Дин Кунц - Чейз (Погоня) Страница 10

— Ну и что? — спросил Чейз.

Он постарался, чтобы голос его прозвучал беззаботно, не хотел выдавать своих истинных чувств. По какой-то непонятной ему причине казалось важным произвести на Судью хорошее впечатление. Он снова вспотел. Когда разговор окончится, ему вновь потребуется ванна. И еще нужно будет выпить холодного виски.

— Давай-ка лучше я расскажу тебе, почему опоздал со звонком, — предложил Судья.

— Что ж, давай.

— Удостоверившись, что ты у психиатра, я счел необходимым раздобыть копию твоей истории болезни. Я решил спрятаться в здании и дождаться, пока закроются все конторы и служащие уйдут домой.

— Не верю, — сказал Чейз, со страхом предчувствуя, что именно услышит дальше.

— Ты не хочешь мне верить, но веришь; сейчас я объясню, как все было.

Прежде чем продолжать, Судья медленно и глубоко втянул в себя воздух.

— К шести часам на восьмом этаже никого не осталось. В половине седьмого мне удалось открыть дверь кабинета доктора Ковела. Я кое-что смыслю в таких вещах и был осторожен: замка не повредил, а сигнализация там отсутствует. Мне потребовалось еще полчаса, чтобы установить, где хранятся истории болезни, и найти записи о тебе, которые я благополучно скопировал на фотопленку.

— Вот так просто взломал и вошел — а между прочим, это называется “кража со взломом”, — заметил Чейз.

— Но это сущая безделица по сравнению с тем, что называют убийством, не правда ли? Чейз промолчал.

— В своей почте, возможно, послезавтра, ты найдешь полные копии записей доктора Ковела о тебе, а также экземпляры нескольких статей, которые он написал для медицинских журналов. Ты упомянут во всех, а в некоторых речь идет только о тебе.

— Я не знал, что он это делает, — пробормотал Чейз.

— Весьма любопытные статьи, Чейз. Из них можно понять, что он о тебе думает. — Тон Судьи изменился, стал высокомерным, в нем зазвучали нотки презрения. — Прочитав эти записи, Чейз, я узнал более чем достаточно, чтобы вынести тебе приговор. Я узнал о том, за что ты получил медаль.

Чейз ждал, что он еще скажет.

— Мне известно, что ты делал в тех туннелях и как помогал лейтенанту Захарии замести следы и подделать рапорт. Думаешь, конгресс наградил бы тебя медалью за доблесть, если бы там знали, что ты убивал мирных жителей? А, Чейз?

— Перестань.

— Ты убивал женщин, правда?

— Я сказал: перестань!

— Ты убивал женщин и детей, Чейз, мирное население.

— Ах ты, сукин сын!

— Детей, Чейз. Ты убивал детей... Да разве ты не скотина, Чейз?

— Заткнись! — Чейз вскочил на ноги, как будто рядом прогремел взрыв, — Что ты в этом смыслишь? Ты сам-то был там, служил в этой паскудной стране?

— Никакие патриотические дифирамбы долгу не заставят меня изменить мнение, Чейз. Мы все любим свою страну, но понимаем, что есть пределы.

— Фигня, — отрезал Чейз. Он впервые после болезни так разозлился. Конечно, бывало, что он раздражался по разным поводам, злился на людей, но никогда не доходил до крайности.

— Чейз...

— Держу пари, ты ратовал за войну. Держу пари, ты из тех ястребов, из-за которых в первую очередь я там и оказался. Легко устанавливать нормы поведения, рассуждать о границах добра и зла, когда ты не подходил к месту, где идет эта война, ближе чем на десять тысяч миль!

Судья попытался что-то возразить, но Чейз не дал ему вставить ни слова.

— Я вовсе туда не стремился, — продолжал он. — Я не верил в необходимость там воевать и почти все время смертельно боялся. Меня преследовала одна мысль: как бы остаться в живых. В том туннеле я не мог думать ни о чем другом. Это был не я. Это был хрестоматийный параноик. И теперь, черт возьми, я не допущу, чтобы ты или кто-либо другой обвинял меня в деяниях этого хрестоматийного параноика!

— И все же ты чувствовал вину, — заметил Судья.

— Это не важно.

— А по-моему, важно.

— Это не важно, потому что, какую бы там вину я ни ощущал, ты не имеешь права меня судить. Ты сидишь тут со своим паршивым списком заповедей, но ты никогда не был в таком месте, где все заповеди летят к черту, где волей-неволей приходится совершать поступки, которые тебе отвратительны. — Чейз, к собственному изумлению, обнаружил, что плачет. Он уже очень давно не плакал.

— Ты оправдываешься, — начал было Судья, пытаясь вновь перехватить инициативу в разговоре.

