Ты никогда не исчезнешь - Бюсси Мишель Страница 11

Габриэль сразу согласился перебраться в Овернь. Уговаривать не пришлось. Он даже пошутил: «Погоды хуже, чем в Нормандии, там точно не будет». Ничего не стал обсуждать и легко смирился с переездом. Может, ему все равно? Сен-Жан-де-Люз, Этрета, Мюроль — какая разница, лишь бы он мог делать что хочет, то есть почти все время проводить перед монитором, ссылаясь на то, что в интернете он, как теперь принято говорить, углубляет свои компетенции в различных областях, прокачивает навыки, оценивает потребности, ищет свой путь, а главное — хорошие проекты… И разумеется, никогда ничего не находит. Деньги не проблема, я много зарабатываю, на двоих хватает, и он это понял. Мне надо всего лишь… чтобы кто-то был рядом?

Я толкнула дверь его комнаты. Габриэль спал.

Никто не выясняет отношения с котом, который целыми днями дремлет, никто не требует от него, чтобы он работал, просто радуешься, вернувшись домой, что он здесь, соскучился и встречает тебя в хорошем настроении, веселый и игривый.

Скрипнувший под ногами паркет разбудил Габриэля. Он открыл глаза, потянулся, ногой откинул простыни. Я увидела его гладкий торс и плоский живот.

— Полежишь со мной? — сонно пробормотал он.

— Ты так и не вставал?

— Я не очень хорошо себя чувствую. Посмотришь меня?

Диагностика на скорую руку. Потрогала лоб — есть небольшая температура. Нос заложен. Влажный кашель. Горы ему не на пользу. С тех пор как мы приехали, он не вылезал из простуд и бронхитов. Я оставляла на тумбочке запас лекарств и выдавала точные предписания. Вернувшись, проверяла, все ли он принял. Настоящая мамочка.

Воспользовавшись тем, что я наклонилась к нему, он попытался задержать меня.

— Ну побудь хоть пять минут.

— У меня нет времени. Меньше часа на то, чтобы поесть, и снова на работу.

Разочарованный Габриэль скорчил недовольную гримасу.

— Потом поем. Я поздно завтракал.

На тумбочке, среди таблеток и флаконов, я заметила включенный планшет. Наверное, опять все утро играл в какую-нибудь дурацкую игру или торчал на сайтах купли-продажи, где каждому внушают, будто можно в два счета стать торговым посредником.

Вздохнув, поцеловала его и направилась к двери. Мне не хотелось с ним ссориться. Только не сегодня. Мне хватало других забот. Никогда не давать никаких обещаний. И никогда их не требовать. Габриэль вел себя как истинный подросток. Но мне, возможно, попросту не надо было, чтобы он повзрослел, стал серьезным, скучным, предсказуемым, уверенным в себе, независимым, грустным и вымотанным, как все мужчины, придавленные грузом своих обязанностей. Я предпочитала держать дома хрупкую и слабую птичку, даже если жители Мюроля, так редко видевшие Габриэля, могли в конце концов решить, будто я — одинокая и неуживчивая старая дева, заживо похоронившая себя в этой долине. Приманка для всех здешних альфонсов.

— Уже уходишь?

— К сожалению, у меня пациенты до самого вечера… Звони мне, если что.

— Ладно, иди работай.

И Габриэль снова уснул, даже не укрывшись простыней, а я пошла к лестнице.

Я ему соврала. Следующий пациент у меня был записан только на 13:45. А есть мне тоже не хотелось.

Я поставила машину на давно опустевшей парковке станции Шамбон-де-Неж, у подножия подъемника на гору Жюмель. Теперь здесь буйно цвели подснежники. Сотни белых цветочков — как будто природа развлекалась, создавая иллюзию снежных хлопьев. Ниже лежала деревушка Фруадефон, по прямой три километра, если не петлять вместе с дорогой Д36.

Я свернула на дорожку вдоль реки и пошла через тенистый подлесок, стараясь держаться подальше от колючих кустов и хватаясь за самые близкие к берегу ветки. Вода в реке почти не поднялась, можно было перебраться через нее по камням, не замочив ног. На вершинах не было снегов, которые обычно ее питают до конца зимы. Сиротский ручеек, которому легко преградить путь, устроив запруду из трех булыжников.

