Лев Пучков - Дикая степь Страница 12

— Цх-ххх! — глядя в проем, криво ухмыльнулся хан. Не будет никакого дележа, равно как и сказочного подарка кому-то одному. И в императорском дворе сейчас делиться не с кем. Нет царя. И будет ли — непонятно… Так что алчных родичей ожидает большущий сюрприз…

Вспомнив про сюрприз, Повелитель Степи нахмурился и сник. Да, сюрприз — последнее дело в этой жизни. Единственное, что его удерживает в Нижнем Мире. Если бы не это, давно бы уже отправился Наверх, чтобы не терпеть это ужасное состояние, выматывающее душу и иссушающее тело. Машинально погладил висящий на груди медальон европейской работы: искусно выделанный золотой кречет, державший в когтях ворона, внутри был полым и вмещал огромную дозу не ведомого никому в Степи яда. Достаточно нажать пальцами с обеих сторон птице на глаза, чтобы из клюва выкатилась прозрачная горошинка без вкуса и запаха.

Содержимого кречета хватило бы, чтобы убить целый табун лошадей. В свое время Повелитель Степи опробовал европейскую диковинку и был чрезвычайно доволен ее действием: раб, выпивший чашу, в которую хан вытряхнул одну горошинку, умер быстро и безболезненно. Выражение его лица при этом было таким, словно человек только что скушал баранью ляжку и прилег отдохнуть: ни капли тревоги и боли, а лишь полная безмятежность и довольствие. Хороший яд, молодцы европейские лекари…

— Что там? — негромко поинтересовался хан, вяло ткнув перстом в сторону входного проема.

— С утра был свет<Для передачи сообщений и команд на большие расстояния в калмыцком войске использовали отполированные до зеркального блеска медные щиты. Посредством специально оборудованных застав и постов заранее оговоренные сигналы в степи проходили с фантастической быстротой: своеобразный средневековый телеграф. > от Кетченер, — доложил баурши. — Назар едет. Везет.

— Плохо. — Лицо хана посетило слабое подобие досадливой гримасы. — Назар на подъезде, а Мамута нет. Опаздывает дарга<Дарга — ханский управделами, он же судебный исполнитель — приближенное к хану лицо, наделенное самыми широкими полномочиями. >.

— Здесь дарга. — Баурши торопливо коснулся лбом края драной шкуры. — Джура трижды повернул хитрую бутылку с тех пор, как он приехал.

— Желтоухие собаки! Почему такой человек… — Хан гневно нахмурил брови и, забывшись, вволю глотнул воздуха, дабы сурово выговорить своему рабу за опоздание новостей на целых три часа… Грудь мгновенно ответила резким болезненным толчком изнутри, что-то там встрепенулось, заворочалось и мягкими щупальцами сдавило сердце. — Ох-х-хх… Почему… так долго…

— Повелитель был занят важными государственными делами, — не поднимая лба от шкуры, вкрадчиво напомнил баурши. — Дарга смиренно ждал, когда Повелитель пожелает обратить к нему свой милостивый взор,

— Занят… — осторожно прошептал хан, дождавшись, когда щупальца в груди слегка ослабят свою хватку. — Да, был занят… Пьянствовал и дрых… Давай.

Баурши резво отполз на коленях к выходу, разогнулся и, высунувшись наружу, выдул мелодичную трель свистком, болтавшимся у него на шее на золотой цепочке. Спустя несколько мгновений явился дарга Мамут: насквозь пропыленный, серый от усталости, с запекшимся песком на губах. Видимо, все это время торчал где-то рядом, ожидая волеизъявления хана, не посмел отлучиться даже на несколько минут, чтобы привести себя в порядок с дороги.

— Садись, говори. — Опустив обычное приветствие путнику, хан кивнул на шкуру перед собой. — Как там?

— Все исполнено, как приказал Повелитель, — коснувшись лбом края шкуры, доложил дарга.

— Хорошо. — Хан перевел взгляд с затылка Мамута на его широкие плечи и сурово нахмурился. Дарга уезжал со собым поручением, имея под началом десяток надежных нукеров и малый караван. А вернулся один: как и было приказано… — Что случилось с твоими людьми?

Мамут поднял голову, с недоумением уставившись на хозяина. Хан едва заметно повел глазами: дарга покосился на смиренно потупившегося у входа баурши, кивнул — понял.

— Проклятые ногайские шакалы напали на нас, Повелитель. — Мамут опять ткнулся лбом в шкуру. — Их было около сотни, и не многие из них вернулись к своим женщинам. Мои воины дрались как львы, они сражались до тех пор, пока ногаи не показали спины. Но… мои воины теперь все в Верхнем Мире, Повелитель.

