Джонатан Нэсоу - Двадцать семь костей Страница 11

— Добрый день, Эдгар. Добро пожаловать на Сент-Люк. Полет был приятным?

— Да… приземление в особенности. — Пандер обернулся, чтобы посмотреть на необычайно короткую взлетно-посадочную полосу. — Недолет — и ты в океане, перелет — и ты на дереве.

— Аэропорт Сент-Люка не для слабонервных особ, — признался Коффи, сопровождая приятеля к терминалу, располагавшемуся в темном, как пещера, ангаре. — Но ходят слухи, что окрестные леса скоро будут вырублены, потом близлежащий холм сровняют и удлинят взлетно-посадочные полосы, чтобы на них могли садиться большие лайнеры. Тогда по числу туристов мы побьем Виргинские острова. — Коффи явно прельщала подобная перспектива.

Машина Коффи — старомодный кремовый «мерседес-бенц», богато отделанный и отполированный до блеска, — была припаркована у обочины в красной зоне. Дорога от аэропорта сделала петлю и вернулась к Серкл-роуд — единственному крупному шоссе на острове. Пандер крикнул и согнулся над обитой красной кожей приборной доской, когда Коффи поехал по левой стороне двухполосной дороги.

— На Сент-Люке мы водим в британском стиле, — хладнокровно объяснил Коффи. — Никто точно не знает почему, — мы перестали быть британской колонией со времен наполеоновских войн.

— Но руль-то у тебя слева, — заметил Пандер, когда они притормозили за стареньким грузовиком-пикапом. — Как ты теперь его объедешь?

— Мне поможет мой пассажир. Если у тебя нет пассажира, начинаешь жать на гудок. Если слышишь, как кто-то другой жмет на гудок, то просто не двигаешься с места. Так что здесь никто особенно не спешит.

— Поспешишь — людей насмешишь, — заметил Пандер.

Коффи улыбнулся.

— Теперь ты живешь жизнью островитянина, дружище, — проговорил он. — Так что привыкай к ней.

Тетя Холли задерживалась. Марли это было даже на руку — у него появилось время отработать на школьном дворе подачи с Маркусом Коффи, вратарем их футбольной команды, выступавшей на чемпионате в Лиге юниоров. Однако Дон, с рюкзаком за спиной сидевшая в одиночестве на ступеньках школы, с каждой минутой чувствовала себя все более одинокой и покинутой, хотя Холли нередко опаздывала.

Наконец один из мальчиков — к тому времени школьный двор уже почти опустел — сказал Марли, что его сестра плачет у входа в школу. Весь день Марли использовал следующий прием: он смотрел в одну сторону, а бил в противоположную, но на этот раз он посмотрел налево, сделал ложный выпад вправо, потом все-таки ударил влево и снова закричал «Го-о-ол!». Потом он погнал мяч, который тетя Холли подарила ему на день рождения (кожа на нем уже стала стираться), вокруг школы к входу, остановился рядом с сестрой и подсел к ней.

— Чудная девчонка, — сказал он тихо на островном диалекте, на котором они говорили в школе, а иногда и между собой. — Че ты ревешь?

— Я боюсь, что с тетей что-то случилось.

— Ерунда, — усмехнулся Марли. — Она сейчас приедет.

— Обещаешь?

— Конечно. — Он поднял голову. — Я слышу, как тарахтит ее Маргаритка.

— Только не дразни меня. — Дон сердито тряхнула своими золотисто-каштановыми косичками.

— Я не дразню. Прислушайся.

Теперь она тоже услышала, как пыхтит старый мотор Маргаритки. Когда из-за угла появился микроавтобус, Дон повесила Марли на шею его рюкзак и побежала к обочине дороги.

— Простите, что опоздала. Мне нужно было заплатить за аренду, — сказала Холли, перегнувшись через пассажирское сиденье, чтобы открыть дверь. — В чем дело, куколка?

Дон все еще всхлипывала, забираясь назад и открывая раздвижную дверь для своего брата.

— Она боялась, что с тобой что-то случилось, — объяснил Марли, пока его сестра закрывала дверь и закрепляла на нем ремень безопасности.

— Чепуха. Я такая везучая, что маста Кролик хочет заполучить мою лапку на удачу, — ответила Холли. За последнюю пару лет она тоже набралась местного диалекта.

Дон не удержалась и рассмеялась:

— Ты не мошь говорить, как местные, тетя. Даже не пытайся.

После двух разрушительных ураганов — Луиза и Мэрилин — в 1995 году, когда недвижимость на Сент-Люке поднялась в цене, Льюис переделал дом надсмотрщика на старой плантации сахарного тростника в поместье Апгарда. Потратив на ремонт совсем немного денег, он разделил помещение на маленькие комнатки — спальню, кухню, ванную и гостиную — фанерными стенами, которые даже не доставали до высокого потолка.

Осенью 2002 года Эппы были единственными жильцами в доме, но картонные стены так и не убрали, поэтому каждый из супругов мог наслаждаться своей собственной спальней. У их индонезийского друга Бенни тоже была своя комната. Другое преимущество планировки заключалось в том, что воздух свободно циркулировал по помещению и в доме всегда было прохладно.

Главное неудобство заключалось в хорошей слышимости. Эмили, удалившаяся в свою спальню вздремнуть после массажа Холли, проснулась от стука в соседней комнате. Она обмотала вокруг талии желто-красную юбку наподобие саронга, с рисунком, напоминавшим молнии (в жару Эмили предпочитала ходить топлес, и ее домочадцы прекрасно знали об этом), вышла из спальни, постучала в комнату мужа и открыла дверь.

Фил, тоже без рубашки, выглянул из-за старой пишущей машинки, которая стояла на карточном столике.

— Кажется, ты что-то забыла, дорогая. Сначала нужно постучать, потом дождаться ответа, и только после этого можно открывать дверь.

Эмили, как всегда, проигнорировала его слова. Она приблизилась и заглянула ему через плечо. Он закрыл напечатанный лист своей огромной ладонью — рука Фила была размером с крупного тарантула и почти такая же волосатая.

— О чем ты пишешь?

— О нас. Нашу историю.

— Думаешь, это разумно? — Она взяла уже отпечатанные страницы и прочитала вслух два предложения: — «Они познакомились в университете С. Он был ее профессором, и, хотя между ними было почти двадцать пять лет разницы, это была любовь с первого взгляда».

Фил положил листы на место и отодвинул от нее на расстояние своей вытянутой руки, которая, надо сказать, была очень длинной.

— Мне кажется, это очень важно. Вряд ли мы сможем жить вечно. И, думаю, будет ужасно, если наши знания умрут вместе с нами. Это нанесет непоправимый вред науке и человечеству. Секреты, вроде тех, которые знаем мы, могут превратить древний, забытый всеми культ в массовую религию.

— И разрушить нашу цивилизацию.

— К черту цивилизацию, — сказал Фил. — Кроме того, никто не увидит этого до тех пор, пока мы не отойдем в мир иной. А потом какое нам будет дело?

— Я хочу почитать.

— Только когда я закончу.

— А если я тебя очень попрошу? — Она прижалась к нему, и его лицо утонуло в ее огромном бюсте.

Вернувшись в комнату, Эмили рассмеялась. Она надела очки, подложила под спину несколько подушек и устроилась поудобнее. После стольких лет супружества Фил до сих пор не мог устоять перед ее пышными формами. Он дал ей только несколько страничек, решив, что они будут ей особенно интересны. Там описывался самый критический момент в их совместной жизни, о котором Эмили знала далеко не все.

Глава третья

Несмотря на всю свою любовь к Э., Ф. был вынужден признать, что после Индонезии они стали отдаляться друг от друга. И проблема вовсе не исчерпывалась отношениями Э. с Б. Еще больше Ф. угнетала растущая одержимость Э. тем, что он считал ее Большим Заблуждением. Без сомнения, причина крылась в психологической травме, связанной со смертью Халу и его отца. Э. становилась все более одержимой ниасианской концепцией ихеха.

Она изучала культуру Африки и жителей Амазонии, где встречались сходные ритуалы, и продолжала настаивать на том, что в пережитом ею событии было нечто исключительное, что полностью изменило ее, хотя она и не могла сформулировать свою мысль так, чтобы Ф. мог ее понять. Э. словно организовала секту. Секту одного человека.

Или, возможно, двух. Похоже, Б. тоже верил ей. Б. во всем подчинялся ей, редко выпускал ее из виду, только когда она настаивала, — а происходило это все реже и реже. Э. даже допустила Б. к себе в кровать. Любовь втроем стала более частым явлением, чем любовь вдвоем, и хотя Ф. смог преодолеть ревность, он тем не менее скучал по их прежним отношениям. Он стал снимать проституток, однако обнаружил, что ему становится все труднее достичь с ними оргазма, и эти переживания приносили ему скорее разочарование.

Так было до событий того памятного вечера, которые произошли неподалеку от их нового университета. Ф. было уже под шестьдесят, однако он оставался видным и привлекательным мужчиной. Проститутке, которую он встретил, было за тридцать. Это случилось в местном баре, больше похожем на притон. Он предложил угостить ее чем-нибудь. Она спросила, не работает ли он в полиции, объяснив, что в таком случае зря старается. Если же он не полицейский, то это поможет избежать неудобств в дальнейшем.