Александр Мишкин - Anamnesis vitae. История жизни Страница 11

Я взглянул на часы: полночь. Джентльмены пьют и отдыхают…

– С чем?

– Криминальный аборт. Кровотечение.

Лихорадочно вспоминая, что полагается делать в таких случаях, я помчался вслед за фельдшерицей. Позади с топотом бежал Антон Иваныч.

На улице темень стояла непроглядная. «Надо бы как-то освещение перед приёмным устроить!» – подумал я, направляясь к светлому силуэту машины, с трудом угадывающемуся в каких-нибудь трёх шагах от крыльца.

Кто-то услужливо распахнул передо мной заднюю дверцу:

– Сюда, доктор, тут она! – сообщил взволнованный мужской голос.

Я наклонился и полез внутрь. В салоне моя нога угодила в лужу: в левом туфле противно захлюпало. «Где же они грязь-то нашли, дождя вроде не было?!» – пронеслось в голове.

Впрочем, едва слышимый стон, раздавшийся из темноты в каких-то сантиметрах от моего лица, заставил меня забыть о несущественном. Я вгляделся в темноту.

Прямо передо мной светилось лицо. Именно «светилось», потому что было оно таким белым, что даже полуночная темнота не в силах оказалась погасить, спрятать в себе эту белизну.

– На что жалуетесь? – от неожиданности задал я совершенно дурацкий и неуместный вопрос.

Белое лицо хранило молчание, лишь часто дыша и слегка постанывая. Наощупь я нашёл холодное тонкое запястье и сжал его пальцами. Пульс едва определялся.

Ладно, нет времени на вопросы. Всё – потом.

– Помогите её вытащить! – прокряхтел я, схватив хрупкое тело в охапку и пятясь наружу.

Тут же рядом возникла ещё пара рук. Вдвоём с неизвестным мы извлекли обмякшую женщину из машины и на руках перенесли в приёмное отделение.

– В смотровую, давайте в смотровую её сразу же, Пал Палыч! И на кресло! – Мария Глебовна помчалась вперёд, открывая нужную дверь.

Умостив пациентку в гинекологическом кресле, я бросил своему невольному помощнику:

– Выйдите и ждите в коридоре!

Мужчина молча кивнул и скрылся за дверью.

– Пал Палыч, да вы же в крови весь! – всплеснула руками акушерка, указывая куда-то вниз.

Я посмотрел на свои ноги: весь левый туфель и штанина почти до колена были в крови. Меня замутило. Так вот, что за лужа была на полу в салоне машины! Господи, это сколько же из неё вытекло?! Литра два, не меньше! И до сих пор жива?!

– Полиглюкин, живо, ставьте струйно! В две вены! – рявкнул я ввалившимся в смотровую фельдшерам, – Головной конец кресла опустить, ноги ей задрать, как можно выше!

Антон Иваныч с Клавдией Петровной захлопотали над бесчувственным телом.

– Мария Глебовна, что там? – вернулся я к акушерке, занятой осмотром.

– Льёт! – коротко ответила она и посторонилась, открывая мне обзор.

Из несчастной и в самом деле лило. Тёмно-красный ручей неспешно вытекал из её тела и жутковатым водопадиком низвергался на пол. Там уже образовалась приличных размеров лужа, которая растекалась всё больше и больше.

– Вен нет! – почти хором заявили фельдшера, – Спались! Давление не определяется!

Естественно, вены спались, если давление – почти на нуле! Я на секунду прикрыл глаза. Господи, за что мне всё это!

– Антон Иваныч, садитесь на неё верхом, вот сюда, на живот! – скомандовал я, пытаясь согнать разбегающиеся мысли обратно в мозг.

Фельдшер испуганно и с оттенком жалости выпучил на меня глаза:

– Зачем?!

– Будете пережимать брюшную аорту. Надавите кулаками вот сюда! – я показал, – Изо всех сил будете давить, ясно?

– А почему я? – засомневался Иваныч.

– Потому что вы – самый упитанный! Лезьте, живо! – сделав страшные глаза, прикрикнул я на него.

Антон Иваныч мигом оседлал пациентку и надавил в нужном месте. Тёмный ручей тут же стал тонкой-претонкой струйкой.

– Подействовало! Ей-Богу, подействовало! – радостно воскликнула Мария Глебовна.

– Толку-то?! Иваныч слезет – опять ливанёт! – справедливо заметила Клавдия Петровна.

Я кивнул. Разумеется, ливанёт. Но пока мы выиграли немного времени:

– Набор для подключичной катетеризации есть? – безнадёжно спросил я, предполагая ответ. И в самом деле, откуда такая роскошь? Реанимацию тут, похоже, сроду не проводили!

– Ага! – неожиданно кивнула фельдшерица и метнулась прочь из смотровой.

Я оторопел. Ну надо же!

Через минуту Клавдия Петровна вернулась со всем необходимым. Быстренько натянув перчатки, я поставил катетер в правую подключичную вену, затем – в левую. Мысленно благодаря судьбу за то, что подрабатывал в своё время медбратом в реанимации. Вот он, бесценный практический опыт! Впрочем, этим, собственно, он и ограничивался… Пока.

– Полиглюкин в обе вены, струйно! Добавить окситоцин и мезатон. Преднизолона девяносто! – распорядился я.

Клавдия Петровна завозилась с капельницами. Я вернулся к Марии Глебовне. Тёмная струйка не иссякала.

– Не выскоблили её до конца, – заметила акушерка.

Я вздохнул. Козе понятно, что неведомая бабка напортачила, делая аборт вязальной спицей (или чем там они делают?) Вопрос в другом: что нам-то делать? Пока из матки сифонит, как из прохудившегося ведра, все наши попытки вернуть несчастную жертву аборта к жизни – мартышкин труд. Есть, конечно, вялая надежда на то, что окситоцин заставит матку сократиться и кровотечение прекратится. Но, если в полости после выскабливания что-то осталось – окситоцин не поможет. А значит…

Я помотал головой, отгоняя мысль о том, что мне придётся сделать, если окситоцин не подействует:

– Значит так: ждём пять минут, оцениваем результат. Если кровить перестанет – отлично, после стабилизации давления повезём в район.

– А если нет? – поинтересовался багровый от натуги Антон Иваныч.

– А если нет – буду выскабливать сам. По жизненным показаниям. Мария Глебовна, стерильный набор для аборта есть?

Акушерка кивнула:

– А как же! В спирту храню, как знала.

– Отлично. Но лучше бы он не пригодился, – тихо пробормотал я.

Аборт мне доводилось делать лишь один раз. Даже не делать, а так: дали подержаться за рукоятку кюретки разок, во время практики в гинекологии после четвёртого курса. Теоретически, конечно, знаю, как это делается. Да и видел со стороны процесс. Но чтобы самому…

– Пал Палыч, я никогда сама не выскабливала! – прошептала мне на ухо акушерка, – Роды принимала, много. Даже осложнённые. Но аборты – ни разу! Боюсь я их…

Я шмыгнул носом. Спокойно, Маша, я Дубровский… Сам боюсь.

– Время! Антон Иваныч, сейчас на счёт «три» убираете руки. Но будьте готовы тут же вернуть их на место. Всё ясно?

Иваныч молча кивнул.

– Раз! Два! Три!

Фельдшер убрал руки и разогнулся. Я уставился на красную струйку. Только не расширяйся, пожалуйста, только не расширяйся!

Не расширилась. Просто хлынуло: даже сильнее, кажется, чем прежде!

– Давите! Давите, Антон Иваныч! – заорали хором мы с акушеркой.

Фельдшер чертыхнулся и вновь навалился на живот несчастной. Кровяная река иссякла.

– Несите набор, Мария Глебовна! – обречённо распорядился я, чувствуя, как по моей спине строем прохаживаются ледяные муравьи.

Акушерка разложила на стерильном столике инструменты.

– Готово, доктор!

Я мысленно перекрестился и взялся за зеркала:

– Мария Глебовна, подержите вот так!

Она торопливо кивнула и перехватила рукоятки.

Так, смотрим, что тут у нас. Расширители не понадобятся, подпольная бабка-абортмахер поработала на славу: всё просто зияло. Пытаясь подавить дрожь в руках, я взялся за кюретку.

– Зеркала шире! – прикрикнул я на акушерку. И ввёл инструмент в кровоточащую полость.

Скребок, ещё один. Внутри явно что-то было: кюретка постоянно «спотыкалась» о какие-то препятствия. Легко, впрочем, их преодолевая.

«Только бы стенку не проткнуть!» – приговаривал я мысленно, методично, сантиметр за сантиметром, выскабливая полость матки. Пот градом катился со лба и заливал глаза. Завидев это, ко мне подбежала Клавдия Петровна и принялась заботливо промокать меня салфеткой.

– Спасибо! – благодарно кивнул я ей и продолжил своё занятие.

Сколько прошло времени, не знаю. Наконец, пройдясь ещё раз инструментом по стенкам полости и не встретив сопротивления, я осторожно извлёк кюретку наружу.

– Всё? – шёпотом спросила Мария Глебовна.

– Кажется, – так же, шёпотом, ответил я.

Сверху раздался натужный голос Иваныча:

– Ну, что, мне отпускать? Не могу больше, руки затекли. И спина.

– Отпускайте. Но сильно не расслабляйтесь: если что, придётся опять давить! – я отошёл на шаг. Что делать, если и сейчас кровотечение не остановится, я не знал. Вернее, знал, но прекрасно понимал, что в условиях Кобельковской больницы это недостижимо.

Антон Иваныч вновь отнял руки от живота болящей и разогнулся. Три пары глаз уставились в… хм, в общем, куда надо уставились.

Наружу вялым толчком выплеснулась кровь вперемешку с какими-то сгустками. Акушерка с фельдшерицей хором охнули. Иваныч напрягся.