Виктор Каннинг - Семейная тайна Страница 10

– Это было дегтярное мыло марки «Райте Коул», – сказал Арчер. – Я его с детства с закрытыми глазами узнать могу. Мать драила меня этим мылом.

– А помещение? – спросил Буш. – Оно ведь было специально приспособлено для таких целей. Как вам показалось, его оборудование было профессиональной работой или самоделкой?

– Типичная самоделка, – ответил Пейкфилд. – По стенам и потолку шла открытая проводка освещения и трансляции. Перегородка, разделявшая две комнаты, сколочена наспех. Все действовало, все было сработано очень толково, но кустарно, без всякого изящества.

– Вы оба сказали, что иногда в обед вам давали белое вино. Что это было за вино?

– Обычное белое вино, – сказал Арчер. – Сухое. Пейкфилд откинулся в кресло и вынул изо рта трубку, глядя в потолок:

– Не знаю, что это может дать. Но вообще тут и думать нечего. Я уверен, что это было Пуйи Фюиссе 1966. Кормили так себе, я уже говорил. Вообще, с кулинарной точки зрения…

– Ну не знаю, – прервал его Арчер. – Мне подавали отличную камбалу с жареным картофелем. И йоркширский пудинг был вполне приличным.

– Знаете, о чем я подумал? – сказал Пейкфилд. Насчет этой входной двери с зеркалом. По-моему, за ней была другая дверь. Когда я уходил в спальню перед подачей пищи, я слышал какое-то слабое грохотание перед тем, как открывали входную дверь. А из большой комнаты я иногда слышал этот звук более отчетливо и – вряд ли мне это казалось – одновременно менялась освещенность зеркала, как будто сквозь него проходил свет. Думаю, нас держали в каком-то подвальном помещении и вход туда был замаскирован на случай непредвиденного посещения или проверки – будто там сплошная стена. Этот человек застраховал себя от любых случайностей. А ведь живет себе где-то, наверное, самой обычной жизнью и…

– Из какого материала были стены, сэр? – спросил Буш.

– Из камня, – ответил Пейкфилд.

– Что это был за камень, по-вашему?

– Трудно сказать, я…

– Известняк, дружище, – сказал Арчер. – Я уверен. И сложены стены были давно. Если это подвал, то дом, наверняка, старый. И вот еще что я подумал. Уборная и умывальник. Со стоком воды не было никаких проблем. Вода уходила сразу же. Если мы были в подвале, значит, там был хороший перепад уровней. Возможно, дом стоял на склоне.

– Я кое-что вспомнил, – сказал Пейкфилд. – Вас ведь интересуют любые мелочи. Любые незначительные подробности. Это как раз такая мелочь. Она совсем вылетела у меня из головы. Может быть, вам это покажется странным, но я немного сентиментален. Люблю хранить разные пустяки на память. Поеду отдыхать – и обязательно привезу сувенир… Ну вот, когда я был там, я тоже об этом думал. Если только выберусь отсюда, говорил я себе, надо захватить с собой что-нибудь – потом можно будет держать этот предмет у себя в кабинете, например, на камине. И я взял на память ложку. Столовые приборы и посуда там были совсем простые, дешевые.

Чтобы прервать этот словесный поток, Буш сказал:

– И у вас ее отобрали, не так ли, сэр?

– Да. Перед освобождением, когда мне сделали впрыскивание, она была у меня в кармане. А дома я обнаружил, что она у меня пропала.

Арчер хмыкнул:

– То же самое произошло с моим перышком. Я нашел его однажды в большой комнате, после того как мне принесли еду. Сунул его в карман на память. И, как у Дикки, когда меня освободили, перышка в кармане не оказалось.

– А что это было за перышко, сэр?

– Из шейного оперения какой-то птицы. Мальчишкой я увлекался голубями. Затрудняюсь сказать, что это могла быть за птица. Серовато-бурое перо. Но все равно оно пропало.

– Нас, очевидно, обыскали сразу после инъекции, – сказал Пейкфилд. – Жаль, что ложка пропала – знаете, со временем интересно было бы показать ее детям.

– Скажите, сэр, – прервал Пейкфилда Буш, – вы в прошлый раз упоминали о каком-то звуке, который слышали, когда вам давали указания по трансляции. Не могли бы вы остановиться на этом подробнее?

– Да-да, конечно. Репродукторов было два. По нижнему передавали музыку – какие-то любительские записи. А верхний репродуктор молчал, пока его не включали они. Слышался слабый щелчок, и иногда сразу, а иногда через несколько секунд раздавался мужской – всегда мужской – голос. И вот однажды я услышал этот звук. Мужчина, как обычно объявил, что сейчас будет доставлена еда, и я должен перейти в спальню. Неожиданно в его голосе появилось раздражение…, или скорее нетерпение. Как будто он отгонял осу. И он замолчал. Только на несколько секунд. Послышался какой-то звон и шорох, как будто шум воздушной струи. Потом все стихло, и мужчина снова заговорил.

– Как, по-вашему, можно это объяснить, сэр?

– Я бы сказал…, похоже было, что он опрокинул стопку бумаги и какой-то небольшой стеклянный предмет. Как будто что-то упало у него со стола.

– В прошлый раз вы говорили, что это было похоже на звон колокольчика.

– Да, немного похоже.

– А слышал ли кто-нибудь из вас какие-то другие шумы? – спросил Буш. – Не по трансляции. Например, шум проезжающих машин, пролетающего самолета?

Оба отрицательно помотали головами. Потом Арчер сказал:

– Тарелки всегда были подогреты, когда нам подавали горячее. Все подавалось на открытом подносе, так что кухня, видно была недалеко.

– Не помните ли вы, как вас переводили в это помещение или из него?

Ни тот, ни другой не могли этого вспомнить. На постельном белье не было ни меток, ни фирменных знаков.

Салфетки на подносе с пищей были простые, белые бумажные.

Когда Пейкфилд и Арчер ушли, Буш прослушал сделанную запись этого разговора. Он не ждал от них ничего существенно нового, так и вышло. Буш не чувствовал досады. В его деле эмоции противопоказаны. Для него не должно существовать ни радости, ни огорчения – только упорная работа. Дом – если это дом – может находится в районе, богатом известняками. В доме должен быть подвал, специально оборудованный для содержания похищенных, довольно большой подвал, что предполагает соответствующие размеры дома. По ночам мог быть слабо слышен шум машин или самолетов, если только стены подвала не звуконепроницаемые. Видимо, дом расположен в сельской глуши, в уединенном месте…, наверняка, это так, ведь присутствие соседей Коммерсанту ни к чему. Дом, скорее всего, стоит на склоне холма. Шум воздушной струи. Сквозняк? Упавшие листки бумаги? Звон. Упавшая безделушка? Позвякивание стакана? Какой-нибудь колокольчик?

Буш встал и медленно прошелся по комнате. Ему предстояла нелегкая кропотливая работа. Наверняка преступники перевозили свои жертвы в каком-то крытом фургоне. Угнанные машины использовались только в пределах нескольких миль. На большом расстоянии это было бы слишком рискованно. Придется засесть за карту и расчеты времени. Коммерсант исчез в направлении к северу от Саутгемптона и к юго-востоку от Хай-Уикома. Хотя это ни о чем не говорит. Коммерсант ни за что не выбрал бы прямой маршрут. Но и он не мог не зависеть от места, времени и расстояния. Тивертон расположен в Девоне, а Кроуборо – в Суссексе, между ними добрых две сотни миль. Буш налил себе виски и стал думать о перышке. Может быть, когда доставляли еду, его занесло сквозняком? Или оно попало в комнату, пристав к подметке ботинка или туфли? Из кухни? Сейчас мало кто ощипывает птицу на кухне. Хотя на ферме это возможно. Коммерсант, конечно, обыскал и Пейкфилда, и Арчера, прежде чем они оказались за пределами подвала. Зачем забрали ложку – понятно. Но перышко… Почему изъяли его? Из принципа? Дескать, с чем пришли, с тем и уходите? Ложка – да. Она могла навести на след. Но перышко – маленькое, серовато-бурое, не больше дюйма длиной?

Если бы оно ничего не значило. Коммерсант не обратил бы на него внимания. Раз он забрал его, значит, не хотел, чтобы перышко обнаружили. Выходит, он забрал его на всякий случай, либо считая, что при определенных обстоятельствах – например, попав в руки опытного орнитолога – перышко может сыграть для него роковую роль. И где, черт возьми, он достал тиопентал-натрий и пропазин? Если бы это было – мысль Буша вернулась назад – перо курицы, утки или индюшки, факт его обнаружения ни о чем бы не говорил. Но если взять крайний случай – если это перо какой-то редкой птицы и его происхождение установил бы орнитолог – тогда это могло бы говорить о многом. Значит, не исключено, что Коммерсант специально принял меры предосторожности, поскольку имел какое-то отношение к птице или к птицам, которых нельзя причислить к разряду обычных.

Глава 3

Три ночи мисс Рейнберд спала спокойно. На четвертую ночь ей снова приснилась Гарриет. Утром, когда мисс Рейнберд кормила на пруду уток, она решила послать за мадам Бланш. Хотя в глубине души мисс Рейнберд по-прежнему скептически относилась к возможностям мадам Бланш, она решила отбросить предубеждения и пойти на эксперимент. При этом она дала себе слово, что не позволит себя провести и не станет источником легкой наживы для шарлатанства.