— Жаль, — смежив веки, произнес хан, наливая в свою чашу арзы и незаметно пуская в мутно-белую кипень горошинку из клюва золотого кречета. — Освежись с дороги, утоли горечь утраты.

— Они были настоящими багатурами. — Голос Мамута дрогнул: приняв обкусанную по краям чашу, он несколько мгновений благоговейно подержал ее перед собой и, осушив в один прием, как бы пожаловался хану: — Жены их будут безутешны.

— Хоп, — равнодушно кивнул хан.

В отличие от дарги его совершенно не волновала судьба какого-то десятка нукеров — пусть это были даже самые верные и преданные ему люди. И не близость Вечности была тому причиной. Просто Повелитель Степи привык одним мановением перста посылать на смерть сотни и тысячи воинов, не задумываясь об их судьбах. Что воины? Расходный материал в деле великих завоеваний и Большой Политики, средство достижения цели. Степные женщины любвеобильны и плодовиты, нарожают новых багатуров… А сейчас хана занимал сам дарга: мутный взор степного владыки не отпускал большие, сильные руки Мамута, бережно державшие чашу.

— Никто не знает? — выждав небольшую паузу, уточнил хан.

— Никто. Совсем-совсем никто! Только Повелительи — я… — Мамут, внезапно выпадая из протокола, вольготно швырнул аяк в угол, беззаботно рассмеялся и, уронив голову на грудь, мягко завалился на бок.

— Вай-яй! — невольно воскликнул баурши, по-бабьи всплеснув руками. — Повелитель?!

— Наш верный слуга не вынес тягот пути. — Хан, кряхтя, потянулся, прикрыл пальцами безмятежные очи Мамута. Отличная смерть! Хорошо жил человек — хорошо умер. Не в бою, конечно, но тоже неплохо — о такой смерти можно только мечтать… — Думаю, печаль о погибших багатурах съела его сердце.

— Да, Повелитель! — Баурши повалился у входа, ткнулся лбом в драный войлок. Кончики ушей его опять начали бледнеть. Какой опасный момент! Он, например, тоже знает много чего такого, что хозяин желал бы навсегда унести с собой в могилу. И рад бы не знать, да приходится — положение обязывает. — Это была, тяжелая утрата, Повелитель. Лучшие воины…

— Распорядись. — Хан, не желая выслушивать славословия, досадливо поморщился. — Пусть похоронят по разряду военачальника. Он был славным багатуром. И пусть все будет тихо: мне отдохнуть надо. Боюсь, не дождусь…

Глава 4

…Работая в Администрации, Тимофей Христофорович на курорты не катался. Не то чтобы не мог себе позволить — напротив, положение вполне располагало. Просто в Администрации крепко и длительно отдыхать было не принято. Имелось негласное мнение, что здоровому, полному сил мужчине, вкалывающему по двенадцать часов в сутки и страдающему от хронического недосыпа, вполне достаточно одного дня в конце недели, чтобы полноценно восстановиться и подготовиться к следующей трудовой вахте. Имелось негласное мнение, что каждый сотрудник Администрации должен непременно быть конченым трудоголиком и хорошим спортсменом. Предполагалось, что свой единственный выходной сотрудник должен начинать с шестикилометрового марш-броска по пересеченной местности (ежели зимой — то на лыжах и дистанция в два раза больше), затем плавно перескакивать на татами, с татами — в какую-нибудь полезную коллективную игру, а завершать всю эту благодать обязательно полагалось ударной банькой с сопутствующим купанием в ледяной водице. После этого, вечерком, не возбраняется часовое общение с чадами — в воспитательных целях, и — в завершение — здоровая любовь с супругой. В традиционной позе, но без особого эротизма. Эротизм — это, товарищи, уже лишнее. Организьма слишком возбудится и спать не будет.

Вот такая спартанская концепция. Болеть считалось дурным тоном, а просить отпуск… Какой, в задницу, отпуск, товарищи дорогие?! В стране кризис, коррупция, бандитизм, разруха и бардак, доставшиеся в наследство от прошлого режима. Люди воют от безысходности. Страна, можно сказать, на военном положении, а вы — в отпуск?! Ну уж — извините. Как-нибудь потом отгуляем, все вместе. Когда обстановка более-менее стабилизируется. Нет, если вы настаиваете, мы, разумеется, дадим — конституционное право никто нарушать не собирается. Да, мы дадим и… крепко подумаем — что это с товарищем такое случилось? Если он так устает от работы, значит…

Да, дорогие мои, — мысль о том, что сотрудник может не быть хорошим спортсменом и трудоголиком и не обязан люто фанатеть от своей работы, не допускалась. Если вы, товарищ, не такой, значит, мы с вами ошиблись. Значит, нам не по пути — поищите себе местечко где-нибудь в другом учреждении…