Однако возле деревушки над речкой перекинут широкий каменный мост. Всего одна арка, но величественная, на фоне десятка домов с черными гранитными стенами и закрытыми ставнями, прачечной, источника и двух ферм чуть ниже, справа и слева от дороги.

Одна из них — ферма Амандины. Вернее, раньше там была ферма. От нее остался двухэтажный дом с облупившимися саманными стенами и пустой сарай с дырявой крышей — плохо закрепленный кусок драного пластика хлопал на ветру, ни от чего не защищая. Еще там были засыпанный колодец, каменная скамья с прислоненным к ней велосипедом, перекрученная сетка на четырех колышках вокруг крохотного огородика, валялись несколько ржавых лемехов. Среди всего этого бегали куры, за которыми с подоконников следили тощие кошки.

Прежде я проезжала эту деревушку, не останавливаясь, лишь мельком бросив взгляд на ферму. Пусть первый шаг сделает Амандина Фонтен. Деться ей некуда — в долине нет других врачей, кроме меня. А мне нужен повод навещать ее. Стать ее семейным врачом, который приезжает запросто и входит без стука. Расспрашивает и высматривает, потому что беспокоится о здоровье мальчика.

Даже если Амандина мне не доверяла, она сама ко мне пришла. И попалась в ловушку.

13:20

Я дошла до источника в дальнем конце деревушки. Никем не замеченная — во всяком случае, я на это надеялась, хотя кто угодно мог меня увидеть сквозь щели рассохшихся дверей или из чердачного окошка. Трудно было определить, покинута ли деревня жителями или ее, напротив, камень за камнем восстанавливают дачники, приезжающие только на лето.

Если немного пригнуться, можно укрыться за источником, он достаточно высок. У воды, вытекавшей из медной трубы и наполнявшей чашу, был странный красноватый оттенок. В краю вулканов это не редкость. В воде, наверное, много железа, это считается полезным для пищеварения, но мне противно было смотреть на покрытые ржавчиной стенки гранитной чаши и застоявшуюся на дне лужицу. Вы уж извините, традиции традициями, а мне потом приходится выписывать пациентам таблетки от желудочных расстройств.

С моего места были видны двор фермы, по которому бродили куры, и входная дверь. Ждать пришлось всего несколько минут, вскоре дверь открылась и появилась Амандина. Я следила, как она идет к огороду, приподнимает пленку, которой накрыты грядки, и, надергав зелени, с трудом распрямляется. Она опять, как в моем кабинете, держалась за живот, но теперь ее еще сотрясал сухой кашель. Амандина быстро вернулась в дом, не закрыв за собой дверь.

Двором снова безраздельно завладели куры.

Я продолжала тупо ждать неизвестно чего, глядя на птиц. Было неловко. А вдруг меня кто-то заметил? Я, конечно, всегда могла бы сказать, что навещаю Амандину и Тома, что я беспокоюсь за свою пациентку, но…

И тут послышались три ноты. Все время одни и те же.

Соль ми фа соль ми фа соль ми фа

Неверные, фальшивые, терзавшие слух.

Казалось, назойливый мотив приближался, он звучал все громче, но нисколько не чище, еще сильнее резал уши. И наконец появился Том. Так вот кто играл! Он направился к скамье посреди двора. Мальчик выглядел таким одиноким, и у него был странно тревожный взгляд — как будто его сбросили в этот двор, как будто он упал с луны или с ракеты и его пугает каждая мелочь… Эстебан смотрел таким же отсутствующим взглядом — казалось, он различал за окном далекую планету, доступную лишь истинным артистам. Но Эстебан был любимым ребенком, окруженным заботой и вниманием. Я прислушивалась к нему, замечала его способности. А Том казался… заброшенным.

Отодвинув прислоненный к скамейке велосипед, он устроился на ней среди квохчущих кур. Я старалась удерживаться от поспешных суждений. Не было никаких оснований предполагать, что с Томом плохо обращаются или что Амандина его не любит. То, что он жил на обветшалой ферме или что мать лечила его сама, вовсе не значило, что его жизнь в опасности.

Соль ми фа соль ми фа соль ми фа

Я наконец распознала аккорды вступления к Wonderwall.[3]