Эллен Датлоу - Лучшие страхи года Страница 11

Я отпустил его плечо, и он снова взглянул на меня:

— У вас есть дети?

— Нет, — ответил я.

— Моей дочери, — продолжил он, — полтора года. Моему сыну три месяца. С ними нужно обращаться очень осторожно, с большим терпением. Моя жена это умеет, понимаете? — Я впервые заметил испарину, выступившую у него на лбу. — Но у меня тоже хорошо получается, то есть я не всегда знаю, что нужно делать, но я никогда не смогу их обидеть. Я их укачиваю и пою колыбельные, и… и если кто-то попытается причинить им какое-то зло… — Он схватил меня за руку. — Кто сможет дать яд собственному ребенку?

— Вы ни в чем не виноваты, — сказал я.

— Они не знали, что это яд. И до сих пор не знают. — Эрнандес притянул меня к себе и прошептал мне в ухо: — Я слышал, как они поют.

И будь я проклят, если от его слов меня мороз по коже не продрал.

— Пойду проверю, — сказал я, снял со стены фонарик и двинулся по центральному проходу.

Проверить нужно было в любом случае. Я же бортоператор, и знаю: любой неожиданный шум означает проблему. Мне рассказывали байку о том, как весь экипаж слышал доносящееся из грузового отсека кошачье мяуканье. Бортоператор кошку так и не нашел, но решил, что она вылезет сама, когда начнется выгрузка. Как позже выяснилось, «мяукала» не кошка, а скоба крепления, и она лопнула именно в тот момент, когда колеса шасси коснулись взлетно-посадочной полосы. В итоге три тонны взрывных устройств сдвинулись с места, что здорово затруднило посадку. Странный звук означает проблему, и надо быть полным идиотом, чтобы оставить его без внимания.

Я осмотрел каждую пряжку и каждую сеть, останавливался и прислушивался, пытаясь обнаружить признаки смещения, изношенные ремни… все, что может показаться необычным. Я прошел в одну сторону, в другую, даже люк проверил. Ничего. Все, как и обычно, в полном порядке.

Я снова вернулся к своим пассажирам. Эрнандес всхлипывал, закрыв лицо ладонями. Пембри сидела рядом с ним и поглаживала его по спине, как меня когда-то поглаживала моя мама.

— Все чисто, Эрнандес. — Я повесил фонарик на стену.

— Спасибо, — ответила за него Пембри, а потом добавила, обращаясь ко мне: — Я дала ему валиум, теперь он должен успокоиться.

— Я все проверил. Так что можете отдыхать.

Я вернулся к своей койке и обнаружил, что на ней лежит Хэдли, бортинженер. Я улегся на соседнюю, но уснуть так и не смог. Ужасно хотелось забыть о том, почему в моем самолете оказались эти гробы.

Не зря мы называем это просто грузом. Будь то взрывчатка или донорская кровь, лимузины или слитки золота, мы грузим их и закрепляем, потому что в этом состоит наша работа, и важно для нас только то, как бы сделать ее побыстрей.

«Это всего лишь груз, — думал я. — Но семьи, убивающие собственных детей… Хорошо, что мы вывозим их из джунглей, везем домой, к родственникам… но все эти врачи, которые добрались туда первыми, те ребята с земли и даже мой экипаж — мы все опоздали и ничего уже не можем изменить. Когда-нибудь у меня тоже будут дети, и страшно представить, что кто-то может причинить им вред. Но ведь эти люди убили своих детей добровольно?»

Я не мог расслабиться. Нашел в койке какой-то старый выпуск «Нью-Йорк таймс». Там было написано, что мир на Ближнем Востоке будет достигнут в ближайшие десятилетия. И рядом была фотография, на которой президент Картер пожимал руку Анвару Садату. Я уже начал дремать, когда мне показалось, что Эрнандес вскрикнул снова.

Я с неохотой поднялся. Пембри стояла, зажимая рот ладонями. Я решил, что Эрнандес ударил ее по лицу, поэтому бросился к ней и заставил убрать руки, чтобы осмотреть следы ушиба.

Никаких следов не было. Оглянувшись, я увидел, что Эрнандес застыл в своем кресле, напряженно вглядываясь в темноту:

— Что произошло? Он вас ударил?

— Он… он снова это слышал, — пробормотала Пембри, опять поднеся руку к губам. — Вам… вам нужно проверить. Вы должны убедиться…

Самолет качнуло, я подхватил ее под локоть, чтобы поддержать, и ее швырнуло прямо на меня. Наши взгляды встретились. И она сразу же отвернулась.

— Что случилось? — снова спросил я.

— Я тоже это слышала, — призналась Пембри.

Я посмотрел в темный проход:

— И сейчас слышите?

— Да.

— Именно то, о чем он говорил? Детское пение?

Я понял, что еле сдерживаюсь, чтобы не встряхнуть ее как следует. Они что, оба с ума посходили?

— Как будто дети играют, — сказала Пембри. — Шум… как на детской площадке, понимаете? Как шум игры.

Я попытался представить, какой предмет или набор предметов в «Старлифтере», летящем на высоте тридцать девять тысяч футов, может издавать звуки, похожие на шум на детской площадке.

Эрнандес шевельнулся, и мы оба уставились на него. Он смущенно улыбнулся и сказал:

— Я же говорил.

— Пойду проверю, — ответил я.

— Пускай играют, — возразил Эрнандес. — Им просто хочется поиграть. Разве вы не хотели того же самого, когда были детьми?

На меня нахлынуло воспоминание о бесконечном лете, велосипеде, содранных коленках, возвращении домой после заката и маминых словах: «Смотри, как ты изгваздался!» Интересно, тела хоть обмыли, прежде чем укладывать их в гробы?

— Я посмотрю, что это может быть, — сказал я. И снова взял фонарик. — А вы сидите на местах.

Темнота хороша тем, что в ней слух обостряется. Болтанка уже закончилась, и я использовал фонарик только для того, чтобы светить себе под ноги и не зацепиться за сетку. Я пытался услышать хоть что-нибудь необычное. Не какой-то один звук, а комбинацию звуков — обычно такие шумы не стихают, а звучат постоянно. Утечка топлива? Безбилетник? Мысль о змее или какой-нибудь другой твари из джунглей, которая могла забраться в любой из этих металлических ящиков, испугала меня и напомнила недавний сон.

Возле грузового люка я выключил фонарик и прислушался. Сжатый воздух. Четыре турбовентиляторных двигателя компании «Пратт и Уитни». Потрескивание обшивки. Хлопки крепежных ремней.

И тут я услышал его. Внезапный шум, сначала глухой и доносящийся словно издалека, как из глубокой пещеры, а потом неожиданно набравший силу.

Детский смех. Как в начальной школе на перемене.

Я открыл глаза и включил фонарь, осветив серебристые ящики. Мне казалось, что они надвигаются на меня и словно ждут чего-то.

«Дети, — мелькнула мысль. — Это всего лишь дети».

Я бросился бежать и ворвался в бытовой отсек, проскочив мимо Эрнандеса и Пембри. Не знаю, что они увидели на моем лице, но если то же самое, что увидел я в маленьком зеркале над раковиной в туалете, то должны были прийти в ужас.

Я перевел взгляд с зеркала на интерком. О любых проблемах с грузом нужно докладывать немедленно — так требовала инструкция, — но что мне сказать командиру? Мне хотелось просто выбросить эти гробы и успокоиться. Если бы я соврал, что в грузовом отсеке начался пожар, мы бы спустились до высоты в десять тысяч футов, чтобы я мог открыть люк и сбросить груз на дно Мексиканского залива, и мне никто и слова бы не сказал.

Я выпрямился и попытался сосредоточиться. «Дети, — подумал я. — Не монстры, не чудовища какие-то, а просто шум игры. Ничего страшного. Ничего страшного». Я попытался не трястись так сильно и решил позвать кого-нибудь на помощь.

Хэдли спал на моей койке. На его груди лежала раскрытая книжка в бумажном переплете: две женщины на обложке сплелись в страстном объятии. Я тронул его за руку, и он сразу сел. В первое мгновение никто из нас не произнес ни слова. Он потер лицо ладонью и зевнул.

Потом он взглянул на меня, и я увидел, как на его лице отразился испуг. Он потянулся было за кислородной маской, но быстро опомнился и взял себя в руки:

— В чем дело, Дэвис?

Я пытался собраться с мыслями:

— Груз. Там… наверное, груз сместился. Мне нужна помощь, сэр.

Его испуг сменился раздражением.

— А командиру экипажа доложили?

— Нет, сэр, — ответил я. — Я… не хочу пока его беспокоить. Может, это ложная тревога.

Хэдли скорчил недовольную мину, и я уже решил, что сейчас услышу от него пару ласковых, но он молча пошел вслед за мной. Одного его присутствия рядом хватило, чтобы я вспомнил о своих сомнениях и о том, что я — профессионал. Моя походка стала более уверенной, и сердце перестало уходить в пятки.

Теперь Пембри и Эрнандес сидели рядом и делали вид, будто ничего особенного не случилось. Хэдли равнодушно скользнул по ним взглядом и вслед за мной вошел в проход между гробами.

— А почему свет выключен? — удивился он.

— Свет ничего не даст, — ответил я. — Вот тут. — Я вложил ему в руку фонарь и спросил: — Вы слышите?

— Что я должен услышать?

— Просто прислушайтесь.

И снова только шум двигателей и сжатого воздуха.

— Я не…

— Тссс! Слушайте!

Он разинул рот и простоял так с минуту, а только потом закрыл. Двигатели теперь звучали тише, и пришел звук — окутал нас, как водяной пар, как туман. Я даже не замечал, что мне холодно, пока не обнаружил, что руки дрожат.