерс, — его так и не нашли, тем более не арестовали.

— Ты слышал про этого Джералда Пэджита? — шепотом спросил я у Бэгги.

— Не-а...

— Если обвиняемый будет отпущен под залог, ваша честь, мы его никогда больше не увидим, — повторил Чайлдерс. — Это ясно как день, — заключил он и сел.

— Мистер Уилбенкс? — сказал судья.

Медленно поднявшись, Люсьен махнул рукой в сторону Чайлдерса.

— Обвинитель, как обычно, пытается запутать суд, — любезнейшим голосом начал он. — Не Джералда Пэджита здесь судят. Я не представляю его интересов, и мне наплевать на то, что с ним случилось.

— Следите за своими выражениями, — одернул его Лупас.

— Повторяю, здесь судят не Джералда, а Дэнни Пэджита, молодого человека, не имеющего никакого криминального прошлого.

— Ваш клиент владеет недвижимостью в этом округе? — спросил Лупас.

— Нет, не владеет. Ему всего двадцать четыре года.

— Тогда прямо к делу, мистер Уилбенкс. Я знаю, что семья вашего подзащитного имеет здесь весьма обширные владения, и соглашусь отпустить его под залог только в том случае, если все эти владения будут предоставлены в качестве обеспечения явки вашего подзащитного в суд.

— Неслыханно! — взревел Люсьен.

— Это вполне соответствует тяжести предъявленных обвинений.

Люсьен швырнул на стол свой блокнот.

— Дайте мне минуту, я должен посоветоваться с семьей моего подзащитного.

Среди Пэджитов требование судьи подняло бурю волнений. Все сгрудились вокруг стола Уилбенкса, и мнения их разделились с первого мгновения. Было почти забавно наблюдать, как эти чрезвычайно богатые мошенники трясут головами и набрасываются друг на друга. Семейные разборки бывают быстрыми и жестокими, особенно когда на кону большие деньги. Казалось, у каждого из присутствующих Пэджитов свое особое мнение относительно того, какое решение принять. Можно себе представить, каково бывает, когда они делят добычу.

Люсьен понял, что согласие маловероятно, поэтому, отвернувшись от стола, обратился к судье:

— Это невозможно, ваша честь. Земля Пэджитов принадлежит по крайней мере сорока членам семьи, большинство из которых здесь не присутствуют. Требование суда представляется необоснованным и явно чрезмерным.

— Даю вам несколько дней, чтобы обсудить его, — ответствовал Лупас, явно наслаждаясь произведенным им смятением.

— Нет, сэр. Это несправедливо. Мой клиент имеет право рассчитывать на разумный залог, так же как любой другой обвиняемый.

— В таком случае решение об освобождении под залог откладывается до предварительных слушаний.

— Мы отказываемся от предварительных слушаний.

— Ваше право, — кивнул Лупас, делая пометку в бумагах.

— И требуем, чтобы дело было рассмотрено Большим жюри как можно скорее.

— В положенный срок, мистер Уилбенкс, так же как в случае с любым другим обвиняемым, — съязвил судья.

— Потому что мы непременно будем требовать переноса рассмотрения дела в другой округ, — с вызовом произнес Уилбенкс, словно делал важнейшее заявление.

— Немного преждевременно, вам не кажется? — парировал Лупас.

— В этом округе мой клиент не может рассчитывать на справедливый суд. — Уилбенкс шарил взглядом по залу, почти игнорируя судью, на лице которого проступило любопытство. — Все идет к тому, чтобы априори обвинить моего клиента и создать неблагоприятное общественное мнение, не дав ему возможности защитить себя. Суду следовало бы немедленно вмешаться и вынести приказ о лишении слова.

По моим представлениям, Люсьен Уилбенкс был здесь единственным, кого следовало лишить слова.

— Что вы хотите этим сказать, мистер Уилбенкс? — поинтересовался Лупас.

— Вы видели местную газету, ваша честь?

— Не в последнее время.

Все взоры обратились ко мне, и сердце мое замерло.

