Анна Малышева - Привидения являются в полдень Страница 11

«Так-то лучше, — сказала себе Катя. — Лучше, чтобы никто ничего не знал, никто никого не видел. А про меня и Диму знают все, все буквально. Муж, Ирка, Лика, Зина, разумеется, все служащие. Все считают, что Дима меня пригрел здесь в качестве своей любовницы, а то, как я работаю, — вопрос уже третий. Это никого не интересует, ведь предполагается, что мне в моем положении работать вовсе не обязательно. Что сказал бы на это отец, если бы был жив? А что он знал бы обо всем этом? Мама не знает ничего, кроме того, что я работаю у своего школьного товарища. Или старается не знать ничего. А отец… Что ж, отец мог бы быть доволен — сбылась его мечта, застенчивая Катя исчезла, теперь она вовсю „работает с людьми“, „ищет к каждому подход“». Катя упрекнула себя за эту последнюю мысль. Эта мысль была злой и несправедливой по отношению к отцу. «Меняюсь на глазах! — вздохнула она. — Если я буду справедлива по отношению к порядочным людям, я окажусь слишком несправедлива к самой себе. Надо выбирать, надо все оценивать по-другому, надо найти себе кучу оправданий, да она уже и есть, эта куча… Где, черт возьми, бродит Димка?»

Было уже половина десятого, и снова шел дождь. Дима около четырех часов пополудни звонил Кате (она давно вернулась) и обещал заехать за ней часиков в девять. В турбюро в течение дня он не приезжал, пропал на целый день, и ни Зина, ни Катя не отчитывались ему в своем присутствии на работе. Катя особенно была этому рада — его ревность день ото дня становилась все более навязчивой, хотя при этом он любил ее убеждать, что совершенно не ревнует.

Она задумалась о том, во сколько попадет домой. «Опять к полуночи. И так почти каждый день. Дима никак не научится быть точным, другой давно бы прогорел с такими замашками, все должны его ждать! А он умудряется не прогорать, вот что удивительно… Впрочем, умом Россию не понять, опоздания у нас в порядке вещей. Если тебе назначают важную встречу на пять часов, приходи к половине шестого — все остальные придут без пятнадцати шесть. Простой расчет, но к концу рабочего дня он становится невыносимым, сколько можно ждать?! Я постоянно не высыпаюсь. И опять дождь пошел, как назло! Погода никак не установится, начало мая, сплошная свистопляска — то жарко, то холодно. Зонтик есть, но все равно промокну сто раз, пока до дому доберусь…»

У входной двери раздался резкий, нетерпеливый звонок, и она пошла открывать. Дима влетел как ураган, и вслед за ним влетел порыв ветра с дождем. Катя захлопнула дверь и молча прошла к себе в комнату за сумкой.

— А что такой траур? — громко поинтересовался Дима, отряхивая капли с пиджака, вернее, пытаясь их отряхнуть. На бежевой ткани остались темные полосы и пятна. — Чем недовольна?

— Ты на часы посмотри! — Катя вышла к нему, помахивая сумочкой.

— Ну и что? — Дима посмотрел на часы, продемонстрировав золотой «Ролекс» на худом запястье, и снова принялся отряхиваться. — И опоздал-то всего на полчаса. Есть из-за чего выступать!

— На сорок пять минут ты опоздал, — подчеркнула Катя. — Послушай, если так пойдет, я буду просить мужа, чтобы он за мной заезжал. Он это, по крайней мере, сделает вовремя.

— На своем-то драндулете? — покривился Дима. — Час едешь, два под машиной лежишь. Ну, не дуйся! Поехали в одно место, посидим, согреемся… Замерз как собака. Весь вымок!

— Да уж, весь… — Катя оглядела его костюм. — На плечах только, когда из машины бежал. Дождь-то полчаса назад начался, когда ты ехал.

— А, ну да, — кивнул он, повторно осмотрев себя с ног до головы. — Позорная погодка. Ну, поехали? Мне сегодня показали новое кафе.

«Значит, поедем не к нему домой! — обрадовалась Катя. — Слава Богу, хоть один вечер без его домогательств! Правда, меньшей свиньей я себя не буду чувствовать, зато отдохну…» И она почти радостно двинулась за ним к выходу. Пока Дима запирал двери и включал сигнализацию, она ждала его под навесом во дворе и смотрела, как с жестяной кромки козырька срываются тонкие косые струйки. Лило как из ведра. Наконец Дима раскрыл над ее головой свой зонт, и они вместе перебежали к машине. Катя устроилась рядом с ним, достала из сумочки пудреницу и провела по крыльям носа и подбородку пуховкой. Дима вел машину, то и дело поглядывая на нее. Она сунула пудреницу в сумочку и улыбнулась. Она была счастлива, что едет не к нему. Дима воспринял эту улыбку по-своему:

— Слушай, а может, плюнем на это кафе и мотанем ко мне? — предложил он. — Я, правда, неважно себя чувствую, устал как собака… Но это ничего, приму ванну, рюмочку коньяку — и здоров! А?

