Кен Бруен - Убийство жестянщиков Страница 10

— Как дела?

— Надеюсь получить грант от Художественного совета.

— На что?

— Пока не знаю, но что-нибудь придумаю.

— Тебе обязательно повезет.

— Знаешь, Джек, в Ирландии не любят румын.

— Мне очень жаль.

— Но в Голуэе все по-другому.

— Прекрасно.

— Да нет, здесь нас ненавидят.

— Вот как.

— Одолжи мне пятерку, Джек.

Я дал ему деньги. «Пока», — и я удалился.

И налетел прямо на свою мать. Она взглянула поверх моей головы, где висела вывеска паба. Это вместо «здравствуй». Лицо, как и раньше, без морщин, как будто жизнь ее не коснулась. Так бывает с монашками. «Эсти Лаудер», поимей в виду: поинтересуйся монашками. Когда смотришь в ее глаза, то видишь Арктику, ледяную голубизну. И всегда одно и то же послание: «Я тебя похороню».

Она сказала:

— Сын.

Памятуя о запахе пива изо рта и сломанном носе, я ограничился фразой:

— Как дела?

— Ты вернулся.

— Правильно.

Молчание. Люди ее типа умеют наслаждаться таким молчанием. Мне все это было знакомо, да еще во мне гулял алкоголь, поэтому я был в состоянии играть в эту игру. Ждал. Она сдалась первой:

— Могу угостить тебя чаем.

— Не думаю.

— Тут в лавочке пекут дивные плюшки.

— Нет, не сегодня.

— Ты никогда не думал, что стоит написать?

Старая песня, привычное нытье. Я сказал:

— О, я думал написать. Вот только я никогда не собирался писать тебе.

Это ее зацепило. Она вздохнула. Если вздохи когда-либо включат в олимпийские виды спорта, она всех обойдет. Люди спешили мимо, не замечая нас. Я сказал:

— Мне пора.

— Это все, что ты можешь сказать собственной матери?

— Знаешь, нет. У меня есть еще кое-что.

Я сорвал с шеи кисет и вложил ей в руку. Собирался сказать: «Можешь положить это рядом с сердцем моего отца».

Только зачем золотить пилюлю?

* * *

Лето пело во мне.

Трубочист заехал за мной вовремя. В белом фургоне, сверкающе-чистом, ни пятнышка. Я сел на пассажирское сиденье. Сзади четверо молодых парней в черных спортивных костюмах. Я поздоровался:

— Привет.

Они промолчали. Трубочист включил передачу и выехал на дорогу, где было совсем мало машин. Я сказал:

— У меня есть для вас подарок.

Он очень удивился и спросил:

— Что именно?

Я протянул ему пакет. Он раскрыл его, одним глазом следя за дорогой.

— Элвис Пресли!

— Как и вы, он самый главный.

Сзади раздался одобрительный хор голосов. Мы сворачивали на Найл-лодж. Он сказал:

— Они живут на Тейлор Хилл.

— Наверное, есть бабки.

Он взглянул на меня и спросил:

— Не родня?

— Что?

— Ну холм… Тейлора.

Я отрицательно покачал головой и сказал:

— Я по другую сторону.

Он задумался над моими словами, потом спросил:

— Вы готовы?

— К чему?

— Делать то, что вам скажут.

— Хмм, с этим у меня вечные проблемы.

— Попытайтесь.

— Ладно, видит Бог, я постоянно пытаюсь.

Мы остановились в тихом месте, недалеко от Треднидл-роуд, встали в сторонке. Трубочист кивнул, и парни исчезли, как черные призраки. Я спросил:

— Эти Тирнансы, это их собственный дом?

Он мрачно улыбнулся:

— Достался по наследству, ни один из них не женат. Они смотрят видео, заказывают карри, пиво и веселятся. Без женщин. Сливки ирландских мужчин, холостяки, и этим гордятся.

— Вы женаты, — сказал я.

— Да, и у меня маленькие дети. Но не будем сейчас о семье.

— Ладно.

— Когда мелькнет фонарь, нам пора идти.

— Последний вопрос.

— Что?

— Почему вас зовут Трубочистом?

— Мы чистим дымоходы.

— И кстати, а эти парни чем занимаются?

— Уже два вопроса.

— Вы считаете?

— Парни расчищают нам путь.

— Понятно.

— Сами увидите.

Мелькнул свет фонаря. За пояс брюк сзади у меня был заложен пистолет, прямо как в лучших фильмах. Черт, я даже не знал, заряжен ли он. А спрашивать было некстати.

Дом был выстроен в псевдотюдоровском стиле. Почти весь фасад зарос плющом. Дверь открыта. Я последовал за Трубочистом. Холл был завален запасными частями, велосипедами, разобранными двигателями. Мы вошли в большую комнату. Парни уже вполне справились. Двое сидели на толстом мужике, лежавшем на полу. Более худой братец сидел в кресле, один из парней держал у его горла нож. Оба были в шортах и майках. Трубочист сказал:

— Тот толстяк на полу — Чарли, другой, мозговой центр, Фергал.