Продолжая свою гневную филиппику, Уилбенкс сверлил меня взглядом:

— Подробнейшая информация на первой полосе, кровавые снимки, анонимные источники, полуправда и недоговоренность — этого достаточно, чтобы обвинить любого невиновного!

Бэгги снова чуть отодвинулся от меня, я почувствовал, что остался в полной изоляции.

Картинно прошагав через зал, Люсьен швырнул экземпляр газеты на судейский стол.

— Только полюбуйтесь на это! — протрубил он.

Лупас поправил очки, поднес «Таймс» к глазам и, откинувшись на спинку кресла, принялся читать, судя по всему, ничуть не торопясь.

Читал он внимательно. В какой-то момент сердце у меня ожило и заколотилось в ритме отбойного молотка. Я почувствовал, как воротник рубашки взмок. Ознакомившись с первой полосой, Лупас развернул газету. В зале стояла мертвая тишина. А что, если он прямо сейчас велит отвести меня в тюрьму? Кивнет приставу — тот защелкнет наручники у меня на запястьях и потащит прочь. Я не был юристом и, пока судья изучал мой весьма пылкий репортаж, а весь зал, затаив дыхание, ждал его решения, испытывал невыразимый страх перед миллионным иском, коим грозил мне человек, несомненно, предъявивший не один такой на своем веку.

Ощущая на себе немало тяжелых взглядов, я предпочел сделать вид, что пишу что-то в блокноте, хотя и сам не смог бы разобрать, что я там нацарапал. Немалых усилий стоило мне сохранить невозмутимое выражение лица. Чего мне действительно хотелось, так это стремглав выскочить из зала и прямиком отправиться в Мемфис.

Наконец зашелестели страницы складываемой газеты — его честь завершил чтение. Он слегка наклонился вперед, к микрофону, и произнес слова, которым я, в сущности, обязан своей карьерой.

— Очень хорошо написано, — заключил он. — Краски, быть может, чуточку сгущены, но, безусловно, ничего противозаконного нет.

Я продолжал корябать в блокноте, будто бы ничего не слышал. Из внезапного, непредвиденного и весьма мучительного для меня столкновения с Пэджитами и Люсьеном Уилбенксом я вдруг вышел победителем.

— Поздравляю, — прошептал Бэгги.

Лупас отложил газету и позволил Уилбенксу еще несколько минут повитийствовать и побесноваться по поводу утечки информации из полиции, из офиса окружного прокурора, а в предстоящем будущем наверняка и из Большого жюри. Все эти утечки, по его мнению, каким-то образом координировались и составляли часть заговора неких не названных им людей, одержимых решимостью несправедливо осудить его клиента. Весь этот спектакль на самом деле предназначался для Пэджитов. Уилбенксу не удалось добиться освобождения под залог, оставалось лишь произвести впечатление своим рвением.

Лупас на такое не покупался.

И вообще, как вскоре стало ясно, устроенное Люсьеном представление было не чем иным, как дымовой завесой. Он отнюдь не намеревался всерьез ходатайствовать о переводе слушаний в другой округ.

Глава 6

Покупка газеты включала и приобретение ее доисторического здания редакции. Стоимость его была ничтожна. Оно находилось на южной стороне главной площади Клэнтона и представляло собой одно из четырех разрушающихся строений, некогда в спешке прилепленных вплотную друг к другу, — длинное и узкое, трехэтажное. От цокольного этажа все мои сотрудники опасливо старались держаться подальше. В передней части дома находилось несколько кабинетов, все — с облупившимися стенами, полами, покрытыми грязными плешивыми коврами, и с вековым запахом табачного дыма, навечно въевшимся в потолки.

В самой глубине, как можно дальше от редакции, располагалось помещение типографии. Каждую ночь со вторника на среду Харди, наш наборщик, верстальщик и печатник, каким-то чудом реанимировал допотопный станок и умудрялся печатать очередной тираж. В помещении, где он работал, стояла тяжелая вонь от типографской краски.