— Нет, поедем в кафе, — отказалась она, мгновенно погасив улыбку. — Мне тоже хотелось бы принять ванну. Дома.

Он замолчал и принялся что-то фальшиво насвистывать. Особенным слухом он никогда не отличался, но сегодня фальшивил просто из ряда вон. — Катя слушала, слушала и не выдержала:

— Это невозможно! Неужели ты не можешь запомнить мелодию? Включи Стинга и послушай хорошенько. А вообще, его свистеть трудно.

— Да и не стоит, — вздохнул он. — Совсем испортился мужик.

В апреле Стинг приезжал в Москву, Дима, его фанатичный поклонник, взял билеты, и оба они были очень разочарованы. Новые песни им не понравились, а старые хиты надоели.

— Ну, приехали! — Он остановил машину в одном из переулков рядом с площадью Маяковского, и они вышли. Зонтик он оставил в машине — дождь перестал.

Кафе понравилось Кате, впрочем, ей нравились почти все кафе. «Особенно в Вене, — подумала она. — Прошлой весной я была в Вене». Она особенно подчеркнула про себя это «я была» — это значило, что Димы с ней там не было. «Бог с ней, с этой нейтральной Австрией! — махнул он рукой. — Ты экзотики не любишь, я знаю. Тебе Европу подавай, старую прогнившую Европу. Отсталая женщина!» Но отсталая женщина получила тогда ни с чем не сравнимое удовольствие — тем более что пляжи в субтропиках были для нее удовольствием сомнительным — вечно мучилась с покрасневшими плечами. В Австрии эта опасность ей не угрожала. Там ей не угрожало ничто — ни настойчивость Димы, иной раз превращавшая отдых в кошмар, ни мысли о доме (она постоянно помнила об Игоре, когда рядом был любовник). Катя переходила из одного кафе в другое, часами сидела в кондитерских, пробуя разные сорта кофе, любовалась дворцами, театрами, сказочными, какими-то голубоватыми мостовыми, так что ей иной раз казалось, что она идет не по земле, а по небу. На несколько — дней она забыла обо всем, успокоилась, стала медлительнее в движениях, и вовсе не потому, что стерла в конце концов ногу (туфли она любила на высоких каблуках, а мостовая для них не предназначена). «Но это был единственный мой одинокий отдых за весь прошлый год, — подумала она. — Впрочем, я и его не заслужила. Ничего я не заслужила, чего же я хочу от жизни?»

Дима прервал ее размышления, придвинув к ней чашку кофе и рюмку коньяку:

— Очнись! Посмотри на здешние пирожки!

Пирожки были горячие, золотистые, из слоеного теста, с начинками из грибов, мяса, кураги, лимонной корки… Катя принялась за них, внезапно ощутив зверский голод. За весь день она ничего не успела перехватить — когда вернулась из Мытищ в бюро, ее уже ожидали посетители. Приканчивая третий пирожок, она снова удивилась, что Дима выбрал такое тихое, уютное, но в общем-то не слишком шикарное кафе. Обычно он устраивался в местах пошумнее и побогаче. А здесь атмосфера была совсем семейная, горели оранжевые, как апельсины, лампы, стояло несколько столиков и тихо играла музыка.

— Кто показал тебе это место? — осведомилась она, выливая коньяк себе в кофе. «Здесь не Вена, можно не церемониться, — подумала она. — Вот там такой жест показался бы варварством, кофе там — настоящее произведение искусства».

Дима удивился ее вопросу:

— Как — кто? Знакомые!

Знакомые у него каждый день появлялись новые, так что вопрос Кати на самом деле был неуместен. Она отпила из своей чашки и вздохнула:

— Хорошие у тебя появились знакомые, побольше бы таких. А то все таскаешь меня в какие-то кабаки с дурной репутацией, и только потому, что это престижно. А я к концу дня лыка не вяжу. Хочется тишины.

— Ну, если хочешь, можем всегда сюда ездить… — Он пожал плечами. — А насчет лыка… Пора бы и отдохнуть. Давно мы вместе нигде не были.

«Опять „мы вместе“! — расстроилась она. — Скоро у меня отпадет всякое желание отдыхать». А вслух сказала:

— Сейчас не время куда-то ехать, надо быть в Москве, самый сезон начался.

— Ну, не учи меня жить! — фыркнул он. — Как-нибудь смотаемся в страну покруче. Что скажешь насчет Индонезии? Необитаемые острова?

— Ты все еще носишься с этой робинзонадой? Ты хоть понимаешь, сколько это будет нам стоить? Где ты возьмешь необитаемый остров, кто тебе даст там развернуться?

— Я все уже узнал, — молниеносно ответил он. — Надо договориться с тамошними чиновниками, и они сдадут нам парочку островков в аренду. Там же сплошная дичь, ни хрена нет никакой цивилизации! А мы там построим бунгало, причал, наладим маршрут, вложим деньги в экономику страны, получается!