Михаил Зайцев - Наследник волхвов Страница 11

– Ты разбираешься в психологии?..

– Обижаешь, Витек! Чай, не лаптем щи хлебаю. Кстати, о чае. Можешь его вылить. Будем считать, я свою дозу кипятка принял. – Игнат взъерошил волосы на макушке. – Слушайте ликбез про «рисовальный» тест из классической психологии «Фантастическое животное». Суть его в том, что тестируемому предлагают нафантазировать не существующего в природе зверя, зарисовать его и подробно описать. Ежели у зверя нарисованы, скажем, клыки, огромные и острые, значит, тестируемый человек агрессивный. Признак тревожности – тщательно прорисованные большие глаза. Панцирь или раковина – тенденция к уходу в себя, замкнутость. И, как говорится, тэдэ и тэпэ. У шизоидов, склонных к нелогичному мышлению, как правило, плохо продумано жизнеописание фантастического существа. У консерваторов, наоборот, все описано слишком скрупулезно. Смысл понятен, да?

Федор, презрев нормы сангигиены или забывшись, пил мелкими, скупыми глотками чай, дважды пригубленный Игнатом. Виктор перебирал пуговицы на пиджаке, будто четки... Оба внимательно слушали Игната, оба синхронно ответили кивком.

– Отлично!.. – Игнат огладил взъерошенные волосы. – Давайте рассуждать здраво, о'кей? Даже зная о существовании забавного теста «Фантастические животные», сам себя Андрей вряд ли стал бы тестировать, согласны? Хотя бы потому, что расшифровка рисованных тестов – прерогатива профи. Я вам назвал почти все, что помню о том, что и как трактуется. Я не скажу ничего путного о рисунке Андрея, в смысле психологической расшифровки, поскольку не являюсь профессиональным психологом. Улавливаете, к чему клоню? Блокнот Крылов купил, рискну предположить, покидая Москву. Вторую страничку замарал на автовокзале в Сидоринске. Отсюда вывод – Андрюха контактировал в поезде с дипломированным психологом! Коротали время, Крылов травил байки из телевизионной жизни, а его сосед (по купе, по вагону – не важно) предложил телевизионщику протестироваться ради хохмы. Андрей достал свежий блокнот, раскрыл и на первом же листе чирик-чирик. А теперь допустим, что Андрей и психолог-попутчик вместе сошли с поезда. Допустим, психолог живет и работает в Сидоринске. Согласен: вероятность мала, однако...

– Однако утопающий хватается за соломинку! – Фокин ринулся к дверям, к вешалке-гвоздику, к пальто. – Едем в Сидоринск! Ребята, я догадался: психолог – женщина! – Фокин сорвал пальто, путаясь в рукавах, забалабонил: – В маленьком городке смазливую бабу с высшим психологическим образованием найдем! Обратимся к ментам, в администрацию мэра, красотку с редким для глубинки дипломом разыщем! Выдвигаю версию: Андрей познакомился с ней в поезде, запомнил ее адрес...

– Почему не записал адрес в блокнот? – обернулся Федор к застегивающему пуговицы Виктору.

– Она замужем, – подсказал Сергач. – Андрюха всегда отличался любвеобильностью и предпочитал интрижки с замужними, он поехал к ней на свидание, их застукал муж и...

– Свидетели утверждают, что Андрей уехал на попутке в сторону, противоположную городу, – напомнил Федор, нехотя поднимаясь со стула. – Угомонитесь, господа Пинкертоны. Мы съездим в Сидоринск, схватимся за соломинку. Ваши детские версии я б разнес в пух и прах, были бы свои путевые мысли. Съездим, долго ли. Лови! – Федор бросил Игнату ту самую массивную шариковую ручку, которую вместе с блокнотом выдали из личных вещей пропавшего брата. – ...Молодец, поймал. Блокнот с собой тоже возьми. Дорогой послушаешь, чего на ручке записано.

– Федор Васильевич! – Фокин надул щеки, свел воедино брови. – Вы обещали, что следующим ручку слушаю я. Вы родственник Андрея, вы старше, и я не был против, чтобы вы первым слушали ручку, но я...

– Стоп, Витя! – вмешался Сергач. – Ну чего ты заводишься? Отдам я тебе ручку. На, держи. Только, Витя! Федор! Мужики! Растолкуйте, сделайте милость, как следует понимать словосочетание «слушать ручку», а?

– До города больше сотни верст, запись двадцатиминутная, я послушаю и сразу тебе отдам, – успокоился Виктор, сдул щеки, раздвинул брови и длинно, обстоятельно ответил на вопрос, разъяснил, что означает «слушать ручку».

Разъяснять Фокин начал в «пентхаусе», а закончил, уже сидя на заднем диванчике в «Ниве», когда Федор уже стартовал по дуге, огибающей памятник, и уже покосился недовольно на Сергача, прикуривающего очередную сигарету.

«Слушать ручку» следовало понимать практически буквально. В массивный корпус импортной письменной принадлежности умелые японцы вмонтировали цифровой диктофон. Игнат запоздало вспомнил – подобные игрушки, а-ля шпионские аксессуары, ему доводилось видеть мельком в витринах столичных универмагов. «Шпионский» диктофон, замаскированный под фирменную шариковую ручку, – самый дешевый из возможных, рассчитанный на двадцать минут записи, – Андрею Крылову подарили коллеги на тридцатипятилетие. Сергач на том, прошлогоднем, празднике не был, а Фокин был и в момент узнал подарочную вещицу, едва поселковые серопогонники разложили перед москвичами вещи пропавшего корреспондента. У Вити хватило ума о встроенном диктофоне умолчать. Про вторичные (а скорее – первичные) функции японской поделки он шепнул Федору на выходе из ментуры. И случилось это незадолго до возвращения Сергача, в отделении товарищи Игната пробыли изрядное количество времени. Разумеется, Федор сразу отобрал у Вити ценный вещдок, отрядил Фокина готовить чай, сам же активизировал диктофон и сел слушать запись. Она была! Крылов записал свое первое и единственное собеседование с «русской Вангой». Диктофон тихо-тихо говорил голосом Андрея, говорка бабки Глаши было почти не слышно, приходилось прижимать ручку к щеке так, чтобы малюсенькие говорящие дырочки в корпусе находились прямо напротив ушной раковины. Диктофон изначально продавался в комплекте с наушником, однако такового не нашлось, к сожалению. Федор напрягал барабанную перепонку, Виктор тем временем сбегал за водой, на цыпочках, с полным графином и чистым стаканом вошел в комнату, стараясь, чтоб дверь не скрипела, затаив дыхание, искал кипятильник, упаковку пакетиков «Липтон», Фокин ждал с нетерпением, когда же наконец Федор положит ручку на стол и скажет: «Теперь понятна судьба Андрея». Стука металла о древесину столешницы Виктор дождался, а вот слова Федор сказал другие: «Ничего особенного. Слышимость паршивая. Андрей отчитывается перед бабкой, кто он такой есть, где родился, учился, почему не женился». Фокин расстроился, но пессимизма Федора не разделил. Надеялся Витя, что, когда сам прослушает запись, отыщет, к чему прицепиться, найдет ступеньку к выходу из оперативно-розыскного тупика. Однако прижать к щеке «шпионский» диктофон Виктор не успел – вернулся дышащий перегаром Сергач в постшоковом состоянии, оттянул внимание на себя:

– Направо. Во всяком случае, Бублик, когда меня высадил, сворачивал к тому шоссе – во-о-он туда.

Федор крутанул руль, «Нива» развернулась багажником к заднице памятника. Прыснуло мокрым из-под колес. Пока Игнат просвещал товарищей относительно «рисовальных» тестов, пока Федор допивал сладкий чай, а Виктор выдумывал версии, ветер размазал, растворил в молоке неба темные, пролившиеся дождем тучи. Пахнуло свежестью.

За автомобильными окнами мелькала умытая дождиком, но все равно унылая сельская архитектура. Где-то там, впереди, прямо по курсу – доселе незнакомая москвичам транспортная артерия, на обочине которой в последний раз видели Андрея Крылова.

– Гадство какое! Шум мотора и тряска, мать ее, мешают слушать! Ничегошеньки, ну, совершенно не слышу!

Игнат оглянулся – Фокин едва ли не целиком засунул в ухо ручку-диктофон. Потряхивало, действительно, изрядно. Ручка в ухе у Виктора колебалась, и каждая встряска отражалась у него на лице гримасой.

– Вить, поосторожней с ухом – орган нежный, на собственном горьком опыте убедился: минувшей зимой ох как намаялся с ухом. Федор, вырулим на природу, тормознешь, где потише, о'кей?

– Запись – двадцать минут, чтоб вы оба прослушали, понадобится сорок. Останавливаться не буду. – Федор наподдал газу, машина выскочила из горловины сельской улочки на просторы полей. – Рисунок являлся загадкой, запись таковой не является.

– Так на фига ж ты просил меня дорогой «ручку послушать»?

– Хотел, чтоб для порядка ты владел тем же объемом данных, что и я. Запись – лишний штрих к общей картине, для дела она бесполезна.

– А я? А про меня...

– Витька, не заводись! Федор оговорился: вместо «вы» сказал «ты», вместо «владели» с языка сорвалось «владел». Федя... пардон, Федор, ты не прав – запись очень даже может пригодиться. Бабка Глафира не в курсе, что у Андрюхи имелся диктофон, да? Я как-никак прорицатель с дипломом, правильно? Схожу повторно к «русской Ванге», скажу, дескать, руны раскинул, мол, прочитал по языческим символам все, слово в слово, о чем она спрашивала Андрея, и все, что он ей отвечал. Ошизеет бабка, гадом буду.