Услышав свое имя, Фергал улыбнулся. На его щеке уже зрел синяк. Он сплюнул и заявил:

— Тейлор — гнусный ублюдок.

Парень слева заехал ему кулаком в ухо. Он покачнулся, но не потерял присутствия духа. Я попросил:

— Парни, отойдите в сторону.

Они взглянули на Трубочиста, тот кивнул. Я вытащил пистолет и спросил:

— Фергал, верно?

— Пошел ты.

— Слушай, Ферг, полегче с выражениями.

Он почти совсем пришел в себя и сказал:

— Видишь эту пушку? Я засуну ее тебе в задницу.

Чарли, валявшийся на полу с окровавленной физиономией, хихикнул и добавил:

— Скажи ему, Ферг.

Осмелев, Фергал заорал:

— Что вы собираетесь делать, грязные свиньи?

Я ответил:

— Сначала вот что…

Повернулся и прострелил Чарли колено. Потом продолжил:

— Затем я тебя кастрирую.

Чарли завопил, и я попросил:

— Суньте ему в пасть кляп.

Фергал испугался, по лицу струился пот. Я сказал:

— Смотри.

Сунул пистолет ему в пах и спросил:

— Что-нибудь еще?

— О господи, Тейлор… пожалуйста… так вышло, мы потеряли контроль над собой… извини нас.

Я сказал:

— Ты должен мне комплект новых зубов.

— Конечно, какие проблемы, господи, да все, что скажешь. Ты любишь видео, у нас есть классные фильмы.

— Мне нужны твои зубы.

Я ударил его пистолетом по зубам, наклонился и сказал:

— Чтоб я о тебе больше никогда не слышал.

Он кивнул, держа руку у рта. Я повернулся к Трубочисту:

— Я с ними кончил.

Вернувшись в фургон, я попытался закурить сигарету. Не смог. Трубочист прикурил сам и сунул сигарету мне в рот. Он завел двигатель, и мы медленно поехали прочь. Через некоторое время он сказал:

— Я думал, что вы и в самом деле это сделаете — отстрелите ему яйца.

Я глубоко затянулся и ответил:

— Я тоже.

Сзади раздался тихий смех. Мне следовало поближе присмотреться к этим парням. Я этого не сделал, и мне это аукнулось так, что я и представить себе не мог.

Кики прилетела дождливым днем. Я взял такси до аэропорта, чтобы ее встретить. Водитель тут же мне сообщил:

— На Параолимпийских играх несколько проб на допинг оказались положительными.

Нельзя ни в коем случае поощрять таксистов. Даже самый нейтральный звук обычно понимается ими как: «Вы так увлекательны, пожалуйста, сообщите мне ваше мнение решительно обо всем и не давайте мне вставить ни одного слова».

Но он уже завелся:

— Возьмите обычные Олимпийские игры, там мы готовы, что нас станут надувать. Но инвалиды и все такие прочие, от них-то мы ждем честности, верно?

Дальше мы начнем разбираться, кто в этом виноват.

Он спросил:

— Знаете, кого я виню?

— Понятия не имею.

— Ваших арабов.

— Да что вы.

— Они подмешивают в воду лекарства.

Когда мы приехали в Карнмор, я спросил:

— Вы можете подождать?

— Разумеется. Хотите, я зайду с вами в здание вокзала, выпьем чаю?

— Нет.

Когда Кики появилась, сердце у меня слегка ёкнуло. Не как при появлении возлюбленной, скорее, как при виде дальней родственницы. Она выглядела потрясающе. Синий пиджак, бледно-голубые джинсы. Я сказал:

— Ты выглядишь потрясающе.

Она меня обняла, крепко поцеловала и сказала:

— Джек, ты покраснел.

— Это от смущения.

Я взял ее чемоданы. Порадовался, что они маленькие. Значит, не собирается оставаться надолго. Залезая в такси, сказал:

— Только не упоминай про спорт.

Когда мы тронулись, таксист завел свое:

— Некоторые пробы на допинг оказались положительными….

В Хидден Вэлли, когда я нес чемоданы Кики, мимо прошел сосед. Он подмигнул и сказал:

— Ах вы, шалунишка.

Англичанин бы сказал: «Ах вы, негодник», но оттенок был бы совсем другим.

Ей понравился дом. Я налил выпить и сказал:

— Slainte.

— Ой, как мне нравится это слово. И ты мне нравишься. Что случилось с твоим носом, с зубами?

— Недоразумение.

— У тебя неприятности, Джек?

— Разумеется, нет.

Мы отправились в постель. Жаль, но не могу похвастать, что доставил ей большое удовольствие. Ничего подобного. Она спросила: