Джонатан Келлерман - Плоть и кровь Страница 11

– Глазам не верю, неужели ты?

Вскочив во весь свой страусиный рост и выпрямив длинные ноги, Джин схватил меня за плечи и покачал головой, словно наблюдал не мою скромную персону, а Второе пришествие.

Джин Долби – самый приветливый человек из тех, кого я знаю, образец откровенного дружелюбия, громогласно приветствующий своих приятелей. Он практически всегда в хорошем расположении духа и старается избегать сложностей в отношениях с людьми – качество, довольно редкое у психолога. Большинство из нас в студенческие годы – это копающиеся в себе юнцы с чересчур богатой фантазией, которые пришли в психологию, пытаясь разгадать причину вечного недовольства наших матерей. На последнем курсе многие все еще считали Долби слишком хорошим, чтобы быть честным, и не доверяли ему. Я же с Джином ладил, хотя наши отношения не заходили далее обмена безобидными шутками или совместного обеда время от времени.

– Боже мой, Алекс. Сколько же времени прошло?

– Так, несколько лет.

– Скорее, световых лет. Кофе будешь?

Я сел на стул и взял предложенную чашку чего-то черного и горького, отдаленно напоминавшего кофе. Долби отпихнул сандалии под стол. Кабинет был слишком маленьким для его роста. Джин напоминал в нем зверя, загнанного жестоким хозяином в клетку.

– Работаешь на каникулах?

– Самое лучшее время – никто не отвлекает. Кроме того, в клинике я принимал пятьдесят – шестьдесят пациентов в неделю. Вот это на самом деле работа. А то, чем я занимаюсь здесь, больше смахивает на узаконенное воровство – работаешь девять месяцев в году, сам выбираешь количество часов и получаешь за это деньги. – Джин засмеялся. – Профессора очень любят жаловаться. Но я бы назвал преподавание оплачиваемым отпуском, а не работой.

– Когда ты перевелся сюда?

– Три года назад. Продал практику коллегам и сделал факультету такое предложение, от которого они просто не могли отказаться. Они берут меня на неполный рабочий день, без гарантии занятости и премий, а я несу тяжкое преподавательское бремя в обмен на докторскую степень по медицине и обязательство не интересоваться ни одним из комитетов.

– Чтобы избавиться от писанины?

– Вот именно. А самое интересное, конечно, что я вновь стал заниматься исследованиями. Первый раз за столько лет. Изучаю вопросы, которые интересуют лично меня, а не выполняю черную работу для всяких там "светил". И потом, мне нравится преподавать, серьезно. Ребята просто великолепны. Что бы ни говорили ученые мужи, студенты с каждым годом становятся все способнее.

– А какие исследования ты проводишь?

– Политические взгляды малышей. Ходим по школам и выпытываем у учеников их отношение к тому или иному кандидату. Ты удивишься, когда узнаешь, как хорошо эти крохи разбираются в грязных играх политиканов. Я чувствую себя будто рыба в воде. Социальная психология – моя стихия. Я практиковал в клинике, потому что поначалу мне это тоже нравилось, мечтал помогать людям и все такое. Но главную роль, конечно, играли деньги. В конце концов, у меня жена и двое детей. Я-то в отличие от тебя не наслаждался беспечной холостяцкой жизнью.

– За кого ты меня принимаешь, Джин?

– Да ладно, не прибедняйся. Ты был объектом любви всего факультета. Даже девушки, которые не брили ноги, строили тебе глазки.

– Что-то я не замечал.

– Вы только посмотрите на него, сама скромность! Впрочем, это тоже часть твоего обаяния. Нет, в самом деле, Алекс, ты классно выглядишь.

– Ты тоже.

– Я выгляжу как всегда, – Икабод Крейн[4], сидящий на метамфетаминах. Но ты прав, я стараюсь держать себя в форме, пристрастился к хайкингу на длинные расстояния. Мы с Мардж прошли по маршруту Джона Мюира прошлым летом. А до этого побывали на Аляске.

Он убавил звук на магнитофоне.

– Стиви Рэй? – поинтересовался я.

– Великий человек, и такой ужасный конец, правда? Всю жизнь бороться против наркотической и алкогольной зависимости, играть в барах за гроши – и в итоге сесть на тот самый самолет... Кстати, неплохая тема для лекции.

– Живи полной жизнью, словно каждый день – последний? – предположил я.

– Не волнуйся и будь счастлив, как поется в другой песне. Я твердил это пациентам годами, а теперь сам следую тому же совету. Не буду хитрить и утверждать, что от меня потребовалось огромное мужество, дабы решиться и сменить практику на преподавание. Вовсе нет. Просто мне повезло – купил акции начинающей компьютерной компании, и со временем практически грошовые бумажки принесли неплохой капиталец. Десять лет шурин давал советы, куда вложить деньги, пока один раз не оказался прав. Конечно, личный самолет я себе позволить не могу, но теперь уже не буду делать то, что мне не по вкусу. Дети учатся в колледже, юридическая практика Мардж процветает. Так что жизнь удалась, а все благодаря компьютерному буму. Та компания уже разваливается, однако я вовремя избавился от акций.

– Поздравляю.

– Спасибо. Я даже сменил "хонду" на "ягуар", но только "не надо меня ненавидеть за мою красоту".

Долби сел поудобнее в кресле, хрустнул пальцами.

– А тебя что сюда привело? Тоже преподаешь потихоньку?

– Да нет, пытаюсь найти одну студентку, Лорен Тиг.

– А зачем, если не секрет?

Я рассказал о недельном отсутствии Лорен и намекнул о том, что она моя бывшая пациентка, делая упор на беспокойство Джейн Эббот.

– Да, дела. Так ты просто заехал в университет и решил заглянуть ко мне?

– Нет, я рассчитываю на твою помощь. Лорен сказала соседу по квартире, что занимается исследовательской работой. Похоже, это неправда. В прошлом семестре она записалась на четыре курса по психологии. Один из них – "Введение в социальную психологию". Я решил поспрашивать у преподавателей, не известно ли им чего-нибудь о девушке.

– Лорен Тиг. Нет, имя мне ничего не говорит. Хотя на этом курсе вообще было больше пятисот студентов... А что за остальные три курса?

Я перечислил.

– Так, посмотрим. Херб Роннингер сейчас где-то в районе Индийского океана, изучает причины развития агрессивности у дошкольников. У него на курсе больше шестисот студентов, так что, даже будь он здесь, вряд ли бы смог тебе помочь. Де Мартен и Холл – новенькие в университете, и, по-моему, "Теория восприятия" не настолько популярный предмет. Давай-ка я им позвоню.

– Я уже заходил к ним в кабинеты, там никого. У тебя есть их домашние телефоны?

– Конечно.

Он нашел список и сделал мне копию.

– Спасибо, – поблагодарил я.

– Лорен Тиг, – пробормотал Джин, снова надевая очки. Он открыл ящик стола, покопался в бумагах, достал список студентов с оценками. – Да, она есть в списке. Занималась неплохо. Даже очень неплохо. Восемнадцатая в списке из пятисот шестнадцати студентов. Все экзамены на "отлично", за курсовую работу – "хорошо" с плюсом. – Он еще покопался в ящике и достал другой список. – "Иконография в модельном бизнесе". Ах, это та девушка...

– Ты помнишь ее?

– Манекенщица, – сказал Джин. – Я ее так называл, потому что она выглядела как модель: высокая блондинка, яркая, эффектная внешность. А когда прочитал курсовую, понял, что текст опирается на личный опыт. Она также выделялась среди остальных, потому что немного старше большинства студентов – ей где-то около тридцати, не так ли?

– Двадцать пять.

– Надо же, а выглядит старше. Вероятно, из-за манеры одеваться – брючные костюмы, платья – на вид довольно дорогие вещи. Помню, подумал: "У этой девушки водятся деньги". Еще она была одиночкой. Сидела на заднем ряду, постоянно делала записи. Никогда не видел ее в компании с другими студентами... Почему же я ей поставил "хорошо" с плюсом за курсовую? Если студенты просят, я отдаю работы обратно. Не знаю, забрала она свою или нет... Но комментарии к работам храню у себя.

Он начал вынимать бумаги из ящиков, при этом на столе образовалась высокая кипа.

– Вот они. – Джин достал пачку перетянутых резинкой голубых карточек. – Так, в комментарии я написал: "Много злости, мало фактов". Если мне не изменяет память, довольно скучная работа.

– Злости на модельный бизнес?

– Да, если не ошибаюсь. Возможно, обычные феминистские штучки – женщины как плоть, подчиненная роль, навязанная нереальными понятиями о женственности. У меня по две дюжины подобных работ за каждый семестр. Все верно, правда, эмоции зачастую довлеют над фактами. Я не помню конкретно эту курсовую, но, думаю, она не исключение. Так, значит, девушка уехала, не сказав маме? Что, никогда раньше она так не делала?

– Со слов матери, подобное происходит впервые.

Долби почесал подбородок.

– Как родитель, я понимаю бедную женщину.

Он поставил ноги на пол, положил руки на колени и взглянул на меня поверх очков.

– Забавно... Вернее, совсем наоборот. Только вот ты пришел и расспрашиваешь о пропавшей студентке... Когда ты упомянул об этом, я вдруг вспомнил, что в прошлом году произошло нечто подобное. Другая девушка, местная "королева красоты" – Шейн, или Шона, или Шанна – точно не помню, ушла из общежития однажды вечером, и больше ее никто не видел. В кампусе поначалу был переполох, а потом все улеглось. Меня это тогда сильно потрясло. Ведь мы только что отправили Лизу в Оберлин[5]. Дочь нормально переносила разлуку, чего не скажешь о нас с Мардж. Едва я начал успокаиваться, перестал звонить ей по двенадцать раз на дню, и тут случай с Шоной.