Дуглас Престон - Синий лабиринт Страница 11

Обычно это святилище дарило Пендергасту отдохновение от мирских забот или хотя бы временное забвение. Но в этот день он не находил здесь покоя.

Из кармана его пиджака донеслось верещание сотового телефона, номер которого был известен менее чем десятку человек. На дисплее высветилось: «Номер неизвестен».

– Слушаю.

– Агент Пендергаст…

Это был все тот же суховатый голос безымянного оперативника из ЦРУ, с которым он встречался в тире два дня назад. При их прошлых контактах в голосе человека слышалась легкая ирония, некая отстраненность от повседневных мирских забот. Сегодня этой иронии Пендергаст не почувствовал.

– Слушаю, – повторил он.

– Я звоню, так как знаю, что вы предпочитаете получать дурные новости скорее раньше, чем позже.

Пальцы Пендергаста чуть крепче сжали телефон.

– Продолжайте.

– Плохие новости в том, что у меня нет никаких новостей.

– Понятно.

– Я привлек довольно серьезные ресурсы, израсходовал немало денег и просил об оказании услуг как в стране, так и за границей. Я рисковал засветить нескольких оперативников под прикрытием, попросив их разузнать, не скрывают ли некоторые зарубежные правительства информацию, касающуюся операции «Лесной пожар». Но я остался с пустыми руками. Никаких свидетельств того, что Альбан когда-либо всплывал в Бразилии или какой-то другой стране. Никаких сведений о его въезде в Штаты – я попросил таможню и Министерство внутренней безопасности, они подключили к этому свои серверные парки с программой распознавания лиц, но все безрезультатно. Ни намека на какую-либо полезную информацию ни в федеральных, ни в местных силовых структурах.

Пендергаст выслушал это без комментариев.

– Конечно, что-то еще может всплыть на поверхность, какая-нибудь крупица из неожиданного источника, какая-то пропущенная нами база данных. Но весь стандартный – и не только стандартный – набор я уже исчерпал.

И опять Пендергаст ничего не сказал.

– Мне очень жаль, – произнес голос в трубке. – Ситуация довольно… унизительная. В моей работе, имея в своем распоряжении такие инструменты, привыкаешь к успехам. Боюсь, что я был слишком самоуверенным при нашей последней встрече, возбудил у вас надежды.

– Не стоит извиняться, – ответил Пендергаст. – Мои надежды ничуть не возбудились. Альбан был чудовищем.

После короткой паузы человек заговорил снова:

– Возможно, вам будет интересно узнать. Лейтенант Энглер из нью-йоркской полиции ведет расследование убийства вашего сына… Я просмотрел внутренние полицейские документы. Он определенно проявляет к вам интерес.

– В самом деле?

– Ваше нежелание сотрудничать со следствием и ваше поведение вызвало у него любопытство. Как и ваше появление на вскрытии. И ваш интерес к камешку бирюзы. Насколько мне известно, вы убедили полицию дать вам его на время и уже просрочили срок возврата. У вас могут возникнуть проблемы с Энглером.

– Спасибо за совет.

– Не за что. И еще раз: мне жаль, что я больше ничего не могу для вас сделать. Если вам еще понадобится моя помощь, звоните по основному номеру в Лэнгли[8] и попросите соединить вас с сектором Y. Я же со своей стороны буду вас информировать, если статус дела изменится.

На линии воцарилось молчание.

Пендергаст посидел несколько мгновений, глядя на сотовый. Потом убрал его в карман, встал и по каменной дорожке вышел из садика.

В большой кухне апартаментов экономка Пендергаста, Киоко Ишимура, нарезала лук-шалот. Она оглянулась на проходящего мимо агента ФБР и экономными жестами глухого человека показала, что у него на автоответчике сообщение. Пендергаст благодарно кивнул и прошел дальше по коридору в свой кабинет, где взял трубку и, не садясь за стол, прослушал сообщение.

– Гм, мистер Пендергаст, – раздался торопливый сипловатый голос доктора Пейдена, минералога из музея. – Я провел анализ камня, который вы оставили мне вчера. Применялся метод рентгеновской дифракции, светлопольной микроскопии, флуоресцентного, поляризационного диаскопического и эпископического освещения и ряд других. Определенно можно сказать, что это естественная бирюза, твердость 6, индекс рефракции 1,614, удельный вес около 2,87. И, как я уже сказал раньше, нет никаких свидетельств стабилизации или реконструирования. Однако образец обладает некоторыми своеобразными свойствами. Крайне необычная зернистость. Я никогда не видел такого полупросветления в большой паутинчатой матрице. И цвет… в широко известных шахтах таких камней не находили, и в базе данных нет такой химической сигнатуры… Короче говоря, я боюсь, что это редкий образец из небольшой шахты и идентифицировать его весьма затруднительно, потребуется больше времени, чем я предполагал, вероятно, гораздо больше, так что я надеюсь, вы проявите терпение и не будете требовать возвращения пейнита, пока я…

Пендергаст не стал дослушивать сообщение до конца. Он стер его, нажав пальцем кнопку, и повесил трубку. Только после этого он сел за стол, упер локти в полированную поверхность, положил подбородок на сцепленные пальцы и невидящим взглядом уставился в пространство перед собой.

Констанс Грин сидела в музыкальной комнате особняка на Риверсайд-драйв и тихо играла на клавесине. Инструмент был замечательный, изготовленный в Антверпене в начале 1650-х годов знаменитым Андреасом Рюккерсом II[9]. Корпус клавесина из великолепной древесины имел золоченые кромки, а на нижней части крышки была написана пасторальная сцена с нимфами и сатирами, развлекающимися на зеленой поляне.

Сам Пендергаст мало интересовался музыкой. Но поскольку вкус Констанс был в основном ограничен барокко и ранним классическим периодом, она была настоящим виртуозом игры на клавесине, и Пендергаст с удовольствием приобрел для нее лучший из имеющихся в продаже инструментов того периода. Если не считать клавесина, комната была обставлена просто и со вкусом. На полу – персидский ковер, рядом разместились два кресла с потертой кожей, а по обе стороны от инструмента – одинаковые лампы от Тиффани. Вдоль одной стены стоял встроенный книжный шкаф с оригинальными изданиями произведений композиторов XVII–XVIII веков. На противоположной стене висели шесть рамок с голографическими изображениями выцветших нотных страниц, написанных рукой Телемана, Скарлатти, Генделя и других великих композиторов.

Нередко Пендергаст, как призрак, проскальзывал сюда, садился в кресло и слушал, как играет Констанс. Сегодня Констанс подняла глаза и увидела, что он стоит в дверном проеме. Она выгнула брови, словно спрашивая, перестать ей играть или нет, но он только отрицательно покачал головой. Она продолжила играть Прелюдию № 2 до минор из «Хорошо темперированного клавира» Баха. Пока Констанс без всяких усилий исполняла эту короткую вещь, коварно быструю и технически трудную, Пендергаст, вместо того чтобы сесть на свое привычное место, принялся бесцельно бродить по комнате, вынимая то одну, то другую нотную тетрадь из шкафа и неторопливо листая. И лишь когда она закончила, он подошел к одному из кожаных кресел и сел.

– Ты прекрасно играешь эту вещь, Констанс, – сказал он.

– Девяносто лет ученичества способствуют улучшению техники, – ответила она с едва заметной улыбкой. – Какие новости о Прокторе?

– Он поправится. Его уже перевели из реанимации. Но ему придется провести еще несколько недель в больнице, а потом месяц или два на реабилитации.

В комнате воцарилось молчание. Наконец Констанс поднялась из-за клавесина и села в кресло напротив Пендергаста.

– Ты переживаешь, – сказала она.

Пендергаст хранил молчание.

– Естественно, это все из-за Альбана. Ты ни слова не произнес с того вечера. Как у тебя дела?

Поскольку Пендергаст так ничего и не сказал, продолжая неторопливо листать нотную тетрадь, Констанс тоже замолчала. Она, как никто другой, знала, что Пендергаст очень не любит говорить о своих переживаниях. Но она инстинктивно чувствовала, что он пришел к ней за советом. И потому просто ждала.

Наконец Пендергаст закрыл ноты.

– Я испытываю такие эмоции, каких не пожелал бы ни одному отцу. Это не скорбь. Сожаление – может быть. А кроме того, я испытываю облегчение. Облегчение оттого, что мир избавлен от Альбана и его болезни.

– Я понимаю. Но… он ведь был твоим сыном.

Пендергаст резко отшвырнул ноты в сторону, встал и принялся расхаживать по ковру.

– Однако самое сильное мое чувство – недоумение. Как они проделали это? Как они захватили и убили его? Если Альбан что и умел, так это выживать. А с его особыми талантами… потребовались невероятные усилия, расходы и планирование, чтобы до него добраться. Я никогда не сталкивался с таким безукоризненно совершенным преступлением, после которого остались лишь те следы, что хотел оставить преступник. И больше ничего. А самое главное, зачем? Какое послание они хотели отправить мне?