Чейз не позволил ему.

— И не забудь, — сказал он, — ты сам нарушил заповедь — убил этого парня, Майкла Карнса.

— Это другое дело. — Голос Судьи снова стал хриплым.

— Да?

— Да, — подтвердил Судья: теперь пришла его очередь оправдываться. — Я тщательно изучил ситуацию и только тогда исполнил приговор. Ты не делал ничего подобного, Чейз. Ты убивал совершенно незнакомых людей, может быть, совсем невинных, без единого черного пятнышка в душе.

Чейз швырнул трубку.

На протяжении следующего часа телефон звонил четырежды, но он не обращал на него внимания: его трясло от злости — это была первая сильная эмоция за многие месяцы оцепенения.

Он выпил три стакана виски и лишь после этого почувствовал, что отходит. Злость напрочь сожгла опьянение, порожденное предыдущей выпивкой. Дрожь в руках постепенно унялась.

В десять часов Чейз набрал номер полицейского участка и попросил детектива Уоллеса, но тот куда-то уехал. Тогда он оделся, выпил еще стакан виски и в десять сорок позвонил вновь.

На сей раз Уоллес оказался на месте и охотно согласился поговорить с ним.

— Дела идут не так хорошо, как мы надеялись, — признался Уоллес. — По-видимому, у него никогда не снимали отпечатков. По крайней мере, среди отпечатков, имеющихся в картотеке федеральной полиции и полиции штата, нет идентичных тем, что обнаружены на ноже.

— Неужели удалось так быстро проверить?

— Да, — подтвердил Уоллес. — У них там специальные компьютеры, способные проделать эту работу гораздо быстрее, чем целая команда следователей, — нечто вроде почтовых компьютеров, которые считывают адрес и сортируют письма в отделениях связи.

— А что с кольцом?

— Да так, побрякушка, которых пруд пруди в отделах для товаров дешевле пятнадцати долларов в любом магазине штата. Где уж тут определить, когда, где и кому оно продано.

Чейз неохотно заговорил:

— Тогда у меня для вас есть информация. — Он в нескольких словах сообщил детективу о звонках Судьи.

Уоллес явно разозлился, хотя и пытался сдерживаться, не срываться на крик:

— Какого же дьявола вы не сказали об этом раньше?

— Я думал, вы поймаете его по отпечаткам.

— Отпечаткам в такой ситуации — грош цена, — заявил Уоллес. В его голосе по-прежнему звучала злость, правда, теперь приглушенная. По всей видимости, он не сразу оценил состояние своего собеседника.

— Кроме того, — продолжал Чейз, — убийца понимает, что линия может прослушиваться. Он звонит из телефонов-автоматов и не разговаривает дольше пяти минут.

— Все равно, — сказал Уоллес, — я бы хотел услышать его. Через пятнадцать минут я буду у вас со своим сотрудником.

— Всего с одним сотрудником?

— Мы не станем особо докучать вам, — пообещал Уоллес.

Чейз едва не рассмеялся.

— Я буду ждать, — сказал он.

Человек, пришедший с Уоллесом, представился Джеймсом Таппингером и не назвал своей должности в полицейском управлении, хотя, по мнению Чейза, стоял наравне с Уоллесом. Он был дюймов на шесть выше детектива и выглядел не таким сереньким и обыденным. Светлые волосы были так коротко острижены, что издали он казался лысым. Голубые глаза перебегали с предмета на предмет — быстрый цепкий взгляд бухгалтера, производящего инвентаризацию. В правой руке Таппингер держал небольшой чемоданчик; здороваясь, он так и не выпустил его, протянув Чейзу левую руку.

Миссис Филдинг искоса наблюдала за визитерами из гостиной, старательно притворяясь, будто увлечена телевизионной программой, но сдержала любопытство и не вышла посмотреть, что происходит. Чейз проводил обоих мужчин наверх, прежде чем она поняла, кто они такие.

— Уютная у вас комнатка, — сказал Уоллес.

— Меня устраивает, — ответил Чейз. Глаза Таппингера бегали по комнате, отметив неубранную постель, пару грязных стаканов из-под виски на буфете, полупустую бутылку. Не сказав ни слова, он открыл свой чемодан, полный телефонного оборудования, и начал осматривать провода, которые выходили из стены рядом с подоконником.

Пока Таппингер работал, Уоллес допрашивал Чейза:

— Каким он показался вам по телефону?

— Трудно сказать.

— Старый? Молодой?

— Средних лет.

— Говорит с акцентом?

— Нет.

— Дефекты речи есть?

— Нет, — ответил Чейз. — Сначала, правда, он хрипел — вероятно оттого, что я придушил его. Уоллес спросил: