Андерс Рослунд - Три секунды Страница 11

Пит Хоффманн молча посмотрел на Крышу, потом на заместителя.

Закрытый рынок.

Тюрьмы.

Резкий направленный свет отражался в обеих металлических скобах. Кранц насыпал на одну скобу голубого порошка, долил воды и попросил Гренса стянуть зеленую простыню, которой было накрыто человеческое тело на стоящей посреди морга каталке.

Обнаженный мужчина.

Бледная кожа, хорошо сложенный, не старый.

И лишенное кожи лицо. Голый, чисто вымытый череп на в остальном неповрежденном теле.

Все это вместе представляло собой странное зрелищ, но кожа могла помешать найти правильный ответ, и поэтому ее удалили.

— Альгинат. Возьмем альгинат. И хватит. Есть составы подороже, но не будем их тратить на вскрытие.

Криминалист раздвинул челюсти мертвеца, прижал к верхним зубам скобу с голубой массой и крепко держал пару минут, пока смесь не застыла.

— Фотографии, отпечатки пальцев, ДНК, отпечатки зубов. Я доволен.

Он сделал два шага назад по стерильному полу и кивнул Людвигу Эррфорсу, патологоанатому.

— Входное отверстие.

Эррфорс указал на обнаженный череп и правый висок.

— Пуля вошла в os temporale,[15] а замедлилась вот в этом месте. — Он прочертил пальцем линию в воздухе от большой дыры в виске к середине черепа. — Ясно видно, как оболочка пули ударила в твердую кость и разделилась, получились две пульки меньшего размера, вот и два выходных отверстия слева. Одно — в мандибуле, нижней челюсти. Другое — в os frontale.[16]

Гренс посмотрел на Кранца. Криминалист был прав с самого начала, еще когда сидел на корточках в той квартире.

— И вот это, Эверт. Я хочу, чтобы ты особенно внимательно посмотрел вот сюда.

Людвиг Эррфорс держал правую руку мертвеца — странное ощущение: мышцы не реагируют, что-то, что совсем недавно было живым, стало как будто резиновым.

— Видишь? Отчетливые отметины на запястье. Кто-то держал его за руку post mortem.

Гренс снова глянул на Нильса, тот с довольным видом кивнул. Он и здесь оказался прав. Кто-то брал за руку убитого после смерти. Кто-то хотел, чтобы все выглядело как самоубийство.

Гренс отошел от освещенной каталки посреди зала и открыл окно в коридоре; на улице было темно, уже и поздний вечер заканчивался.

— Ни имени. Ни истории. Мне нужно больше. Я хочу подобраться к нему поближе.

Он внимательно посмотрел на Кранца, потом на Эррфорса. Ждал. Наконец судебный медик откашлялся.

Всегда найдется что-нибудь еще.

— Я посмотрел пару зубных пломб. Вот этой, почти посреди нижней челюсти, лет восемь-десять. Совершенно точно — шведская. Видно по работе, по качеству, по материалу — он сильно отличается от того, что в Европу импортируют из Тайваня. У меня тут один лежал на прошлой неделе, чех с пломбами в нижней челюсти — так у него каналы были запломбированы цементом, это… весьма далеко от того, что у нас считается приемлемым.

Руки патологоанатома скользнули от лишенного кожи лица к животу.

— Ему вырезали аппендикс. Вот шрам. Хорошая работа, аккуратный шов и толстая кишка сшита технично. Операцию явно делали в шведской больнице.

Глухой звук и ощущение, что земля содрогнулась. Почти в полночь по обнесенному оградой участку, мимо окон центра судмедэкспертизы в Сольне проехал грузовик.

Людвиг понял вопросительный взгляд Гренса.

— Не бери в голову. Они тут недалеко разгружаются. Понятия не имею, что привозят, но грохочут каждый вечер.

Патологоанатом отошел от каталки, чтобы дать место Эверту.

— Зубные пломбы, операция аппендицита и то, что я определил бы как североевропейская внешность. Эверт, он — швед.

Гренс внимательно изучал лицо-череп с белыми промытыми костями.

Мы обнаружили следы желчи, амфетамина и резиновой массы.

Но все это — не из тебя.

Мы установили, что наркотики связаны с польской мафией.

Но ты швед.

Ты — не «верблюд». Ты не продавец.

Ты покупатель.

— Следы наркотиков?

— Нет.

— Точно?

— Нет отметин от шприца, в крови ничего, в моче ничего.

Ты покупал, но сам не употреблял.

Гренс повернулся к Кранцу:

— Тот вызов.

— Да?

— Успели с ним разобраться?

Нильс кивнул:

— Я как раз с Вестманнагатан. У меня была теория. Я съездил, чтобы кое в чем убедиться. Помнишь помехи прямо перед последней фразой, перед «на пятом этаже»? Последней в том коротком сообщении?

Коротко глянул на Гренса; тот вспомнил.

— Я оказался прав. Шум был от холодильника на кухне. Та же частота. Те же интервалы.

Эверт Гренс легонько похлопал ладонью по ноге мертвеца.

— Звонили из кухни?

— Да.

— А голос? Ты бы сказал, что звонил швед?

— Говорили без акцента. Мелардальский выговор.

— Значит, у нас двое шведов. Оба в одно время оказываются в квартире, где польская мафия проводит сделку по продаже наркотиков, и сделка заканчивается расправой. Один лежит здесь. А другой — звонит. — Рука снова легко легла на ногу мертвеца, словно Гренс надеялся, что тот пошевелится. — Что ты там делал? Что вы там делали?

Ему было страшно! Но он не умрет. Он в первый раз увидел Крышу, и раз эта встреча не закончилась его гибелью, значит, послужит продвижению наверх. Он не знал, как именно, но ради того, чтобы приблизиться к успеху, Паула три последних года рисковал жизнью ежедневно, каждую минуту.

Хоффманн сидел рядом с пустым стулом в слишком светлом зале для совещаний. Гжегож Кшинувек вышел — элегантный костюм, хорошая репутация и слова, якобы вовсе не подразумевающие того, что значат на самом деле — мафию, деньги и насилие ради еще больших денег.

Второй заместитель больше не растягивал губы в улыбке и не сидел, словно шест проглотил. Он открыл бутылку зубровки и смешал ее с апельсиновым соком; пить водку с шефом означало переход к близким доверительным отношениям, и Хоффманн улыбнулся травинке в бутылке (не особенно вкусно, но — акт вежливости и в соответствии с обычаем) и сидящему перед ним бывшему офицеру разведки, который тщательно продумал всё мероприятие и даже заменил некрасивые стаканы с кухонного стола на два дорогих, дутого стекла, бокала для грога; большие руки не знали, как их держать.

— Na zdrowie.[17]

Посмотрели друг на друга, выпили, и второй заместитель снова налил водки в бокалы.

— Закрытый рынок.

Он выпил и наполнил бокалы в третий раз.

— Теперь поговорим без обиняков.

— Предпочитаю именно такие разговоры.

Третий бокал был пуст.

— Шведский рынок. Пришла его очередь. Сейчас.

Хоффманн с трудом сохранял спокойствие. «Войтек» уже контролировал скандинавский рынок. Датский. Финский. Пит начинал понимать, в чем дело. Зачем здесь только что сидел Крыша. Почему сам он держит бокал чего-то, имеющего вкус зубровки и апельсинового сока.

Он так долго шел к этому.

— В Швеции в тюрьмах сидит больше пяти тысяч человек. Почти восемьдесят процентов из них наркоманы, которые активно употребляют амфетамин, героин, алкоголь. Верно?

— Да.

— Десять лет назад было так же?

— Тогда тоже, да.

Двенадцать гребаных месяцев в камере Эстерокера.

— На улице один грамм амфетамина стоит сто пятьдесят крон. А в тюрьме — втрое больше. Один грамм героина стоит на улице тысячу. А в тюрьме — втрое больше.

Збигнев Боруц вел такие разговоры и раньше. Но с другими сотрудниками, перед другими операциями и в других странах. И все эти разговоры вертелись вокруг подсчетов.

— Четыре тысячи сидящих по тюрьмам наркоманов — амфетаминщики, которые принимают по два грамма в день, и героинщики, которые принимают один грамм в день. За один день, Хоффманн, можно заработать… восемь-девять миллионов крон.

Паула родился девять лет назад. Смерть ходила за ним по пятам. Но ради этой минуты, ради этого мига — стоило жить так. Именно к этому он стремился. Теперь он достиг цели.

— Операция колоссальных масштабов. Но начальный этап… надо вложить большие деньги, прежде чем мы запустим машину, прежде чем мы получим отдачу.

Второй зам посмотрел на пустой стул, стоящий между ним и Хоффманном.

У «Войтека» был запас прочности, позволяющий ему вкладывать деньги и ждать, сколько понадобится, чтобы завладеть закрытым рынком. У «Войтека» имелся экономический гарант, восточноевропейский вариант мафиозного консильере — но с большим капиталом и более могущественный.

— Да. Операция колоссальных масштабов. Но — вполне выполнимая. И руководить ею будете вы.

Эверт Гренс открыл окно. Он частенько открывал окно в полночь — послушать, как бьют часы на церквах, Кунгхольмской и еще на одной, местонахождение которой ему никак не удавалось определить. Он знал только, что церковь эта довольно далеко, и по вечерам еле слышный звук не достигает Управления, его гасит ветер. Гренс бродил по кабинету. Странное чувство: первые вечер и ночь в полицейском управлении без звучащего из темноты голоса Сив Мальмквист. Гренс привык подремывать, слушая какую-нибудь собственноручно записанную кассету.